Золотоискатели в пустыне - Владимир Обручев

Буря продолжала свирепствовать. Порывы ее налетали один за другим, потрясая фанзу и осыпая крышу градом мелких камешков; потрескивание колебавшейся в окне бумаги сливалось с гулом ветра, сквозь который слышались словно тяжелые вздохи, стоны, порой пронзительный свист и как бы протяжный вой волков.

— Пожалуй, и впрямь волки подошли к поселку? — предположил Мафу в промежутке между двумя чашками.

— В такую бурю никакой зверь не выйдет из норы, — ответил Лю Пи, обсасывая губы.

— Не говори! Когда я пас казенный табун в песках под Гученом, в бурные ночи волки часто (подходили совсем близко, пользуясь шумом и тем, что собаки прятались, носы у них песком засыпало и чутье ослабевало. Приходилось самим за собак быть.

— А разве здесь есть волки? — поинтересовался Пао.

— Как не быть! Где хуан-янг, там и волк! — сказал Лю Пи.

— Как бы не съели сегодня ишачка с мельницы надзирателя, — заметил Мафу. — Он что-то раскричался перед бурей.

— Если съедят, завтра нам не придется молоть нашу руду, — сказал Пао.

Покончили с ужином, убрали котел, заменив его чайником. Вечером и мальчики участвовали в чаепитии, проворно вылизав свои чашки после сальной воды. Старшие закурили, младшие поглядывали на них с завистью.

ПОДЗЕМНЫЕ ДУХИ

Лю Пи выколотил горячий пепел на ладонь, положил новую порцию табаку, раскурил тем же пеплом и, выпустив клуб дыма, начал почти шопотом обещанный рассказ о демонах.

— Случилось это в Дагуне лет восемь назад. Это рудокопный поселок к востоку от нас, в конце Джаира. Там богатое золото, но воды на тридцать ли[10] кругом нет. Дикое место — скалы, щебень, даже полыни мало, так что с топливом худо. И жилы своенравные, как женщины. То вильнет вправо, то влево, то раздвоится; пойдешь по одной ветви — становится все тоньше и пропадет; вернешься на другую — то же самое. Ну, думаешь, пропала твоя шахта. Но вот, где-нибудь сбоку, если поискать зорко, найдется прожилок с хорошим золотом. Доверишься ему — и он вознаградит, раздуется опять в настоящую жилу. Но работа там трудная, не то, что у нас.

— Ну, и здесь не сладко, — проворчал Мафу.

— Нет, здесь жилы правильные и золото хорошее, нечего роптать на судьбу, — продолжал Лю Пи. — Так вот, имел я в Дагуне отвод в компании с одним рудокопом из Хами. Звали его Фу Пян. Он был длинный и тощий, сгорбленный, как кочерга, но хороший работник, и золото в жиле умел находить отлично. «Оно, — говаривал он, — свой запах имеет, я его чувствую».

Ну, так вот, однажды мы с ним ковыряли кварц в нашей шахте, недалеко друг от друга, искали жилу по боковым веточкам, потому что главная потерялась. В глубину нельзя было уже итти — под ногами вода, шахта старая, три раза перед нами ее уже бросали. Оставалось еще недоработанных пять размахов[11] по длине в одном боку и два размаха в вышину. А нам досадно. Ну, ковыряли, ковыряли — все напрасно, нет золота.

Вот Фу Пян и рассердился. Бросил кирку прочь и крикнул: «Чтоб дракон проглотил тебя, проклятая жила». Совсем забыл он в гневе, что в шахте нельзя так говорить. И чуть он сказал эти нехорошие слова, как над ним загремело, зашумело, и большой камень, больше нашего котла, прямо ему на ногу скатился.

Лю Пи замолк. Помолчали слушатели, потом Мафу спросил с легкой насмешкой в голосе:

— Это подземный демон в него камнем швырнул, полагаешь ты?

— А то кто же!

— Просто камень скатился. А у нас бывало это не раз.

Лю Пи презрительно пожал плечами и продолжал:

— Он сильно поплатился: ему раздробило всю ступню, так что мы его на веревках вытаскивали наверх. Долго болел и остался хромой, больше в шахты не лазил, у надзирателя на мельнице ишаков погонял, да через два года и умер.

— Но самого демона, который камень бросил, ты ведь не видел, — настаивал Мафу.

— Они скрываются от человеческого глаза. Говорят, что только тот рудокоп, которому суждено погибнуть в шахте, перед самой смертью видит демона. Но мне все-таки случилось видеть одного, и именно в тот час, когда мне грозила смертельная опасность.

Лю Пи замолк, словно вспоминая минувшее или прислушиваясь к звукам, доносившимся в фанзу. Хый-фын бушевал попрежнему, потрясая стены, бросая по крыше камешки, вздувая бумагу между прижимавшими ее кирками. Дверь по временам вздрагивала и потрескивала от напора ветра, а в остывшей трубе пронзительно гудело. Маленькое пламя масляной лампы колебалось, так как струйки воздуха с пылью прорывались то в щель двери, то из-под крыши, являвшейся одновременно и потолком. Рудокопы сидели, скрестив ноги, друг возле друга, вокруг лампочки, старшие с одной стороны, мальчики с другой. Их смуглые лица, выпачканные рудничной пылью и копотью, а у мальчиков сажей, еле освещались колеблющимся огоньком.

Лю Пи набил, закурил трубку и начал полушопотом, как и прежде:

— Случилось это в рудниках Ван-Чжу-Ван-цзе, что на берегу Дарбуты-речки. Я был еще молод и нанялся в ру-доносы, потому что сам не умел ковырять жилу. Наш отвод был высоко на горе и шахта очень глубокая, размахов пятьдесят, а воды в ней еще не было. Мой хозяин работал ее уже пятый год, все вглубь по хорошему золоту. Руду приходилось носить по шахте вверх, а потом по горе вниз, к речке, возле которой стоял поселок. Там фанзу не всегда ставят на самом отводе, как в других местах, потому что У речки лучше: и вода тут же, и мельница, и жить приятнее. Но там я выбивался из сил при носке руды, потому что мне пришлось носить ее вверх и далеко вниз, а потом опять лезть на гору, и так все время вверх — вниз, вверх — вниз. Я был один рудонос, а работали в шахте двое, и я еле поспевал уносить то, что они наковыряют. Отдыхать мне почти не приходилось, как ишаку на мельнице.

Носил я руду уже два месяца, дорогу знал — хоть ночью иди, не собьешься. А случился такой грех: задумался я что ли или воздушные демоны сбили меня с дороги, — хый-фын дул тогда сильный и глаза песком заносило, — но, идя в гору с пустой корзиной, я свернул со своей тропы и попал к чужой шахте. А шахты там, как везде, родные сестры: одна, как другая, только присмотревшись, отличишь свою. Я же не думал, что сбился, и полез себе в шахту. Лезу, лезу, удивляюсь только, что ступеньки как будто не на месте, не там, где нога привыкла их находить. «Это от усталости, — думаю, — ноги ослабели», потому дело было под вечер и лез я в шахту в последний раз.

Спустился я на двадцать размахов, пока не стало совсем темно, и начал шарить в том месте, где всегда оставлял свою лампочку, идя вверх. «Куда она пропала? — думаю. — И что теперь делать?» Лезть вниз в темноте — боюсь. Лезть наверх — хозяин из жалованья вычтет за последнюю корзину. Да и лампочку во что бы то ни стало нужно найти. Опять пошарил, рассердился. «Неужели, — сказал я, — подземный демон ее утащил, мне на горе?»