Сказки мёртвого мира. Тсс… - Денис Вонсаровский

снаружи, как вы тут шикарно живёте.

– Надо же, какой ты умный.

– Я ещё и счастливчик. Представляешь – видел живого пса.

– Врёшь.

– Вот как тебя. Даже гладил.

– Ничего себе, как у него делишки?

– Он в порядке.

– Ты покормил его?

– Ну что-то дал.

– Хорошо… Вот бы мне увидеть пса хоть разочек.

– Я бы показал, но нельзя, это очень…

Я прикусываю язык, чтобы не ляпнуть: опасно.

– …очень далеко отсюда.

– Как звёзды?

– Звёзд больше нет.

– Есть, просто они перестали смотреть на нас.

– Пфф, и почему же?

– Потому что мы больше не смотрим на них.

– Смотри, не смотри – нет их. В смысле не видно отсюда за тучами.

– А вот и есть. Когда умирает хороший человек, на небе загорается новая звезда – это его душа. Звезда пока не знает, что людям на земле она не нужна, поэтому она изо всех сил пробирается через тучи – и её можно увидеть.

– Ты сама это выдумала?

– Подруга рассказала, когда жила здесь. А ей – мама, когда была жива и они жили не здесь.

Девочка замолкает, улыбается одними уголками губ и глаз – наверное, вспоминает что-то душевное и укромное. Теперь она сама переводит тему.

– Ну а твой друговраг. Ты его тут так и оставишь под моим окном?

– Нет, конечно. Уйду и заберу с собой. Кстати, это намёк?

– Нет, конечно. Можешь не торопиться, тут редко кто ходит, тем более в это время.

– Ну а твоя звездоподруга. Где она теперь?

– Как-то ночью ушла через своё окно погулять, и привет. От неё нам остался на память только кед, нашли на улице недалеко отсюда.

– Жаль.

– Пфф, ты что же, думаешь, ей кранты?

– А ты думаешь другое?

– Я думаю, она ушла, чтобы жить на улице. Без наших распорядков дня, физкультур по утрам и холодных обливаний по вечерам. А кед… Мало ли, потеряла. Найдёт другую обувку. Знал бы ты, какая она пробивная.

– Ты уже большая, а думаешь как наивный ребёнок.

– А ты наивный ребёнок, хоть выглядишь как уже большой.

– Всё-таки твоя подруга была права. Про хороших людей и новые звёзды.

– А ты быстро взрослеешь.

– А ты ещё быстрее. Я о том же: звёзд больше нет и не будет. Хороших людей не осталось.

– Откуда знаешь?

– Я много чего повидал.

– И что? Ты даже не знал, что ещё есть приюты. И думаешь, что если кто-то исчез, то его убили. Может, ты и повидал много, но знаешь всего ничего. Я думаю, ты просто слишком впечатлительный, слишком сгущаешь краски и слишком зануда. Вот когда узнаешь побольше, а не увидишь, тогда и поговорим, художник. А пока что я буду дальше сидеть, глядеть на небо и ждать звёзды.

– Зато ты умная, не по годам.

– Ты не знаешь, сколько мне лет.

– Да и так ясно. Твой внутренний возраст – как у старушки. Видимо, поэтому и не спишь ночами, ведь старые хреновенько спят.

– Я же сказала: я не сплю, потому что смотрю на небо.

– Ну а днём что делаешь? Кроме наркоты, хе-хе.

– Сплю… Книжки читаю… Младенцев ем и запиваю кислотой… Иногда мимо рта, как сам видел по моей руке, хы-хы.

Наступает тишина. Кажется, теперь мы взаимно думаем, что пора сменить тему, – потому что глядим в разные стороны. На столе у девочки скопилось не меньше десятка книг. Я сильно удивлюсь, если она прочитала их все.

– Вообще не удивлюсь, если ты прочитала их все.

