Рябиновый мед. Августина - Алина Знаменская

Во время кормления мать с сыном уснули. А под утро ее пробудил сон, повторяющийся последнее время с завидным постоянством. Она бежала по галерее замка. Галерея была длинной и не кончалась. Ее подгонял страх, но она не могла найти выход. Витая лестница, ведущая в башню, тоже казалась бесконечной. И когда она преодолевала ступеньки, ужас подгонял ее, заставлял торопиться и задыхаться, поднимаясь все выше и выше. Но вот и последняя ступенька. Тот, кто преследует, — уже близко. Она ищет выход. Но в башне единственное узкое окошко. Она распахивает его, забирается на подоконник. Внизу, в сумраке ночи, топчется конь. Она узнает всадника по белой рубахе. Он ждет ее! Он машет рукой! Какже ей спуститься? Лестницы нет, и очень высоко. Но тот, кто догонял, почти настиг! Сейчас протянет руку — и… Она прыгает, летит. Еще миг — и разобьется. Ася просыпается.

Ребенок тихо посапывает под боком. Сумерки раннего утра. Сильно колотится сердце. Почему снова этот сон? Этот лабиринт, из которого не выбраться… Что это?

— Господи, прости меня, грешную! — горячо повторяет Ася в молчаливую темноту. — Прости меня, Господи! Спаси и сохрани!

Ася взяла ребенка на руки, чтобы переложить в колыбель, и залюбовалась им. Смуглая кожа, четко обрисованные губы, темные длинные ресницы.

Принц мой. Счастье мое. Моя любовь. Мой грех.

Теперь после ночного кошмара она не сможет заснуть. Ночь за окном потихоньку рассеивается, вырисовывая очертания сада. Совсем как в то утро, когда она проснулась на смятой постели в левом крыле осиротевшего замка Остенмайеров.

Она проснулась одна, но ни на секунду не усомнилась, что сейчас услышит его шаги.

Она лежала и слушала себя. Свое тело. Слушала звуки за окном: капли, падающие с крыши, — последствие дождя, первые распевки птиц. Она ждала шагов в коридоре. Сейчас он придет, одетый в дорожный костюм, и саквояж его будет собран. И он скажет: «Едем». И она ни о чем не спросит, ни в чем не упрекнет. Он возьмет ее за руку и поведет за собой.

Нужно привести себя в порядок до его прихода. Ася вскочила и стала заправлять кровать. Потом подошла к умывальнику. Из зеркала смотрела на нее бледная и красивая женщина, Блестящие глаза, в глубине которых дрожит и трепещет тайна. Рот… Припухшие губы, при взгляде на которые сразу все становится ясно. Она другая!

Ася надела платье с высоким воротом, застегнула рукава и повернулась к полочке с иконами. Из красного угла на нее взирал грустный Иисус. Ася почувствовала, что краснеет. Впервые она не смогла прочесть утреннее молитвенное правило — отступила, отвернулась и стала торопливо собирать вещи. Сложить несколько платьев не составило труда. Вскоре она сидела на стуле перед дверью и с замиранием сердца ждала шагов. Его шагов, которые выучила наизусть.

Внутри зародилась мелкая дрожь. Ася встала и прошлась по комнате. Вскоре она вся дрожала. Ее трясло. Стало невыносимо сидеть и ждать. Ася вышла из комнаты и приблизилась к его двери. Дернула за ручку — дверь оказалась не заперта. Она вошла и наткнулась на пустоту, как на препятствие. Никаких вещей. Разинутая пасть комода зияла пустотой.

Ася вышла и прислонилась спиной к двери. Никакие мысли еще не успели прийти ей в голову. Увидеть его — сейчас, немедленно. Одно это желание существовало для нее и управляло ею.

Ася шла на звуки. Первое, что привлекло ее внимание, — шорох в правом крыле, и она направилась туда. Дверь в спальню Ирины Николаевны была приоткрыта. Она вошла и увидела Татьяну. Горничная примеряла перед зеркалом платье хозяйки. На покрывале кровати лежал ворох нарядов и рассыпанные украшения.

— Что вы здесь делаете?

— Вам-то что? Хотите, возьмите себе. Вон то, шелковое, вам подойдет. Уверена, вы отродясь не нашивали шелковых платьев! Берите.

— Положите все на место! — Ася готова была броситься на горничную с кулаками. — Рано вам здесь хозяйничать!

— Ну это как знать, — проговорила Татьяна, поворачиваясь в сторону Аси. — Вы кого-то искали? Ася молча повернулась, собираясь уйти.

— Кажется, я догадываюсь — кого, — продолжала горничная. — Он уехал.

— Как… уехал? Совсем… уехал?

— С вещами.

Горничная в парижском платье, смотревшемся на ней до того нелепо, что хотелось отвернуться, с любопытством наблюдала за гувернанткой. Она ждала эмоций, и Ася это уловила, хотя мысли ее были заняты другим. Они больно кололи голову, стучали в виски. Он уехал. Он бросил ее. Она ему не нужна.

— Вышел утром из вашей комнаты, собрал вещи и был таков, — с удовольствием доложила Татьяна.

Ася подняла голову. Холодно и отстраненно взглянула на нее, повернулась и вышла вон. После разговора с горничной к ней вернулось самообладание. Никто не увидит ее слез. Она пришла к себе в комнату. Стояла у окна и думала, как ей быть. Боль стучала фоном, отняла звуки. Но она думала. И тогда вспомнила про вещи отца, лежащие на дне ее саквояжа.

Достала их — трубку, коробочку из-под табака и рождественскую открытку с ангелочками. Эту открытку писала ее мать. Мелким аккуратным почерком она поздравляла с Рождеством какую-то Нинель. Жаловалась на морозы, из-за которых здесь, в «Осинках», «мы совсем не выходим». «Мама теперь в Италии, теплый климат ей на пользу».

Она несколько раз перечитала текст, который знала наизусть. Зачем отец хранил столько лет открытку, написанную не ему? Открытку, предназначенную далекой Нинель, но так и не отправленную? Наверное, чтобы иметь у себя хоть что-то, принадлежащее ей лично, написанное ее рукой. Теперь уже для нее не оставалось сомнений — это любовь… А вот у нее, Аси, ничего не останется. Даже такой мелочи, как записка. Ася рассмотрела почтовый штемпель. Он слегка подмок, но все же она смогла разобрать оставшееся от слова «Санкт-Петербург».

Итак, решено. Это был как раз тот самый случай, когда дело делается прежде, чем обдумывается. Не слушая язвительных намеков приказчика, она объявила о том, что оставляет место.

Получив расчет, попросила конюха отвезти ее на станцию Пречистое, где купила билет до Питера. Села в поезд, еще не зная, как и зачем она станет искать деревню Осинки.

Ее толкало туда детское сильное желание знать свои истоки. Что она ожидала там увидеть? Она совершенно не могла представить себе даже приблизительно. Когда баба-возница привезла ее в поместье и Ася увидела белый с колоннами двухэтажный господский дом, решимость покинула ее. Она остановилась на дорожке, не смея взойти на крыльцо. Возле дома стояла большая серая крытая машина с красным крестом на боку, ходили военные. Солдаты что-то переносили из машины в дом в больших ящиках. На Асю никто не обратил внимания. Она набралась храбрости и зашла в дом следом за солдатами.