Трансвааль, Трансвааль - Иван Гаврилович Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Личное стрелковое оружие раненых Матвей забирал с собой. Для этого даже и место приспособил под дном фуры между дышлом. Тут скорее правил им не воинский долг, а брала верх крестьянская скаредность: «Не пропадать же добру… поди, денег немалых стоит».
– Нет, ты мне положь мою верную подругу рядом со мной, тогда и успокоюсь, – стоял на своем раненый, но его голос заглушили опять стоны:
– Пи-ить…
– Воды-ы, земляк.
– Терпите, братушки, до парома. Там у нас будет время и вода. А бормочу я про то, што скоро заявимся к Лукерье моей. Обрядит вас, страдальцев, моя хозяйка и дальше покатим, – схитрил возница.
Но хитри не хитри, а другого выхода рядовой Матвей после того, что пережил на площади у разрушенного моста, сейчас не видел. Как ни крути, а вся «надежа» для раненых были – Лукерья да теща-ворожея с ее целебными травами.
И чем теперь с каждым шагом было ближе к дому, тем больше у него закрадывалось сомнений в правильности своего «рыска».
«Как-то еще обернется на деле? – думал он сумятливо. – А вдруг везу домой беду? Случись завтра деревне оказаться под неприятелем? Да за такое дело – укрывательство раненых бойцов – изверги не поглядят, што баба с пузом… Нет, не поглядят, маткин берег»…
И все-таки он окончательно решил:
– Бог не выдаст, свинья не съест.
Боец стянул с головы пилотку и с какой-то умиротворенностью утер ею свое уже давно не бритое, простецкое лицо. Видимо, радуясь тому, как ловко улизнули из уготованной «мышеловки» в Граде, и уже воображая скорое свидание с семьей, он стал громко трунить над собой с таким видом, будто хотел позабавить мальчишку, а сам надеялся хоть как-то развеселить этим раненых по-за спиной:
– Виташка, а дядька-то Матвей каков, а? – начал он. – Тюха-Матюха, а в Граде, как только жареный петух долбанул в енто самое место, живо смикитил, почем снетки!
И тут же стал искренне казниться:
– Да и промашку мы с тобой, Виташка, дали. Ух, какую! Как это могло статься, что мы запамятовали крикнуть людям про перевоз-то, а? Страшно ить подумать, што их там ждет? Верно в народе говорится: свинье не до поросят, коли самое на огонь тащат.
Чубарый, кося своим плутоватым глазом на забывшегося в разговоре возницу, тут же ослабил постромки. Благо, что простак-саврасый не догадывался о его прокудстве. И прохиндей тут же был посрамлен:
– Ударник хренов, тебе только отлызнуть бы от хомута! – Возница пригрозил чубарому сложенным в руке кнутом. – Гляди у меня! Схлопочешь себе на орехи… Да не стриги, не стриги глазом-то!
– Дядя, а он что, понимает, как мы говорим? – на полном серьезе спросил мальчик. Его уже не первый день удивляли такие вот накоротке отношения человека с лошадью.
– Это ён-то, из гусей гусь, да и не понимает?! – насмешливо переспросил. боец. – Еще и как, Виташка, кумекает он по-нашему! Вона, плут… слышит, што мы с тобой баем о нем, ишь как застригал своими прядалками… А ты знал бы, как он памятлив на обиду к себе. Ужасть! – Матвея прямо-таки распирала нахлынувшая словоохотливость: – Однажды умыкали его у нас конокрады. И, как потом сказывала людская молва, сбывая с рук, сотворили над ним, чубарым, злую шутку. Задрали морду и за щеку, в глотку, для резвости залили ему бутылку водки. Дак он потом так прокатил одного смельчака! Закусил удила и, как необъезженный неук, на полном скаку влетел в открытые ворота конюшни с седоком на хребтине. И чуть было тому не снес башку об верхний косяк. Ужасть! Да и мне, своему заботнику, отчубучил шутку не чище. Прошлой осенью поехал я на нем в Град на ярмонку с заколотым боровом. Опосля, с барыша, понятное дело, не без этого уж… Словом, в тот день – хорош был гусь! Другой на моем месте завалился бы в телегу – и дрыхай. Умная лошадь всегда помнит дорогу домой. Но новинский Матвей не из тех, кто выпил и спать. Не для того, маткин берег, тратились! Ужасть, што вытворял. Сразу же от базарной коновязи загорланил срамные песни про сударушку. А голос у самого – сущая дратва! В любой честной компании сведу песню на пшик. Мужиками не раз говорено мне в глаза: «Матюха, твоим голосом – валенки подшивать бы. Подошвам-то, поди, не было бы и износу». И вот уже при выезде из Града вдруг втемяшилось в куражную башку: надо спроведать куму. За вожжу поворачиваю чубарого вспять, а он – заупрямился. Навострился домой. Я, понятное дело, осердился и в сердцах перетянул кнутом вдоль хребтины!
– Дядя, зачем стегнул чубарого? – заступился за лошадь мальчик. – Сам сказал, ему хотелось домой.
– Для порядка, Виташка, для порядка. Штоб прохиндей не забывал, што я, Матюха, для него – царь природы! А какой же царь без кнута?.. Да ты далее-то слухай!
Сидоркин, пересаживаясь поудобнее, осуждающе покачал головой. Видно, явственно представил перед глазами в живых картинках весь калейдоскоп того базарного дня.
– Дак вот… Несусь этак вскачь на другой конец Града, а мне встречь едет золотарь-чухна.
Сидит при кожаном переднике на своей бесценной бочке и за обе щеки уминает булку, аж от довольства прядает ушами. Ну, как мне было стерпеть, штобы не выкинуть фортель позаковыристее? И перед золотарем-то возьми да и подними руку под козырек, будто перед енералом. А чубарый за то, што отворотили его от дома, из моей чудины конфуз подстроил. С маху взял да и зацепился осью телеги за дроги золотаря. А краснокожая каналья и рад потехе. Поддел черпаком из бочки «золота» – и хлысть мне на голову. Ужасть! – Возница поежился, видно, представил, как было.
– Ай да чубарый, невестке на отместку, отмочил-таки злодею! – посмеялся кто-то из раненых.
– Да уж, маткин берег, отчубучил дак отчубучил! – согласился возница, радуясь тому, что позабавил своих страдальцев, и в том же простодушно-приподнятом настрое продолжал: – Зато далее чубарый поступил по-людски. Лошадь, а ить хватило ума, штоб не везти своего заботника к куме в таком непотребном виде. Пока я чухался от шутки золотаря, он, не будь дураком, развернул оглобли к. дому. И уже к полуночи, честь по чести, доставил меня в Новины. Остановился в подоконии и дал знать хозяйке, заждавшейся хозяина с ярмонки с покупками. Да проржал-то плут с таким насмеханием, што, даже не зная по-лошадиному, и то можно понять: «Лушка едрена мать забирай свово поросенка!»
– Это лошади умеют, – опять посмеялся тот же голос под пологом.
На этом боец словно бы выдохся в своих байках. Уставившись на мальчишку, он по-отцовски вздохнул над его жалким
