Золотой немецкий ключ большевиков - Мельгунов Сергей Петрович

В конце 1915г. мы обнаружили связь секретаря стокгольмской группы РСДРП(б) Богровскаго с Кескула. Расследованием выяснили, что он получил от Кускула деньги, но пользовался ими в личных целях. За нарушение постановления о недопустимости сношений с Кескула (а не за мошенничество. С. М.) Богровский был исключен из партии… Вскоре нам удалось напасть на новые следы шпионскаго окружения нашей стокгольмской группы большевиков. Нам удалось напасть на следы связи Кескула с высланным из Норвегии левым социалистом датчанином Крузе. В 1915-16г. зимой я имел встречу с Крузе в Петербурге в датской гостинице «Дагмара». Его приезд в Россию мне показался чрезвычайно подозрительным, а его объяснение, очень путанное, только утвердило во мне закравшееся недоверие. Будучи в 1916 г. в Москве у И. М. Бухариной, я получил еще ряд указаний и сведений, оправдывавших мои подозрения относительно роли и характера деятельности Крузе. Очевидно, не предполагая за собой никаких подозрений, Крузе в Москве предлагал все те средства, который еще в 1914 г. навязывал нам сам Кескула. Одновременно он пытался использовать наши связи, в частности данный ему И. Бухариным адрес Н. М. Бухариной[16] для установления сношений с пребывавшими в Москве Друзьями Кескула Шляпникову пришлось познакомиться «с целым рядом финских, эстонских, сионистских работников, занимавшихся ранее революционной работой в России, а в это кровавое время державшихся несколько странной ориентации на германский штаб». Но он успешно развивал «стратегические маневры милитаризма».

Откровенным показаниям Шляпникова как будто бы можно поверить. И, тем не менее, трудно освободиться от впечатления определенной недоговоренности воспоминаний той нарочито подчеркнутой революционной принципиальности, которая заставляла всех мемуаристов большевистского лагеря щепетильно избегать германофильских кругов. Тут всегда Шляпников становится в некоторую позу – даже в мелочах, когда в этом, по-видимому, нет никакой необходимости. С негодованием, как и все, отвергая «грязные подозрения» насчет «германских» денег, на которые яко бы производилась революционная соц. – дем. работа – литература и ее транспорт, Шляпников, как человек, при непосредственном участии которого за время войны проходила «значительная часть» этой работы, подчеркивает мизерность денежных ресурсов, находившихся во владении партии. Он даёт почти точные цифры партийных денег, бывших в его распоряжении. 15 сентября 14 г. Шляпников на лично заработанный деньги отправляется за границу в качестве представителя петербургского комитета партии и думской фракции, получив на всю будущую агитационную работу «всего 25 рублей». Как бедна тогда была мощная пролетарская партия! Из Петербурга ему лишь «однажды выслали на жизнь 100 рублей с рекомендацией «устраивать все своими средствами». Приходилось прежде всего занимать – так ЦК шведской соц. – дем. партии одолжил Шляпникову 400 крон, да «у некоторых товарищей удавалось перехватывать около этого, малая толика поступала от нашего заграничного ЦК,[17]– «вот и всё ресурсы прихода 14-го г. и весны 15 г. И дальше Шляпников продолжает высчитывать точно свои доходы– 1000 шиллингов удалось получить при ликвидации финансов лондонского кружка через Литвинова.

Не желая останавливать работу в России» и изыскивая средства Шляпников в 1916г. отправился в Америку для того, чтобы продать там вывезенный им из России материал о положении евреев во время войны. Коммерческая комбинация довольно ясна, но и она облекается автором воспоминаний в сугубо настороженные формы по отношению к Германии. Стокгольмские евреи «очень заинтересовались» материалом, но Шляпников не хотел его продавать в Стокгольме, так как боялся, что он попадет в спекулятивные руке агентов германского штаба для их «политических и стратегических целей». Получив небольшую сумму денег на дорогу до Америки» от заграничной группы ЦК, Шляпников направился в Соедин. Штаты, дабы там «передать этот материал кому-либо из еврейских социалистических обществ. На лето «еврейская богатая публика была в разъезде. В конце концов, Шляпников продал материалы «еврейским ученым людям» по себе стоимости в 500 долларов, из которых половина ушла на расходы по поездке[18]. Все это несколько наивно. Вовсе не надо быть следопытом, пристально идущим по стопам мемуариста, для того, чтобы усомниться в возможности при всей энергии инициативе Шляпникова вести широкую революционную работу, переправлять «пуды» пораженческой литературы в Россию, затрачивая 200, а то и меньше, долларов, в год[20]. Правда, «пораженцы» находили добровольцев из числа шведских соц дем., финских соц. – дем. и даже среди «активистов, как известно, жаждавших помогать революционной работе в России за счет германского штаба.

