Янтарные цветы - Джулия Хиберлин

В тот первый и единственный раз, когда я сюда приходила, Энджи рассказала мне про здешнего молодого священника, который сдавал ей в аренду подвальное помещение. Он своими руками четырежды белил стены, но щербинки и дыры от пуль останутся на них навсегда подобно гвоздям на распятии. Стены помнят все-все.

Единственный источник света – настольная лампа Энджи, возле которой на стене виднеется репродукция картины. Она просто пришпилена к стене кнопками, без всякой рамы. «Побиение камнями святого Стефана». Первая известная работа Рембрандта, написанная им в девятнадцать лет. О приеме чиароскуро я узнала в другом подвале – том, где за мольбертом стоял мой дед. Яркий свет, глубокие тени, четкая граница между ними. Рембрандт мастерски владел этим приемом. Он сделал так, чтобы небеса в самом деле открылись для святого Стефана – первого христианского мученика, жестоко убитого толпой обманутых людей. В верхнем углу жмутся друг к другу три священника. Они смотрят на его муки, но ничего не предпринимают.

Интересно, первым появилась в этом подвале Энджи или репродукция Рембрандта? Кто решил отметить ее письменный стол изображением святого Стефана? Края картинки разлохмачены, она приколота к стене тремя ободранными желтыми кнопками и одной красной, а слева залатана прозрачной клейкой лентой.

Рядом с репродукцией висит еще одна картинка с религиозным подтекстом. Рисунок на линованной бумаге. Во вспышке ярко-оранжевого света – пять схематичных человечков с косыми крыльями. По небу корявым детским почерком выведена надпись: «АНГЕЛЫ ЭНДЖИ».

Из некролога я узнала, что рисунок нарисовала шестилетняя дочка Доминика Стила, водопроводчика, который в 80-х якобы изнасиловал студентку Южного методистского университета. Жертва изнасилования и две ее однокурсницы опознали Доминика.

В тот вечер он действительно флиртовал с девушкой в баре. Чернокожий здоровяк, великолепный танцор – девчонки были от него в полном восторге. До тех пор, пока не решили, что именно он в серой куртке с капюшоном убегал от их пьяной покалеченной подружки, найденной ими в темном переулке. Двенадцать лет спустя Доминик вышел на свободу, когда из спермы, следы которой остались на одежде жертвы, удалось извлечь ДНК. Первой об «ангеле Энджи» заговорила с репортерами мать Доминика, и милое прозвище так и прилипло.

Я бы никогда не назвала Энджи ангелом. Она умела добиваться своего. Если нужно – могла лгать и юлить. Знаю – потому что она солгала ради нас с Чарли.

Я делаю шаг вперед. Эхо моих шагов тут же оглашает комнату с дешевым желтым линолеумом на полу, прикрывающим бог знает какие ужасы. Еще четыре стола, на которых царит такой же бумажный хаос, пусты. Куда все подевались?

В противоположной стене видна ярко-синяя дверь, которую невозможно не заметить. Я направляюсь к ней. Тихо стучу – нет ответа. Может, просто подождать и посидеть в кресле Энджи? Повертеться на скрипучих колесах (Энджи всегда на них жаловалась) и поглядеть на небеса Рембрандта, подумать о роли мучеников в культуре…

Вместо этого я поворачиваю ручку и приоткрываю дверь. Еще раз стучу. Слышу оживленные голоса и открываю дверь до конца. Длинный стол. Ослепительный свет. Испуганное лицо Билла. Какая-то женщина резко вскакивает со стула и опрокидывает чашку с кофе.

Взглядом я слежу за янтарным ручейком.

Голова начинает трещать.

Весь поцарапанный стол завален копиями рисунков.

Рисунков Тесси.

Настоящих. И поддельных.

На доске белым мелом написан счет – 12:28. Неумелое выступление бейсбольной команды Малой лиги? Или плохой день для «Даллас ковбойз»? Впрочем, мне все ясно: это количество заключенных, которых приговорили к смертной казни. Тех, кого Энджи и ее постоянно меняющейся команде юристов удалось спасти – и тех, кого все-таки казнили.

Девушка, опрокинувшая чашку с кофе (студентка третьего курса Техасского университета), после знакомства со мной ретируется. Вильям быстро смахивает со стола копии рисунков, убирает их подальше и ставит новую чашку кофе, уже для меня. Он множество раз принес мне извинения, а я снова и снова твердила: «Все нормально, не переживайте, рано или поздно мне пришлось бы просмотреть свои рисунки» и: «Надо было громче стучаться».

Иногда мне не хватает прежней Тесси, которая с ходу выплюнула бы чистую, неприкрытую правду: «Ну и гад же ты! Знал ведь, что я приду! И что рисунки я до сих пор не смотрела, потому что духу не хватало!»

