Разорванный круг - Владимир Федорович Попов

чудовищное недомыслие, — продолжает Хлебников, — совать в столь тонкое физико-химическое соединение, как резина, отходы от нефти непостоянного состава, неизвестно чем загрязненные, пригодные разве только на то, чтобы сжигать их в топках, как мазут! Какой авантюризм запускать шины с этими отходами в серийное производство и сколько тупого упрямства было в этом необоримом стремлении делать то же самое, уже зная о результатах испытаний в озоновой камере, проведенных Ксенией Федотовной Чалышевой! Брянцев пал жертвой культивируемого им самим в заводском коллективе мнения: все, что от НИИРИКа, — плохо, все, что от них, от завода, — хорошо, в противовес существующему…

— …в институте убеждению: все, что от него, — хорошо, а что от завода — плохо! — скороговоркой вставляет представитель Ярославского завода Кузин так быстро и в тон, что Хлебников, не успев уловить смысла фразы, подтверждает ее, чем вызывает сдержанные улыбки присутствующих.

Воспользовавшись разрядкой, Самойлов останавливает Хлебникова и, чтобы отбить охоту у Кузина и других бросать подобные реплики, предлагает Кузину высказать свое мнение.

Юлий Фомич мнется, как ученик, не выучивший урока, и отделывается отговоркой:

— Мы не испытывали ИРИС-1 на нашем заводе.

«Неужели проглотят живьем и никто не вступится? — Брянцев бродит взглядом по лицам, ища сочувствия. Антистаритель с просьбой его исследовать разослан почти всем заводам. Так что, никто не заинтересовался или просто поджали хвосты? А не мотнуться ли в Ярославль к Честнокову? Он безусловно оценит препарат, это как пить дать, и заставит Кузина провести исследования. Только поздновато, пожалуй, обращаться к Честнокову».

— Товарищ Брянцев, кто возглавляет общественный институт? — спрашивает кто-то из глубины кабинета.

— Я, — отвечает Брянцев.

— Какая у вас ученая степень?

Вопрос задан явно в угоду Хлебникову — в стране не так уж много директоров имеют ученую степень.

— Никакой.

Брянцев понимает, что о нем сейчас думают: взял ношу не по плечу и надорвался. Возможно, кое-кто и видит в его начинании благие побуждения, но большинство — карьеристские. Впрочем, при таком заговоре молчания не все ли равно, кто и что видит? Слишком подавлен он роковым совпадением обстоятельств: вышли из строя шины в Ашхабаде и следом — беспрецедентная авария с испытательной машиной. Не знай он об отслоении протектора, можно было бы еще барахтаться. А теперь — складывай лапки и тихо иди ко дну. Какие доводы может привести он в защиту препарата?

Как из тумана, до него доносится реплика представителя московского шинного завода Саввина:

— Плохо, что нет шин. Может, авария произошла по другой причине, и мы заваливаем стоящее дело…

«Хороший ты человек, Саввин, — с нежностью думает Брянцев. — Только знал бы ты, что произошла не одна авария, а две и это уже симптоматично».

— Незачем искать холеру там, где налицо чума! — бросает Хлебников. — Брянцев достаточно наломал дров, и мы не можем, не имеем права миндальничать с ним!

— Алексей Алексеевич, сколько шин выпущено с вашим антистарителем? — Это опять Саввин.

— Около пятидесяти.

— Штук?

— Тысяч…

— Тысяч?! — испуганно выдохнул кто-то.

— Это значит, что следует ожидать пятьдесят тысяч аварий!.. — снова подбрасывает ядовитую реплику Хлебников.

— Но произошла только одна, — контрастируя с ним спокойной убежденностью, возражает Саввин.

— Одна… — насмешливо цедит Хлебников. — Шины в автохозяйствах работают, как правило, — это должно быть вам известно, товарищ инженер, — в менее жестких условиях, чем при ускоренных испытаниях, проходят меньший километраж в день, причем с перерывами и не всегда на прожигающей насквозь жаре.