Но все же Шляпников ухитрился перебрасывать не только «пуды литературы, но и разъезжать между Петербургом и Стокгольмом, Христианией, Копенгагеном и Англией Его стараниями была сорганизована вторая агитационная поездка в Америку – Бухарина и Чудновского. Если сам Шляпников, как он рассказывает, скромно ездил в III классе (он с пренебрежением говорит о буржуазной публике, наполнившей I и II классы), то его товарищи вовсе не гнушались, разъезжать в I классе – так Колонтай несказанно этим удивила встретившего ее при возвращении в Россию известного народовольца полк. Оберучева. Правда, Колонтай, сблизившись с заграничным центром большевиков и начав работать по директивам» Ленина, стала пользоваться особым покровительством «германской группы американской партии», по просьбе которой и на счет которой дважды, например, съездила в Америку, как она о том сама передает в своей автобиографии («Пролет. Рев.»).Очевидно все-таки, или Шляпников сильно преувеличил свою революционную работу, или дотация Ц.К. партии не всегда была столь мизерной, как это изображает мемуарист и как это устанавливают опубликованные письма, или секретарь стокгольмской большевистской группы «рабочий Богровский» не всё, получаемое от немецкого агента, тратил на свои личные нужд Из текста самого Шляпникова можно вывести заключение, что Богровский подвергся скорее остракизму за излишнюю прямолинейность и наивность: он выдавал Кескула, то есть» агенту германского генер. штаба» расписки в получении денег для «партийной цели» на бланках ЦКСДРП(б) и с официальной печатью.

Может быть, и не так в действительности безнадежна была попытка Шляпникова получить деньги от некоторых, по крайней мере, стокгольмских и копенгагенских спекулянтов из числа бывших социалистов для «такого неспекулятивнаго предприятия, как революционная работа в России», – утверждает мемуарист – эти «господа» не хотели и пальцем пошевельнуть.

«Довольно противная среда» – характеризует Шляпников копенгагенскую обстановку. «Русских граждан в Копенгагене этой осенью было очень много. Сюда съехались все спекулянты, все мародеры и богачи военного времени. Спекулировали главным образом предметами питания и немецкими фабрикатами (краски, лекарства, канцелярские принадлежности и т. и.). «Социалисты» также не отставали от военных доходов. Так немецкий социалист, известный в свое время в России, Парвус уже нажил не один миллион и начал жертвовать и учреждать полезные предприятия. Некоторые из русских «социал-демократов» не брезговали спекуляцией…некоторые поплатились за это высылкой из Дании но перемена места не помешала делу». Мемуарист забывает только сказать, что на первом месте среди этих «социалистов»-спекуляптов («всякой интернациональной дряни», – по отзыву другого мемуариста) должен быть поставлен одни из ближайших друзей Ленина, одновременно теснейшим образом связанный со всей деятельностью Парвуса, – Фюрстенберг (Ганецкий).0 нём в своих воспоминаниях за дореволюционный период Шляпников вообще не обмолвился. Именно арест и высылка Фюрстенберга из Копенгагена за «военную контрабанду», вызвавший вмешательство в пользу Ганецкаго перед прокурором Торупом со стороны вождей датской соц. Демократии Стоунина и Борбиерга, произвели большой шум в русской колонии в виду того, что защиту неведомого коммерсанта Фюрстенберга организовывали видные русские революционеры: «нашесловец» Урицкий, с. – р. Камков и б. член Думы Зурабов. Тем не менее,. Фюрстенберг был выслан, покинув свою «шикарную виллу в Шателлунде, заплатив штраф в 15 тысяч крон отсидев 3 месяца в тюрьме, Фюрстенберг-Ганецкий перенес свою спекулятивную деятельность в Стокгольм[20]…. Забывает Шляпников добавить и то, что «немалое» число русских эмигрантов, работавших в коммерческих и иных учреждениях Парвуса – в том числе в «Институте изучения» последствий войны», где наука; весьма своеобразно переплеталась с коммерцией и политикой, примыкало к ленинцам и полуленинцам. А Ганецкий, по свидетельству Колонтай, являлся одним из главных работников по закреплению позиций «циммервальдской левой» и установлению связей между Российскими и швейцарским центром. В тесных сношениях с ним стояла и сама Колонтай с лета 1915 г.