Прекрасная Отеро - Кармен Посадас

«Жажда мщения, дорогая, – говорю я, пристально глядя на нее, – могущественнее любви и пламеннее страсти». Тень начинает беспокоиться, кажется, у нее слегка дрожит подбородок: на мгновение он вытягивается и становится дряблым, старушечьим. «Вернись, Тень, я не скажу тебе ничего, чего ты не знаешь», – успокаиваю я ее и продолжаю:

«Я никому не открывала раньше того, что расскажу сейчас тебе: не из-за страха потревожить призраки – просто я не верила, что кто-нибудь сможет меня понять. Понять, например, почему, едва оправившись от болезни и увидев отношение к ней жителей Вальги, Агустина вновь стала танцевать, чтобы подразнить мужчин. «Эта бесстыдная девчонка, видно, добивается, чтобы ее опять обесчестили», – говорили старухи. Но как могли эти добродетельные кумушки в трауре понять, что, когда нечего терять, больше шансов выиграть? Ненавидела ли я мужчин? Даже тогда, когда они смотрели на меня алчными глазами, когда в сырые ночи все мое маленькое тело ныло от недавних ран, я и не думала скрываться от них. Напротив, до самого последнего дня в Вальге продолжала танцевать в сосновых рощах и на улицах с дерзостью и вызовом женщины, в которую меня превратили раньше времени. Но каждое колыхание оборванной юбки обещало мне, что мужчины, лишившие меня чести и даже возможности быть матерью, сполна заплатят за это. «Смотрите на меня, желайте меня, в обмен на свою честь я заберу ваше достоинство. В уплату за свой ужас я завладею вашей гордостью, даже вашей волей». Оборванная девчонка, конечно же, никогда вслух не произносила этих слов, но они чувствовались в каждом колыхании ее юбки, а впоследствии этот вызов слышался в шелесте других, более роскошных нарядов: «Venez, venez, monsieur le Compte, et vous aussi, Altesse, любовь – это игра: faites vos jeux… les jeux sonts faites.[6] Ну же, рискуйте, делайте ставки, насладитесь обладанием прекраснейшей! Думаете, сможете выиграть поединок? Ошибаетесь. Любовь весьма похожа на баккару, и в ней побеждает лишь тот, кто умеет сохранить хладнокровие. Однако… прошу вас, не отказывайтесь от попытки, друг мой: игра есть игра! Рискните! Кто знает, ведь судьбе нравится, чтобы ее искушали… Хотя… если хотите, чтобы я была совершенно откровенна, могу поспорить на что угодно, что девочка Агустина завладеет вашим сердцем, и вашими деньгами, и вашей честью, monsieur. Je prenderai aussi vos larmes, cher Prince,[7] но и этого мало, чтобы заплатить за то, что вы оставили меня бесплодной».

Меня действительно удивляет, что никто не смог прочитать это явное предупреждение в колыхании моих юбок, становившемся все более дерзким по мере того, как я убеждалась в легкости победы. Любовь и азарт – что сильнее? Трепет страсти или ни с чем не сравнимое постукивание мраморного шарика по столу для рулетки? И то и другое – игра. Одинаковые игры, как говорят, но мое везение в них было неодинаковым. Давным-давно какой-то человек, по-моему, весьма незначительный, высказал предположение, что я заменяла одно удовольствие другим. «Белла испытывает за игорным столом те же чувства, которые великолепно симулирует в постели», – писал один из бумагомарателей, которых в начале века развелось огромное множество. Но кто же это был? Сейчас не могу припомнить… Вряд ли это был великий Габриэле Д'Аннунцио, боготворивший меня, или робкий Пруст, взявший мой образ в качестве прототипа для своей Одетты, и, уж конечно, не тот молодой патриотический поэт Хосе Марти, влюбившийся в меня в Нью-Йорке и включивший упоминание обо мне в свою самую знаменитую поэму.[8] Не думаю, чтобы это была Колетт или Валье-Инклан, так хорошо изображавший меня в своих книгах. «Белла-испытывает-за-игорным-столом-те-же-чувства, – которые-великолепно-симулирует-в-постели…»

«Нет, не говори ничего, Тень, давай забудем это, я не хочу, чтобы твоя прекрасная шея тряслась при воспоминании о той страсти, которой удалось тебя сжечь: le rouge, к noir, le rouge[9]… Я вижу твой силуэт на стене. Как ты дрожишь от страсти, Тень: pair, Impair, manque[10]… Однако довольно, не думай больше об этом, все позади. Никогда уже твои глаза не загорятся желанием поймать удачу. Этот призрак тоже умер. Будем говорить только о любви. В этом искусстве тебе не было равных».

