Мистер Ми - Эндрю Круми

— Некоторые умудряются скрывать свои тайные пороки целых двадцать восемь лет, а другие…

Но у нее не хватило сил договорить — мельканье компьютера вызвало такое раздражение у нее в глазах, что из них покатились обильные слезы. Она выбежала из комнаты, а я пошел вслед за ней, намереваясь догнать ее и предложить способ облегчить окулярное напряжение. Но прежде чем я успел спуститься по лестнице, она накинула пальто и, не сказав больше ни слова, захлопнула за собой дверь.

Это произошло сегодня утром. Ты легко можешь себе представить, какие муки причинили мне прошедшие с тех пор несколько часов, и не только в перестимулированном мной вчера ночью участке головного мозга, боль в котором не утихла до сих пор. Давно уже прошло время обеда, а миссис Б. так и не появилась. Как я мечтаю о ее вкуснейшем супе! Но ее нет, и я не знаю, придет ли она убираться. А ведь совсем недавно она заявила, что человек моих преклонных лет нуждается в присмотре чаще, чем четыре дня в неделю!

Вот какая беда обрушилась на меня по вине компьютера, который я купил, чтобы угодить своей домоправительнице и чтобы отыскать таинственную энциклопедию, следов которой мне так и не удалось обнаружить. Когда ты будешь читать это письмо, кто знает, какие еще злоключения выпадут на долю человека, который неожиданно сошел с привычной безмятежной стези. Кстати, ты умеешь обращаться с пылесосом?

Глава 2

Они встретились совершенно случайно, как всегда бывает с подобными людьми. Один из них сидел на скамейке и читал книгу, другой, проходя мимо и заметив, что ему предоставляется возможность немного отдохнуть, а может быть, и с приятностью побеседовать, решил сесть рядом. Дело было весной 1761 года, и в Париже стояла тихая теплая погода.

Для двух благовоспитанных людей было бы невежливо не обменяться хотя бы кивками, но после этого толстый коротышка, похожий на вечного студента юридического факультета, готовящегося в пятнадцатый раз сдавать экзамен, опять углубился в свою книгу; его сосед по скамейке, в противоположность ему — высокий и худой, наблюдал за птицами, суетящимися под навесом крыши стоявшего неподалеку дома. Наконец ему надоело пренебрежение соседа, и он заметил:

— Я считаю, что некоторые птицы выводятся из огня.

Толстяк, не поднимая глаз от страниц своей книжки, ответил:

— Вы, видимо, имеете в виду сказочную птицу феникс, сударь?

— Разумеется.

Опять наступило молчание, и если бы оно продолжилось еще хотя бы минуту, возможно, что между этими людьми так и не возникли дружеские отношения. Но тут высокий человек сказал:

— А может быть, я имел в виду саламандру?

Толстяк отрицательно мотнул головой:

— Саламандра — амфибия, а не птица, сударь, и поверье, что она рождается в огне, — такой же миф, как и сказка о птице фениксе.

— Вы совершенно правы, — поспешно согласился высокий, которому было нечего читать и хотелось поговорить. — Но, кажется, в некоторых ученых кругах утверждают, что сам огонь можно считать разновидностью живого организма.

Тут толстяк опустил книгу и повернулся к своему соседу, который протянул ему руку и представился:

— Господин Ферран к вашим услугам, сударь.

Коротышка пожал ему руку и в свою очередь представился:

— Господин Минар, мой достойный друг.

Эти два человека, если не считать внешности, имели много общего. Минар действительно много раз проваливался на экзамене по юриспруденции, а надежды Феррана на получение духовного сана рухнули в результате сплетни, которая, хотя и была совершенно беспочвенна, похоронила все его шансы на духовную карьеру. Он сумел получить должность писца в церковном колледже; Минар занимал столь же скромное положение в управлении Академии наук. Оба были переписчиками, оба недавно потеряли работу и в поисках новой существовали на случайно перепадавшие заказы. Уже одно это совпадение убедило их, что им следует подружиться, ведь они и так потратили много лет впустую, не подозревая о существовании друг друга.

В первой же беседе они выяснили, что оба увлекаются философией, оба предпочитают всем кушаньям жареную утку и оба любят играть в шахматы. Таким образом, их вкусы во всех основных направлениях полностью совпадали. Поскольку ни у того, ни у другого пока не было жены (хотя обоим было за сорок), ничто не помешает им встречаться и играть в шахматы сколько душе угодно в излюбленных ими кафе. Вскоре эти встречи стали их главным занятием. Любимым местом встреч стало кафе «Магри». Ферран выразил мнение, что «Режанс» всегда переполнен сомнительной публикой, собиравшейся посмотреть показательные турниры.

