Желтый дом. Том 2 - Александр Зиновьев

Обработка свидетелей

Поскольку Комиссар отверг утверждения Матренадуры как «тенденциозные» (что бы это могло значить?), комиссия решила нажать на нас как на свидетелей аморального поведения Комиссара. И надо признать, что на первых порах она добилась серьезного успеха. Лоб сам наговорил именно то, что требовалось. Костю подловили на его недоразвитой способности обманывать (как сам Костя выразился — «на болезненной правдивости»). Токаря купили даровой выпивкой. Даровой в обоих смыслах: в том смысле, что Токарь не платил, и в том смысле, что Товарищ из райкома заплатил за выпивку из средств райкома. Кандидат подтвердил их показания «за компанию». Мы с Иваном Васильевичем отказались разговаривать на эту тему, что тоже в общем устраивало комиссию. Но Дон и МНС испортили всю картину. Дон заявил, что он тоже спал с Матренадурой. Может быть, не столь часто, как Комиссар, но все же спал. От этого признания Дона несколько помутнел моральный облик Матренадуры, а значит, несколько посветлел облик Комиссара. Но это еще было терпимо, поскольку Комиссар, согласно показанию Дона, все-таки спал с Матренадурой. МНС же заявил, что с Матренадурой спал не Комиссар, а главным образом он, МНС. Иногда его подменяли Дон и Токарь. Причем Матренадура совратила его, МНС, «путем циничного обмана»: пообещала кринку парного молока, но, добившись своего, не сдержала клятвы. К этому времени протрезвел Токарь. А так как Товарищ из райкома отказался поить его даром вторично, Токарь примкнул к МНС. Чего греха таить, сказал он, мы ее (Матренадуру) всем сараем «пользовали». От таких признаний Матренадура ударилась в другую крайность. Она носилась по поселку в старых штопаных колготках и орала, что никто ее не «пользовал», что все слухи насчет отношений ее и Комиссара — сплошное вранье, что она — «девушка честная, а не какая-нибудь». Комиссия пришла в замешательство. Пункт второй обвинения Комиссара пришлось снять, а первый несколько ослабить, придав ему такой вид: Комиссар неоднократно совершал аморальные поступки, порочащие звание коммуниста и наносящие ущерб марксистско-ленинскому учению о семье и браке путем вступления во внебрачные сношения с некоторыми местными жителями.

Всеобщее сумасшествие

Идея всеобщего сумасшествия с некоторых пор завладела моим вниманием, и я даже на время отложил свою спунологию. А нельзя ли это сумасшествие направить в нужную сторону? Конечно можно, сказал МНС, с которым я поделился своими соображениями. Именно этим и занимается наша идеология с первых дней революции. Если уж быть точным, то задача идеологии — свести общество с ума в нужном направлении. Думаю, что теперь эта миссия идеологии будет подкрепляться достижениями психологии, химии, биологии, медицины.

Сговор

Комиссар с горя запил. Поставят мне за это на вид без занесения в учетную карточку, говорил он со слезой в голосе, ну, жена недельку подуется. Это все пустяки, не в первый раз. Обидно другое. Теперь мне никто не поверит, если я буду рассказывать о том, что тут творится. А ты не рассказывай, сказал Токарь, все равно ничего этим не изменишь. Я бы на твоем месте, сказал Дон, развелся бы с женой и женился бы на Матренадуре. И жил бы припеваючи. Развестись, сказал Комиссар, это бы я с удовольствием. Но жениться — упаси Боже. Тем более на такой стерве, как Матренадура. Она уже двух мужей со свету сжила. Вот и хорошо, сказал Дон, Бог троицу любит.

Кончилась эта история с Комиссаром тем, что Иван Васильевич и я отвели в сторонку Мао Цзэ-Дуньку и пообещали ей, что Комиссар рыпаться не будет. Аналогичный результат получился с прочими «подписантами». Мао Цзэ-Дунька пообещала «материальчики» на Комиссара «попридержать». Но если «эта гнида» подымет «вонь», она немедленно пошлет их в его парторганизацию.

Потом мы устроили попойку, пригласив Мао Цзэ-Дуньку. Она упилась до полного свинства, и мы почти всем сараем трахали ее до утра. Но насытить ее так и не смогли. Вот не думал, что у нашей партии такой бешеный темперамент! — сказал Дон. Никакой это не темперамент, возразил МНС. Она просто досрочно выполняла и перевыполняла месячный сексплан. Наша партия ненасытна не от большого аппетита, а от полного отсутствия такового. Она бесполая.