Я открытый человекИз страны, где растут пальмы,И, прежде чем умру,Я хочу выплеснуть стихи из своей души.(…)

Одинокая душаТоскует по вечерам;Пойду посмотрюНа выступление испанской танцовщицы.

Хорошо, что убралиФлаг с тротуара:Туда, где висит флаг,Я не могу войти.

Вот появилась танцовщица —Гордая и бледная.Кто говорит, что она галисийка?Вы ошибаетесь, она – богиня.

На ней шляпа торероИ пурпурный плащ.Она подобнаЦветку левкоя в шляпке!(…)

Но Тень упорствует и роняет свою прекрасную голову на грудь, будто говоря: «Прав был тот писака, кто бы он ни был: отчего мы всегда побеждали в постели и проигрывали за игорным столом?»

Я не собираюсь отвечать ей на это. Лучше было бы опустить жалюзи, чтобы она нам больше не досаждала. Верно, Гарибальди? Не понимаю, почему так долго длится мираж, обычно это видение мимолетно, как солнечные блики, но сегодня… «Уходи же, Тень. Даже Гарибальди очевиден ответ на твой вопрос: в любви, как и в игре, судьба на стороне тех, кто не дает страсти испепелить себя. Поэтому тот, кто отдает тело, но не позволяет завладеть своей душой, знает ни с чем не сравнимое упоение властью, с избытком заменяющее потребность любить. В игре же, напротив… – говорю я ей и потом добавляю: – Ты начинаешь выводить меня из терпения, Тень: миражи приятны лишь тогда, когда они мимолетны, а ты сегодня слишком задержалась. Зачем мы сейчас говорим с тобой о том, что нам обеим и так прекрасно известно? Власть… любовь… игра… Это три ножки одной скамьи, как говорила наша подруга Колетт. Но какая из них самая прочная? Уж конечно, не вторая. Слушай же, Тень: девочка Агустина никогда никого не любила. Ей было достаточно вспомнить боль своего растерзанного тела или посмотреть на свою мать, которой к двадцати четырем годам судьба послала шесть незаконнорожденных детей от разных отцов. А сейчас уходи…»

Я опущу жалюзи до того, как солнце станет клониться к закату, и тень удлинится, превратившись из красавицы в старуху, которая слишком любит разговаривать сама с собой. Кроме того, пора ужинать: посмотрим, из жалкого чесночного супа или жесткого подогретого мяса устроит сегодня себе банкет Белла Отеро».

Любовь азартной женщины

Тень улыбается, будто не желая верить моим словам, словно после стольких мистификаций она в конце концов поверила в те любовные истории, которые сама придумывала – мы придумывали – ради удовольствия других. Как будто ей, глупой, кажется немыслимым представить, что такая знаменитая куртизанка никогда не знала любви. Или, может быть, я все же любила, но не помню этого?

«Ладно, старуха, – как будто говорит мне Тень, – не нужно лгать даже собственной Тени, признайся, что ты любила хотя бы один раз в жизни. Ты неисправимая обманщица, но твои поступки выдают тебя. Хроники того времени восторгаются твоим страстным темпераментом. Ходило множество рассказов о твоей болезненной ревности, я не имею в виду те подслащенные истории, которые ты рассказывала мадам Вальмон, а многие другие, появлявшиеся в газетах того времени: «Бурный роман Беллы едва не стоил ей жизни – она пыталась отравиться опиумом…» И еще свидетельства мужчин, любивших тебя. Это они прославили тебя, утверждая, что самое лучшее в Отеро – ее приступы ярости и дьявольская способность добиваться того, чтобы рядом с ней мужчина забывал обо всем на свете. Конечно же, ты любила, и даже больше, чем другие. Невозможно очаровать столько людей одним притворством, Каролина… Или мне лучше называть тебя Агустиной? А-а… кажется, я начинаю понимать: в тебе живет не один человек, а два – девочка Агустина, соблазняющая из мести, и женщина Каролина, не знающая в любви границ».

Угораздило же меня связаться с этой глупой Тенью. Возьмусь-ка я лучше чистить картошку или зажгу газовую плитку, чтобы разогреть суп. Ничто так не отпугивает призраков славного прошлого, как повседневность. Если я поднимусь с этого места, то больше ее не увижу, она пропадет… А вдруг она исчезнет навсегда и не захочет больше посещать меня? С кем тогда я буду разговаривать – с тобой, Гарибальди? Нет, птичка, я и так слишком много одиноких часов с тобой разделила. Лучше не буду двигаться с места, чтобы Тень не исчезла. Я буду сидеть здесь, на кровати, как все это время. Зачем отрицать? Мне в самом деле нравится видеть ее – себя прежнюю, – хотя она и задает глупые вопросы.