— Вы совершенно правы, сударь, — согласился Минар, размышляя над очередным ходом противника, угрожавшего конем сразу двум его фигурам.

Их шахматные партии, так же как и их первая встреча на скамейке, которая в какой-то мере задала тон их дружбе, протекали в одном ключе: Минар подолгу размышлял над каждым ходом, а Ферран, возвышавшийся над столом, как колокольня, делал ходы, не задумываясь, и поминутно прерывал игру, высказывая разнообразные приходившие ему в голову соображения. Минар обычно отвечал на его реплики «Угу!», звучавшим по-разному в зависимости от серьезности положения на доске. Ферран выигрывал не больше половины партий, но если проигрывал, то чаще всего из-за какой-нибудь глупой ошибки, и Минар подозревал, что друг проигрывает ему нарочно, из дружеских чувств, которые он в данном случае совсем не одобрял.

Прошло три или четыре недели после их первой встречи, но они знали друг о друге не больше, чем выяснили во время первого разговора на скамейке. Они были уверены, что столь близки по своим взглядам, что допытываться о подробностях будет равносильно копанию в самом себе, а это они считали очень опасной привычкой.

— Господин Минар, — сказал его оппонент во время очередной шахматной партии, после того как Минар убрал ферзя из опасной клетки.

— Что, господин Ферран?

Ферран рассматривал образовавшуюся на доске позицию с таким видом, будто вынужденный ход Минара явился для него полной неожиданностью.

— Я попал в затруднительное положение.

Минар по обыкновению хмыкнул.

— Если кто и находится в затруднительном положении, то это я, поскольку мне угрожает неизбежная потеря ладьи.

— Нет, сударь, я имел в виду затруднение иного рода: меня выселяют из квартиры. Я неоднократно предлагал хозяйке весьма для нее выгодное соглашение — что я заплачу ей большую сумму, но немного спустя, но она отказывается. Так что мне надо подыскать на время какое-нибудь жилье. Начиная, скажем, с сегодняшнего вечера.

— Я буду рад предложить вам разделить со мной мое скромное жилище, — сказал Минар. — Более того, будучи вашим верным другом, я почитаю это своим долгом.

И они стали жить вместе. Жилище Минара было даже более скромным, чем вытекало из его слов, и, чтобы обеспечить обоим хоть минимальную возможность уединения, им пришлось повесить занавеску поперек единственной комнаты. Однако они были так привязаны друг к другу, что не испытывали неудобства от этой вынужденной близости и теперь играли в шахматы допоздна при свете свечи, которую Ферран задувал, когда они мирно расходились по своим постелям.

Они были бы вполне счастливы, если бы не затруднения, которые оба испытывали в поисках постоянной работы. Высокий и худой Ферран и низенький полный Минар искали утешения в шахматах; но они все реже посещали кафе «Магри» и вместо этого играли в шахматы у себя в комнате, отвлекая себя философскими рассуждениями от мыслей о еде, хотя эти рассуждения и не могли заменить жареную утку, которую оба молча воображали.

— Я считаю, — сказал однажды Ферран, — что, если окружность разделить на диаметр круга, ответ будет один и тот же, независимо от размера круга.

Минар с торжеством снял с доски «съеденную» им пешку Феррана и сказал:

— Ну разумеется. Это число называется «пи». — Обиженный тем, что Ферран едва кивнул в знак признания завоеванного Минаром преимущества, Минар продолжал: — Мне также известно, что господин Бюффон нашел это число и другим способом. Мне как-то пришлось переписывать его доклад. Там говорилось, что, если на листке бумаги провести несколько параллельных линий, а потом бросить на него множество булавок одинаковой длины, мы обнаружим, что отношение булавок, пересекающих линии, к их общему числу будет равно «пи». Или что-то в этом роде.

— Поразительно, — отозвался Ферран и встал из-за стола. — Может быть, попробуем это проверить?

К недовольству Минара, шахматная партия была прервана. У них было достаточно бумаги и перьев, но за булавками Минар спустился на два этажа и постучал в дверь портнихи, которая не сразу согласилась выполнить его просьбу, а лишь после того, как он оторвал от пальто пуговицу и оставил ее в качестве залога. Затем Ферран и Минар провели эксперимент, заставивший Минара пожалеть, что он, когда переписывал доклад, не обратил большего внимания на подробности. Он не помнил точно, как именно должны быть расположены параллельные линии: может быть, он поместил их слишком близко друг к другу — или слишком далеко? И булавки были разной длины, хотя Ферран считал, что такая мелочь не может иметь значения. Если булавки годятся для портнихи, они должны годиться и для эксперимента. И вот два экспериментатора, потратив пять минут, чтобы бросить булавки, и добрый час на то, чтобы изучить их расположение, наконец получили итог — «пи» равняется двадцати четырем. Минар покачал головой: