Рейд за бессмертием - Greko

— Я тебя породил, я тебя и убью! — сказал неожиданно.

[1] (греб.) — зарница — утренняя звезда.

[2] У некоторых исследователей обороны Михайловского форта именно так и написано. Скорее всего, это поздняя выдумка.

[3] Иеромонах Маркел выжил, был захвачен в плен. Его почему-то сочли плотником и утащили в горы, нагрузив добычей. Когда черкесы разобрались, продали его армянам за полтора рубля. Последние переправили священника к русским.

[4] Сколько погибло черкесов во время штурма — вопрос спорный. Если верить Таузо-оку одних раненых было полторы тысячи. Для них едва хватило лошадей, оставленных в лагере под присмотром стариков и мальчишек. Яростное сопротивление русских и гибель такого количества людей впечатлили черкесов, но не остановили их.

[5] Подвиг рядового Архипа Осипова был увековечен двумя памятниками — большим чугунным крестом на месте его гибели и сложной композицией в Владикавказе. Последняя была уничтожена после революции.

[6] В реальной истории штабс-капитан Лико не погиб. Его утащили в плен, где он умер от гангрены.

Глава 19

Коста. Михайловское укрепление — долина Абина, конец марта — начало апреля 1840 года.

— Ты читал «Тараса Бульбу»?

— Конечно, — пожал плечами Вася. — В госпитале, в Поти, у офицеров брал литературные журналы.

Я задался совершенно неуместным сейчас вопросом: неужели Гоголь уже опубликовал свою повесть и фраза убитого горем отца стала так популярна?[1] Вася ни в чем не проявлял смятения. Ему вообще было не до того. Он явно до сих пор не отошел от боя и своей контузии.

— Причем тут Бульба, Вашбродь⁈ Окститесь! Кругом столько двухсотых и трехсотых! Что с Игнашкой? Что с Додоро?

— Что ты сказал? — спросил я в полном ошеломлении. — Повтори, что ты сказал⁈

— Спрашиваю, что с парнями⁈ — повысил голос унтер.

— Нет, не это. Раньше… Впрочем… Потом спрошу… Сейчас неподходящий момент. Игнашка рядом лежит. Мертвый. Додоро зарубили черкесы.

— Ох! — застонал Василий. — Что же я Глаше-то скажу?

— Скажешь: погиб геройски. Защищая Михайловскую крепость до последнего вздоха!

Унтер странно на меня посмотрел, будто я сморозил полную чушь.

— Надо бы девушку похоронить. И капитана Лико, — продолжил я, мучительно стараясь собраться с мыслями.

— На глазах сотен черкесов⁈ Проще руки поднять и сдаться. Не так устанем. Давайте, Вашбродь, лошадку Кочениссы прихватим. Нам она пригодится.

Было что-то кощунственное в его словах. Но и практичное. Вечно я рефлексирую не к месту. Вот Спенсер бы ни секунды не колебался. Куда он, интересно, пропал?

Девяткин подошел к мертвому Игнашке. Закрыл ему глаза.

— Спи, друг! Эх, не для тебя взойдет твоя зарница!

— Вася! Ты идти сможешь?

— Качает еще. Знатно меня приложило. Контузия. Ведь ни одной царапины не получил, когда тут все кипело! Ушиблен другом!

— Не кощунствуй! Он тебя спас!

— Спас, — согласился унтер. — Я его оплачу, когда придет время. А сейчас нужно уносить свои задницы из этой могилы!

Все чудесатее и чудесатее! Словечки, вырывавшиеся у Девяткина, переставшего, похоже, себя контролировать из-за сотряса, наводили на странные мысли. Но об этом мы поговорим позже. Он прав: нужно выбираться отсюда.

— Полезай на лошадь. Завались на гриву, чтобы было меньше вопросов из-за твоей русской физиономии.

Вася спорить не стал. С трудом взобрался в седло. Обнял лошадиную шею, уткнувшись лицом в шелковистые белые волосы. Я взял лошадь под уздцы и осторожно повел ее прочь из погибшей крепости.

Нам никто не помешал. Было трудно перебраться через ров, но мы справились. Нашли место, где взрыв обрушил земляные стенки. Я шел на север. К Новотроицкому укреплению. Или пробираться дальше, в Геленджик?

На краю узкой дороги, на пеньке, сидел раненый черкес. Он не мог двигаться: у него было прострелено колено. И, похоже, взрывом вышибло левый глаз. Но я узнал его сразу. Мой кунак, Юсеф Таузо-ок из племени Вайа. Все же выжил, хоть и сильно пострадал.

Я без колебаний отбросил конспирацию. Бросился к нему. Крепко, но осторожно обнял.

Шапсуг тоже меня узнал.

— Зелим-бей заговоренный! И ты здесь? Везешь товарища в родной аул?

— Ты угадал, кунак. Но мои планы меняются. Сперва я отвезу тебя.

— Ты верен себе. Годы, что мы не виделись, тебя не изменили. Приму твою помощь с благодарностью.

Я попросил Васю уступить коня Таузо-оку. Унтер не возражал. Уже оклемался. Спрыгнул с лошади, устояв на ногах, не покачнувшись.

Черкес не удивился тому, что Вася русский. В лагере хватало дезертиров, перешедших на сторону горцев. Они активно участвовали в штурме. Многие из них погибли, приняв заслуженную смерть. Но многие уцелели и отделались царапинами. Я видел, как они мародерили в форте. Мне они были омерзительны.

Вдвоем с Васей закинули в седло ослабевшего Таузо-ока. Двинулись на север. Теперь нам лежала дорога куда дальше. В долину реки Абин, где жил вдали от своего племени Вайа пострадавший кунак.

— Расскажи, как тебя ранило?

Таузо-ок немного взбодрился, отдохнув, сидя на коне.

— Мы выступили после заката, ближе к полуночи. Я вел отряд в тысячу человек. Дождались сигнала. В полнейшей тишине, быстрыми шагами, но не бегом, с оружием наготове, я со своей группой прошел, может быть, половину расстояния, когда раздался ружейный выстрел караула урусов, забил барабан и сейчас же после этого загремели один за другим залпы орудий. Тогда бросились бегом, как только было возможно быстрее, с громким криком ко рву. Пушки стреляли маленькими ядрами и так часто, как будто на стену бросали горох. Но мы были уже слишком близко, чтобы бежать обратно. В одно мгновение были мы во рве. Приставили лестницы. Взобрались на стены. Большинство бросило свои ружья и кидалось только с шашкой в руках и с кинжалом в зубах. Внутри начался страшный бой. Русские защищались хорошо. Достойные воины и хорошая битва! Многие из наших воинов были убиты. Я потерял свой левый глаз и был ранен в колено, но мог, однако, сражаться до конца.

— Тебя не взрывом приложило?

— Нет, в госпитале. Там нам труднее всего пришлось. Туда сбежалось большинство русских. Они стреляли в нас из всех отверстий. С поджогом шло плохо, огонь не загорался, и много наших людей падало. Но никто не думал о том, чтобы бежать, мы взломали двери кирками и мотыгами, которые нашли в солдатских палатках. К окнам и крыше приставили лестницы. Кто падал — погибал сейчас