Жанна дАрк - Марк Твен

И ответом на его слова была торжествующая песнь серебряных труб.

Вы теперь видите, что Жанна, вероятно, предчувствовала эту сцену, когда среди пастбищ Домреми на нее нашло вдохновение; мы еще спросили ее, чего она потребовала бы у короля, если бы он когда-либо предложил ей назначить свою награду. Было ей тогда видение или нет – неизвестно, но событие это показывает, что и среди головокружительных почестей, которые теперь выпали на ее долю, она осталась той же простодушной, бескорыстной девочкой, какой она была в тот день.

Да, Карл VII навсегда отменял подати. Часто благодарность королей и народов остывает, их обещания забываются или нарушаются преднамеренно. Но вы, как сыны Франции, должны вспоминать с гордостью, что Франция осталась верна хоть одному этому обещанию. С того дня прошло целых шестьдесят три года. Шестьдесят три раза с тех пор взыскивались налоги в той местности, где лежит Домреми, и все деревни этой области должны были платить, – кроме одной: Домреми. Сборщик податей никогда не заглядывает в Домреми. В Домреми все давно забыли, каков с виду этот страшный, зловещий гость. За это время внесены записи в шестьдесят три податные книги; книги эти хранятся с остальными архивными отчетами, и всякий желающий может их просмотреть. В этих шестидесяти трех книгах в заголовке каждой страницы стоит название деревни, а под ним следует перечень тяжкого бремени налогов; на всех страницах, кроме одной. Я говорю вам правду истинную. В каждой из шестидесяти трех книг есть страница, озаглавленная «Домреми»; и под этим названием вы не найдете ни одной цифры. Вместо цифр вписаны три слова; и в течение всех этих лет слова эти вписывались неизменно, из года в год. Да, всякий раз перед вами пустая страница, где выведены эти благодарственные слова – трогательное напоминание. Вот оно:

DOMREMI

RIEN – LA PUCELLE

«Ничего – Орлеанская Дева». Как кратко – и в то же время как много сказано! Это – голос народа. Воображению рисуется величественная сцена. Правительство благоговейно преклоняется перед этим именем и говорит своему служителю: «Обнажи голову и пройди мимо, так повелела Франция». Да, обещание было соблюдено; оно будет соблюдаться вечно; король сказал: навсегда [9] .

В два часа пополудни коронационные обряды кончились; опять образовалась процессия с Жанной и королем во главе и торжественно двинулась вдоль середины храма, направляясь к выходу; а народ предавался такой шумной радости, так гремела музыка и колокола, и пушки, что воистину получалось нечто неслыханное. Так окончился третий из величайших дней жизни Жанны д'Арк. И как быстро следуют они один за другим: 8 мая, 18 июня, 17 июля!

Глава XXXVI

Мы сели на лошадей; наша кавалькада представляла собой незабвенное зрелище: богатые наряды и колыхающиеся султаны головных уборов ласкали взоры своей живописностью. И по мере того, как мы подвигались среди расступившейся толпы, народ с обеих сторон падал ниц, как колосья ржи перед жнецом, и воодушевленно приветствовал помазанника-короля и спутницу его, Освободительницу Франции. Но вот наша торжественная процессия, миновав главную часть города, начала приближаться к цели путешествия: мы подъезжали к дворцу архиепископа. Вдруг мы заметили справа, как раз около трактира под вывескою «Зебры», нечто странное – двух мужчин, не коленопреклоненных, но стоявших. Они стояли впереди коленопреклоненной толпы, – ошеломленные, окаменевшие, и пялили на нас глаза. И одежда на них была грубая, крестьянская. Два алебардщика яростно кинулись к ним, желая проучить невежд; но как только они схватили их, как Жанна вскричала: «Оставьте!» – соскользнула с седла, подбежала к крестьянам и обняла одного из них, осыпая его ласковыми словами и рыдая. Это был ее отец, а другой – дядя ее, Лаксар.

Новость быстро разнеслась, раздались крики приветствий, и в мгновенье ока эти два презренных и неизвестных плебея сделались знаменитыми; они превратились в общих любимцев, и им теперь завидовали. Каждый нетерпеливо проталкивался вперед, желая взглянуть на них, чтобы потом всю жизнь хвастаться, что он видел отца Жанны д'Арк и брата ее матери. Как легко ей было творить подобные чудеса! Она была подобна солнцу: как бы ни был невзрачен и убог озаряемый ее лучами предмет, – он тотчас окружался сияньем.

Король милостиво сказал:

– Приведите их ко мне.