Утром Костя обнаружил забытые Мао Цзэ-Дунькой трусы. Токарь, разглядывая эту принадлежность партийного туалета, сказал, что этой штукой можно рыбу ловить, как неводом. Мы решили подарить трусы Матренадуре, но та отказалась от подарка категорически. Если эта потаскуха увидит свои портки на мне, сказала она, она меня со свету сживет. И тогда Кандидату пришла в голову гениальная идея: отослать трусы в райком партии с благодарностью от коллектива нашего сарая. Там наверняка их сразу же опознают и... Короче говоря, мы от души повеселились и насмеялись до слез. Кандидат поклялся, что он свой замысел обязательно приведет в исполнение: надо же и Им причинять неприятности! Иван Васильевич, который в нашей оргии не принимал участия (он ушел к своей «старушке» из городских), сказал что-то насчет мужской чести в отношении женщин, и наше настроение спало до обычного уровня. Дон, брезгливо держа трофей двумя пальцами, снес его на помойку. А когда мы вернулись с работы, соседский щенок таскал его по деревне к великому удовольствию местных жителей. Они получили пищу для разговоров на целый год: Мао Цзэ-Дунька опять по пьянке штаны потеряла! Вот это бабец! Из нашего брата, из народа. Не то что эти городские потаскухи.

Уж больше девичий покой

Не будет прерван серенадой.

И мимолетный знак рукой

Не будет больше нам наградой.

Шуты

Шутовство — характерная черта коллективистского образа жизни. Это не просто стремление повеселиться, а форма выражения коллективного самосознания. Обычно в каждой более или менее устойчивой (регулярно собирающейся или совместно живущей) группе людей один человек выталкивается на роль шута, потешающего всех и в шутливой форме выражающего интересы группы. Иногда у шута бывают постоянные помощники. Остальные члены группы обычно подыгрывают шуту, перенося на него свои шутовские способности и потребности, создавая для него удобные для шутовства ситуации. Шут — не обязательно остроумный и веселый человек. Это — социальная функция. И чаще на роль шутов выталкиваются болтуны, желающие быть таковыми и активно захватывающие эту роль. Основной принцип таких болтунов — говорить и кривляться как можно больше, рассчитывая на то, что в этом потоке проскочит удачная фраза или удачная поза. По моим наблюдениям, даже самый посредственный болтун и кривляка благодаря помощи группы и стечению обстоятельств может выдавать нечто достойное нормального смеха.

Среди шутов попадаются способные, талантливые и порою даже очень талантливые; иногда для них шутовство становится призванием. Они живут для этого, собирают анекдоты и шутки, с точки зрения шутовства читают книги и газеты, смотрят фильмы, наблюдают жизнь. Я встречал таких выдающихся шутов. Несколько раз мне самому приходилось играть роль шута. Но недолго и помимо моей воли. Однажды, например, я был в доме отдыха и сказал какую-то хохму во время обеда. И все! Меня буквально вынудили хохмить все двенадцать дней. И я вроде неплохо справлялся с этой ролью.

В нашей бригаде во время работы и общебригадных сборищ шутом был обычно Дон. Но эта же роль в сарае у него не получилась, поскольку некоторые из нас сами оказались склонными к шутовству, — Токарь, Кандидат, МНС и я. Как признался сам Дон, трудно быть хохмачом среди хохмачей. У нас в институте признанным шутом является Добронравов. МНС и Учитель могли бы конкурировать с ним, но предпочитают оставаться на вторых ролях. Их хохмы слишком интеллигентны, а с другой стороны, они слишком мрачны и рискованны.

Невозможно придумать хорошую хохму специально. Хохмы рождаются сами собой и лишь потом подвергаются литературной доработке. Например, в ЦК приняли очередное постановление. Немедленно все средства массовой информации откликаются на него шаблонной фразой: «И с чувством глубокого удовлетворения встретил советский народ постановление...» В институте на малой лестничной площадке Добронравов вдруг говорит с серьезнейшим выражением лица, что наши физиологи и психологи открыли новое чувство у людей. Какое? — спрашивают заинтригованные слушатели. Чувство глубокого удовлетворения, говорит Добронравов. Собравшиеся хохочут. Через полчаса смеется весь институт. Через пару дней я был в гостях, и мне рассказали эту хохму как анекдот «армянского радио».

Хотел бы я знать, родятся ли в нашем шутовстве значительные оригинальные явления культуры или оно так и заглохнет без видимых последствий под давлением культурного потока с Запада? Похоже, что именно так и случится. Наши власти и господствующие слои общества предпочитают внешне более эффектную, но по сути более пустую культуру Запада зародышам своей собственной культуры, ибо последние неизмеримо опаснее первой.