Перекрёстки Эгредеума - Эмпирика Аттонита

Миг — и под ногами сплошное месиво, вязкое болото, в котором кровь мешается с грязью.

Рваные жёлтые стяги.

Втоптанные в бурую слякоть янтарные плащи.

Тела, кругом мёртвые тела.

Ни одного трупа рогатых врагов, ни одного поверженного крылатого чудовища. Только воины Аграниса.

Ингрид! Он был рядом. Только что — или вечность назад?

Хранитель бежит, и рука, держащая меч, действует инстинктивно, неосознанно.

Рогатые твари мелькают перед глазами, тая так же внезапно, как появляются.

Под ногами что-то мягкое. Что-то хлюпает и хрустит — он не слышит, только чувствует подошвами.

Миг — и он склоняется над безжизненным телом. Золотые волосы спутались грязной паклей, лицо залито кровью.

— Эвментара…

Чёрный вихрь налетает со спины, сияющий меч рассекает пространство.

Кружение в кровавом болоте.

Он даже не успел в последний раз её обнять.

— Ингрид! — зовёт Хранитель, не слыша собственного голоса.

Мелькают мгновения, мелькают тела и тени, рвётся время, сокрушается пространство.

Дэйджен! Предвечный Свет, как он может быть ещё жив? Несчастный мальчишка, растерзанный, изуродованный до неузнаваемости. Его не спасти, нет, не спасти…

— На Рат-Уббо мятеж, — хрипит он из последних сил, — Дэста, Дэста, он тоже мёртв… Я вижу… О Радош!

О Радош, ты, верно, давным-давно покинул мир, если позволил свершиться такому. Но твоё имя стало последним, что сорвалось с окровавленных губ верного рат-уббианца. Глупого рат-уббианца.

Хранитель закрывает ему глаза — и бежит, летит прочь, на поиски…

Опушка леса. Здесь должны быть раненые, целители, тыловые отряды — хоть кто-нибудь.

Красный туман стелется меж почерневших деревьев, лишённых листвы.

Изломанные ветви. Поваленные стволы. Почва — твёрдая, обнажённая, окаменевшая и растрескавшаяся.

Всюду стрелы. Стрелы вместо хвороста.

Брошенные шатры, перевёрнутые повозки.

А дальше, меж голых деревьев, — опять тела.

Нет! Неужели…

Он вглядывается в изуродованные лица.

Их луки изломаны, а руки сцепились крепко, отчаянно — не разорвать.

Неразлучные сёстры.

Эттамора. Эмесмера.

Громадные щупальца, взмахи тяжёлых крыл. Вопль демона раздаётся внутри ушей.

Хранитель падает, забивается под повозку. Поворот головы — и глядят на него в упор широко распахнутые голубые глаза. Знакомые глаза, ставшие нестерпимо чужими. Рот раскрыт в беззвучном отчаянном крике. Нежно-жёлтое платье целительницы — такое ясное и неуместное здесь.

Эмеградара, почему, почему она не осталась в замке?

Какое исчадие бездны станет убивать целителей?

Миг — и он снова на поле, рыщет меж мёртвых тел, кружит, отбиваясь от чёрных тварей.

Сквозь ставший привычным грохот барабанов и рёв вдруг доносится звон мечей.

Мелькают янтарные плащи, мелькают рогатые фигуры, сплетаясь в гибельном танце.

Серый призрак несётся с быстротой молнии. Длинные рваные рукава — что крылья ветра. Чёрный меч тускло мерцает вспышками тьмы. Торжествующий вопль.

Сияющая янтарная корона.

Пронзительно-яркий всполох надежды.

Тягучее липкое время.

Хранитель бежит, а ноги его вязнут, он оскальзывается, спотыкается.

Вспышка, расколовшая надвое небо. Горестный протяжный крик из-за чёрных туч — и в нём на мгновенье померкли прочие звуки.

Миг — и Хранитель на коленях, прижимает к груди окровавленное тело короля.

— Эмпирика, — шепчет Ингрид дрожащими губами, — она последняя… Великий Радош… Предвечная Тьма! Ты должен… Защитить…

Объятый скорбью и отчаянием, Хранитель кричит:

— Клянусь, я клянусь! Я защищу твою дочь, я буду оберегать её и никогда не оставлю!