И Жанна привела. Она сияла от счастья и от избытка любви; а они, перепуганные и дрожащие, стояли, комкая трясущимися руками свои шапки. И король перед всем народом позволил им приложиться к своей руке, а люди смотрели с завистью и дивились. Король сказал старому д'Арку:

– Благодарение Господу, что Он сподобил тебя быть отцом этого ребенка, этого зиждителя неувядаемой славы. Ты, носящий имя, которое будет еще жить в устах людей, когда забудется весь род королевский! – не подобает тебе с обнаженной головой стоять перед скоротечной славой и мимолетным величием… Покрой голову! – и при этих словах в осанке его чувствовалось благородство настоящего короля.

Затем он приказал позвать реймского бальи; когда тот пришел и, отвесив глубокий поклон, остановился с непокрытой головой, король сказал ему: «Вот эти двое – гости Франции» – и повелел оказать им полное гостеприимство.

Заодно скажу теперь же, что папаша д'Арк и Лаксар накануне остановились в этой маленькой харчевне под вывеской «Зебры» и что они не пожелали оттуда перебраться. Бальи предлагал им более удобное помещение, хотел окружить их почетом и доставить им приятные развлечения. Но все эти предложения пугали их: они ведь были робкие и темные крестьяне. И пришлось оставить их в покое. Они не сумели бы насладиться всеми этими благами. Бедняги, они даже не знали, куда им девать свои руки, и все внимание сосредотачивали на том, чтобы как-нибудь не прищемить их. Бальи сделал все, что от него зависело. Он приказал трактирщику предоставить в их распоряжение целый этаж и исполнять все их требования, а счет предъявить городским властям. Кроме того, бальи подарил каждому из них лошадь и сбрую, чем привел их в такой восторг и удивление, что они не могли вымолвить слова; ни разу в жизни им не грезилось подобное богатство, и сначала они даже не верили, что лошади настоящие и что они не растают вдруг, как туман. Мысли их были неразлучны с этим великолепным подарком, и они всегда старались свести разговор на животных, чтобы иметь возможность повторять поминутно: «моя лошадь», «моя лошадь»; они смаковали эти слова, прищелкивали языком, расставляли ноги и подбоченивались, и испытывали такое же приятное чувство, какое испытывает Господь, когда Он смотрит на полчища Своих созвездий, плывущих через таинственные глубины пространства, и с самодовольством вспоминает, что все это принадлежит Ему… все Ему. Да, они были самые счастливые и самые простодушные старые дети, каких я когда-либо видел.

Под вечер состоялось устроенное городом в честь короля и Жанны празднество; был приглашен и двор, и штаб военачальников. В самый разгар торжества послали за отцом Жанны и за Лаксаром, но они согласились пойти лишь после того, как получили обещание, что им позволят сидеть где-нибудь на хорах, откуда они, никем не потревоженные, могли бы видеть все происходящее. И вот они уселись там, глядя с высоты на великолепное зрелище; и они были растроганы до слез, когда увидели, каким невероятным почетом окружена их маленькая любимица и с каким наивным, безбоязненным спокойствием сидит она среди этого ослепительного блеска. Но наконец и ее невозмутимость была потревожена. Да, она совладала и с милостивой речью короля, и с хвалебным словом д'Алансона и Бастарда, и даже – с перунами красноречия Ла Гира, от коих содрогнулось все здание; но все-таки они наконец нашли нечто могучее, что оказалось ей не по силам. Торжество подходило к концу; король поднял руку, призывая к молчанию, и ждал так, пока не замерли все звуки; и воцарилась столь глубокая тишина, что ее можно было почти осязать. И вот где-то в отдаленном уголке огромной палаты раздалась заунывная мелодия; зачарованную тишину всколыхнула волна мягких, богатых и нежных созвучий. То была наша бедная, старая, простенькая песня о d'Arbre Fèe de Bourlemont! Не вытерпела Жанна: она закрыла лицо руками и разрыдалась. Да, вы видите: в одно мгновение растаяла вся пышность, вся торжественность праздника, и Жанна снова превратилась в ребенка – она пасла свои стада среди спокойствия полей, а война с ее ужасами, кровопролитная, смертоносная война и безумная ярость, и хаос сражений – все это вдруг сделалось сном. Вот вам доказательство могущества музыки, этой волшебницы из волшебниц: стоит ей взмахнуть жезлом, и – куда девалась действительность?

Этот милый и любезный сюрприз был устроен по мысли короля. Поистине, в душе его таились многие добрые качества, хотя они лишь изредка становились заметны, потому что их заслоняли неусыпные козни ла Тремуйля и присных его, и ленивый король был рад предоставить им свободу действий, лишь бы избавиться от хлопот и от ведения государственных дел.