– Смеёшься, что ли? И эти, и почти уже все, которые ещё на чердаке у нас. Там горы. Правда, в основном учебники жизни вроде Толстого, но есть неплохие.

– Например?

– Мир – хорошее место, и за него стоит бороться.

– Кто это написал?

– Тебе не всё ли равно? Ты же не веришь в это.

– А ты веришь?

– Да. Просто нам надо совершать больше хороших поступков.

– Как думаешь, если я не позволю другим сожрать мёртвого человека, это будет хороший поступок?

– Конечно.

– Даже если другие всё равно сожрут другого мёртвого в другом месте?

– Не надо брать на себя больше, чем можешь унести.

– Но ведь так я не уменьшаю общее количество дерьма в мире.

– Но и не добавляешь своего.

– Это тоже вычитала?

– Это круговорот дерьма в природе. Всё просто. Мир – там, где я. Я, ты, Мадам Любовь, Заря, Галчонок, Яблоня. Чем больше мы будем совершать хороших поступков, тем лучше будет мир. Везде, где мы есть. Даже если мы стоим посреди самой вонючей кучи дерьма.

– С тобой здорово поговорить, но мне пора.

– С тобой тоже здорово поговорить, но давай ты уложишь меня спать и пора тебе будет, когда я усну. Не хочу тебя отпускать, а во сне не считается.

Девочка ставит горящую свечу на прикроватную тумбочку, забирается в постель и ныряет под пахучее стёганое одеяло – только глаза наружу да пятки. Я сажусь на край кровати, и матрас заманчиво прогибается подо мной. На мгновение хочется растянуться на нём, дать каждой мышце расслабиться, каждой мысли разгладиться – и забыться восстанавливающим, глубоким, крепким кошмаром. Но это не моя кровать, тут место для чужих страшных снов. Или для чего-то другого: девочка испускает широченный зевок, а потом он расплющивается в улыбку от уха до уха.

– Сонная?

– Сносная. Ты придёшь ещё?

– Не могу обещать, но постараюсь.

– Постарайся постараться.

– Постараюсь постараться постараться.

– Но утром, когда проснусь, тебя тут уже не будет.

– Это я тебе обещаю.

– Ха, ха. Раз не веришь в существование хороших людей – буду думать, что ты хороший сон. Мне нравятся такие.

– Хо, хо. Раз веришь в существование хороших снов – буду думать, что ты хороший человек. Мне нравятся такие. Хочу сказать важную вещь, очень важную.

– Что?

– Не ходи гулять ночью, никогда не ходи одна и не открывай окно никому, кроме меня.

– Да вот ещё, а если ко мне в гости придёт пёс?

– Я буду с ним.

– А когда он ко мне придёт?

– Ах ты, манипуляторша… Ладно, придёт скоро. Может, послезавтра ночью или даже завтра.

– Уговорил.

– Не ходи ночью. И одна. И не открывай другим. Обещаешь?

– Постараюсь постараться постара…

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Ну всё, спать.

– Псать.

Свечка теперь меньше наполовину – это уже не стройная восьмёрка, а полный ноль. Я задуваю огонёк, чтобы на будущее девочке осталось хоть столько. Сама она лежит в обнимку с мягким медведем и спокойно дышит во сне. Из рваного бока игрушки торчат ватные внутренности. А ведь верно: теперь трудно встретить кого-нибудь без уникальных повреждений. Всё-таки можно было показать девочке шрам на моей левой лодыжке от капкана мясников. И две ямки на левом бедре от бандитской пули, прошедшей насквозь. И рубец на правом плече от топора моей бывшей. И… Опять меня клонит куда-то не туда – прямо на матрас. Вот-вот рухну и отключусь. Но это не моя кровать, тут место для хороших снов, а не для чего-то другого. Мне пора. Я тихо встаю с постели, крадусь к окну, останавливаюсь посреди комнаты и оборачиваюсь, чтобы ещё раз взглянуть на девочку.

Это невероятно… Я же один в этом мире. Конечно,