Глаза Ингрида широко распахнуты, точно взору его открылось нечто чудовищное, бледнеющие губы скривились в мучительной недосказанности. Он силится что-то вымолвить, вздрагивает всем телом, хватая ртом воздух, но смертельная тяжесть уже сдавила его грудь. Беззвучно вздохнув в последний раз, он замирает навек.

На лице его — печать ужаса и отчаяния.

ГЛАВА 15. ТАИНСТВЕННАЯ ИГНАВИЯ

Эмпирика не знала, сколько времени провела, раскачиваясь на подвесной койке в темноте под грохот волн и скрип содрогающегося под их ударами корабля. Перед глазами тошнотворно мельтешили фиолетовые вспышки, отдаваясь тупой болью в отяжелевшей голове. Измученная долгим бодрствованием, она провалилась в странное полузабытьё, полное кружащихся фиолетовых огней, призрачных видений, недоступных осознанию, но кажущихся смутно знакомыми, и эха далёких голосов, звучащих, словно в тоннеле. Она ясно различала обрывки слов и фраз, но не понимала их смысл. А потом расцвеченная фиолетовыми всполохами темнота начала сгущаться, и вращающаяся бездна заполнила собой всё пространство, в котором вспыхивали и тут же гасли образы невиданных серых домов и чёрных башен, проносящихся мимо в бесконечном падении.

Когда она снова пришла в себя, в каюте было спокойно и тихо. Тесную комнату, где не было ничего, кроме двух коек и прибитого к полу стола, тускло освещала масляная лампа. Шатаясь и держась за стены, Эмпирика выбралась на пустую палубу. Небо просветлело, и оранжевый лик Мерры как ни в чём не бывало проглядывал сквозь редкие розовые облака. Часовая луна замерла в полуденной точке. Впереди виднелись расплывчатые очертания высоко вздымающегося над водою гигантского вантового моста, словно сотканного из бледно-янтарного свечения, оба конца которого терялись за горизонтом.

— Где мы? — поднявшись на мостик, едва слышно спросила принцесса Белтейна, стоящего за штурвалом.

— Подходим к Кануму.

Нет, нет, это бессмысленно! Тогда им останется только погибнуть в подземелье — если не от рук демонов, то от голода. Рано или поздно, но на Кануме их ждёт только смерть. И последняя надежда для всего мира будет потеряна.

Где же Хранитель?

— Нужно поворачивать на Игнавию, — глухо молвила она.

Феоссар вскинул брови.

— Боюсь, это совершенно невозможно.

Нужно поворачивать сейчас, потом будет поздно — она чувствовала.

Её объяла паническая тревога. Голос задрожал.

— Прошу, это необходимо… Я… я приказываю.

Губы Белтейна скривились в недоуменной полуулыбке.

Он молча покачал головой.

Разумеется, никто не воспринимает её всерьёз.

Цепкая хватка отчаяния сдавила сердце. Но к трепету, порождённому страхом, примешивалось что-то другое: тягостное, зловещее, мутное. Затаённая тихая ярость, разливаясь по телу, закипала медленно и неумолимо.

Она хотела что-то сказать, но спазм сдавил горло, содрогнувшееся судорожным хрипом.

— Всё в порядке? — встревожился феоссар.

Эмпирика не ответила. Невыразимый ужас воспоминания — это чувство было ей знакомо. Чудовищное ликование чуждого существа, подчиняющего себе её сознание. Или… сливающегося с ним. Словно чья-то безжалостная рука вцепилась в душу мёртвой хваткой — и, вырвав прочь, швырнула в липкое муторное наваждение, где разнородные движения множества воль и разумов змеятся в едином клубке.

— Эгл-о Аш-Таше! Азг Горгорогаш!

Острые, как камни, стремительные, как ветер, срывались жуткие слова с безвольных губ.

Чёрных вихрь. Громовая вспышка — прореха тьмы в ясном небе.

Нет, превеликие солнца и звёзды, нет! Она могла бы поклясться, что не проронила ни звука — и всё же…

Белтейн бледен, как полотно.

Глаза округлились от ужаса,