– Спасибо, что нашли время к нам приехать.

Бросив на стол новенький желтый блокнот, Вильям садится. Он в джинсах, «найках» и слегка скатавшемся зеленом свитере, который мог бы быть чуточку длинней (проклятие всех широкоплечих и высоких мужчин).

– Вы еще не передумали?

– А с чего я должна была передумать? – Ответ прежней Тесси. Выходит, она еще где-то там, жива.

– Нам вовсе не обязательно беседовать здесь. – Он внимательно смотрит на меня. – Это наш оперативный центр. Обычно клиентов сюда не пускают.

Я окидываю взглядом стены. Рядом с доской висит пять фотопортретов – открытые дела, очевидно. Четверо афроамериканцев. Один из них – молодой Террел Дарси Гудвин. Одной рукой он обнимает за плечи парня в серо-красной бейсбольной форме (младшего брата?). Такое же симпатичное лицо, широко расставленные глаза, точеные скулы, кожа цвета кофе с молоком.

На противоположной стене висят фотографии с мест преступлений. Раскрытые рты. Стеклянные глаза. Сплетенные конечности. Я отвожу взгляд.

Присматриваюсь к огромной маркерной доске, на которой нацарапано какое-то расписание.

Вижу свое имя. И имя Мерри.

Хочу что-то сказать, но тут замечаю, как Вильям пожирает взглядом мои скрещенные ноги и белую кожу между юбкой и черными сапогами. Давно хотела удлинить эту юбку… Прячу ноги под стол, и деловое выражение возвращается на лицо Вильяма.

– Но я не клиент.

Читаю надпись на его кружке: «Плохо кончаете? Обратитесь к адвокату!»

Проследив за моим взглядом, Вильям закатывает глаза.

– У нас почти все кружки грязные. Давно пора устроить им головомойку. – Шутит. Надеется, я забуду про его интерес к тому, что у меня под юбкой.

– Да все хорошо, Вильям.

– Билл, – поправляет он меня. – Вильямом меня называют только те, кому за семьдесят.

– Эксгумация прошла по плану? Они явно старались не поднимать лишнего шума – в газетах про это ни слова.

– Ответ вам должен быть известен.

– Заметили меня под деревом?..

– Ваши волосы трудно не заметить, даже в темноте.

Ага, стало быть, и он врет. Сегодня мои волосы – вьющиеся, длинные, ниже плеч, – распущены. Все того же огненного цвета, что и семнадцать лет назад. Но позавчера, на кладбище, я убирала их под черную бейсболку дочки.

– Подловили меня!

Я неловко ерзаю на стуле. Передо мной сидит адвокат, которому я ни цента не заплатила. Он вовсе не обязан хранить мои тайны. Билл из категории парней, с которыми всю жизнь живешь по соседству и не принимаешь их всерьез – эдакие симпатяги с оттопыренными ушами, большими добрыми глазами и огромными ладонями, в каждой из которых поместится по крупному грейпфруту. Лучший друг парня, в которого ты втюрилась по уши, но в один прекрасный момент ты заглядываешь в эти глаза и вдруг понимаешь, что… пропала.

Он усмехается.

– У вас сейчас лицо как у моей младшей сестры, когда она хочет меня ударить. Отвечаю на вопрос: сперва останки изучит криминалист-антрополог. Затем придет черед Джо и ее команды. Они начнут работать на следующей неделе, и Джо хочет, чтобы мы оба присутствовали. Она специально просила вас пригласить. Заглаживает свою вину – ведь именно она запретила вам присутствовать на эксгумации. Ей и впрямь совестно.

Я немного дрожу. Здесь нет ни батарей, ни обогревателя, вообще никаких источников тепла. Мой отец раньше говорил, что февраль в Техасе – это холодная суровая тетка. В марте она теряет девственность.

– Криминалисты-антропологи работают над останками по понедельникам. Джо пришлось воспользоваться связями, чтобы наше дело взяли первым. Я могу за вами заехать, если хотите. Лаборатория находится в двадцати минутах езды от вашего дома.

– На сей раз никто не боится возможной порчи вещественных доказательств?

То была официальная причина отказа. Джоанна хотела сделать все четко по уставу, поэтому мне запретили присутствовать при эксгумации трупов.

– Мы будем наблюдать через окно. Новая лаборатория предназначена в том числе и для учебных целей. Суперсовременные технологии. Сюда ведь привозят останки со всего мира. А заодно студентов и ученых, которые хотят увидеть Джо за работой. – Он напряженно улыбается и берет шариковую ручку. – Начнем? В два часа у меня деловая встреча. По работе, которая меня кормит. – Вильям – «корпоративный посредник», что бы это ни значило. Так написано на сайте его юридической конторы. Интересно, где он прячет костюм?