Забавные повадки людей - Гала Рубинштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но нет, по большому счету, во-первых — бесспорно, разговор с Черным человеком в Эдинбурге. Похоже, что шутки заканчиваются и придется срочно передавать ему документацию. Для этого нужно время, которого у меня нет: я же не могу отправить подлинник. А подлог — дело тонкое, можно даже сказать, филигранное. Они там все-таки не дураки, в этом Эдинбурге, хотя иногда такое впечатление, что дураки.
Это совсем неудачно, я ожидал, что у меня в запасе хотя бы пара месяцев. Кто ж знал, что биржа упадет, да так неудачно, что и меня заденет осколочком.
Но думать об этом не хочется, а хочется с Юлькой помириться. Я вчера даже попёрся к Мишке с бутылкой вина в надежде, что он хоть что-нибудь знает. Вино оказалось неудачное, Мишка ничего не знал, но обещал выяснить, а в качестве супербонуса разозлил меня до умопомрачения рассказами о том, как у него всё хорошо и замечательно. Выглядело это примерно так: «Я совершенно счастлив. Мне отрезало поездом ногу, кирпич снёс полголовы, и вдобавок меня переехал асфальтовый каток. Но всё это было очень своевременно и, безусловно, пошло мне на пользу».
Вышел я от них с четким знанием: когда мы придем к власти, психологов-позитивистов мы будем вешать на телеграфных столбах. Вместе с их сестрами-истеричками.
* * *...Замечательный сон имела счастье посмотреть вчера днем, просто редкая удача, редкая. Снилась мне даже не вербализация, а материализация наших с тобой отношений, Отношения — это была такая пластиковая штука, мы сидели внутри, и она ездила по рельсу вокруг бассейна, очень красивого, с рыбками и всяческими блёстками. Отношения эти были куплены в магазине, там еще много осталось, кстати, если кому надо... Так вот, всё было чудесно, не считая мелких брызг — очень неудобно сидеть, ну просто очень. Невозможно пошевелиться, не говоря уже про дотронуться друг до друга. И в спину какие-то жесткие детали впивались, и вообще. Я пыталась какое-то время отвлекаться на рыбок, но потом не выдержала и сказала, что, мол, дорогой, ну что ты за хрень купил, право слово, ну неудобно же. А ты мне ответил, что это всё глупости — удобно, неудобно, а вещь хорошая, прочная, надежная и безопасная. Посмотри, говоришь, как она сделана, это же вечный материал! Я немного устыдилась, сбавила обороты, но все равно продолжала тихонько бубнить, что, мол, хочу, чтоб удобно, а чтоб неудобно — не хочу. И тут ты признался: там, оказывается, на полке были еще другие Отношения, такие же, только внутри как-то так всё хитро устроено, что мягко и можно даже двигаться совершенно свободно. Но ты не купил, потому что побоялся, что денег не хватит. Вот в этом месте мне пришлось стремительно проснуться, потому что совершенно не хотелось услышать, что же я тебе на это отвечу... Такая вот фигня.
А еще посмотрела вчера «Касабланку», в сотый раз, наверное.
Тоже смешно...
* * *Четыре дня напролет я занимался нужным и полезным делом — подделывал документацию. На карнавале в Венеции буду изображать мистера Рипли. Он мне никогда не нравился, но выхода у меня теперь уже нет.
Надо сказать, что занятие это в высшей степени психоделическое — меня начали одолевать мысли, которые обычно приходят в голову моей сумасшедшей жене. Или, в крайнем случае, ее не менее сумасшедшему брату. Еще пару дней, и я всерьез начну размышлять о тщете всего сущего. А это, по моему глубочайшему убеждению, свидетельствует о необратимых изменениях в коре головного мозга.
Закончил ровно в полночь. Когда силы зла и так властвуют безраздельно. Теперь меня будет мучить совесть: а вдруг я сдвинул и без того хрупкое равновесие в какую-нибудь сторону? И даже не могу толком понять, в какую именно.
Утром я решил, что раз уж все равно тошно, то можно и к Нель в институт заехать. Хуже, пожалуй, не будет. Потому что «хуже уже куда же», как спел мне включённый наобум старенький Юлькин плеер. А через десять минут и сама Юлька позвонила. В истерике, как это у нас в последнее время заведено. Но я тоже чему-то научился. Во всяком случае, сегодня мне впервые в жизни удалось первому бросить трубку. Личный рекорд социальной адаптации, между прочим.
Думаю, что в ближайшие дни получу письмо от Юлиного адвоката. Если у нее, конечно, есть адвокат. В противном случае она будет пытаться со мной не разговаривать и лопнет.
Но спасибо ей большое — к Нель я приехал бодрый и злой. А она, наоборот, была тиха и грустна, поила меня чаем и почти совсем не рычала. Так, ворчала вполголоса, но как-то неубедительно.
«Знаешь, — сказала Нель, — у меня такое впечатление, что стоит мне на минуту отвернуться, и мир рухнет. Иногда даже отворачиваться не приходится».
В общем, день пропал не зря: я понял, что никогда нельзя отчаиваться и говорить, что хуже некуда. Есть куда, всегда есть куда. И это внушает серьезные, ну, скажем, надежды.
По дороге домой заехал в агентство, заказал билет в Марсель. Сначала хотел ехать прямо в Венецию, а потом подумал, что надо бы еще в Марсельский университет заглянуть, поговорить с ними по душам. А то внутренний голос подсказывает, что в Америку Юля не поедет. Во всяком случае, полгода назад на подобное предложение она посмотрела на меня дико и сказала, что в Америке негров линчуют. Не знаю, может, шутила, а может, и правда линчуют.
* * *...Надо уже признаться себе честно в конце концов: да, я люблю двоих. Тоже мне трагедия, есть о чем говорить. Конечно, хуже, чем одного, но зато гораздо лучше, чем троих, будем позитивны. Они разные такие, их бы соединить — идеальный мужик получился бы, честное слово. Нет, не знакомы, хотя догадываются, не без того. Я же, дура, проговариваюсь постоянно, как будто меня за язык кто-то тянет. Да не знаю я, кого больше, ну что за вопросы идиотские, это же разное совсем, неужели непонятно... Один