Он несокрушим сегодня, Хлебников, и железная логика его доводов давит полемику в зародыше.

Брянцев с ужасом ожидает мгновения, когда Самойлов спросит: «Что вы, товарищ Брянцев, как директор намерены предпринять в дальнейшем?» Заявить о готовности продолжать свою линию, идти напролом он не может — пошатнулась уверенность в своей правоте. А если произойдет еще хоть одна авария такого рода, его растерзают за идиотское упрямство.

— Какие будут предложения? — спрашивает Самойлов, обводя присутствующих пытливым взглядом, и это создает впечатление, что собственного мнения он не составил.

Боясь выпустить инициативу из своих рук, Хлебников провозглашает:

— Я считаю, что выпуск шин с ИРИСом-1 надо прекратить. Сегодня же! Это, во-первых. Во-вторых, все опытные шины, находящиеся в эксплуатации, во избежание несчастий следует изъять.

— Пятьдесят тысяч?! — ахнул Саввин. — Но это же немыслимо!

— Да, все пятьдесят, до единой! — не раздумывая подтверждает Хлебников. — И прежде всего — в Средней Азии.

Гнетущее молчание воцаряется в кабинете. Каждому ясно, как отразится такая акция на судьбе Брянцева, в общем-то очень хорошего директора. При серьезном дефиците покрышек изъять пятьдесят тысяч штук, да перед самой уборочной, да еще когда множество автомашин стоит на приколе… Легко внести такое предложение, но как его выполнить? Выполнить нельзя. Но и не выполнить тоже.

Внимание всех сосредоточивается на Самойлове. Что он решит? И может ли решать этот рискованный вопрос самостоятельно, возьмет ли на себя такую смелость?

— Какие еще будут предложения? — тем же блеклым тоном обращается к присутствующим Самойлов.

Брянцеву начинает казаться, что Самойлов уже пришел к какому-то решению, а мнение вытягивает либо для соблюдения проформы, либо чтобы прощупать людей. От него Самойлов упорно отводит взгляд, а почему — попробуй разобраться. Игнорирует? А может быть, щадит? Зато Чалышеву не выпускает из поля зрения, будто от нее и только от нее ждет решающих слов.

И вдруг в напряженной тишине слышится спокойный голос, такой спокойный, словно обладатель его, сидя за домашним столом, предлагает гостю отведать очередное кушанье:

— Мне думается, что никаких экстраординарных мер принимать не следует. Нужно продолжать работу и поиск.

Все головы поворачиваются. Смотрит туда, откуда раздался голос, и Брянцев. Лицо доктора технических наук Дубровина невозмутимо, глаза невинны, яко у младенца. Он терпеливо ждет, что изречет Хлебников, но тот лишь беззвучно шевелит губами.

— Я в корне не согласен ни с теоретическими предпосылками, ни с практическими выводами, высказанными Олегом Фабиановичем Хлебниковым, — не дождавшись, пока директор института соберется с мыслями, стал излагать свою позицию Дубровин: — Почему? В основе ИРИСа-1 действительно отходы нефти, причем отходы с постоянным химическим составом, более постоянным, чем у парафина, который, кстати, почему-то не вызывает сомнения у моего уважаемого коллеги. А посторонних примесей там ничтожное количество, и они таковы, что никакого влияния на свойство резины оказать не могут. Второе. Олег Фабианович полагает, что высокое содержание восков в резине снижает ее качество, действует на нее… ну, как масло в слоеном тесте, что ли: ухудшает склеиваемость и вызывает расслоение, столь приятное в кондитерских изделиях и недопустимое в технических. Я стою на диаметрально противоположной позиции. Я считаю, что восковая пленка, обволакивая молекулы, уменьшает межмолекулярное трение, а та, что располагается на поверхности резины, предохраняет ее