Чудом рождённый - Берды Кербабаев

— Раз такой жалостливый, мог бы потихоньку вытащить у него мел из кармана или показать, как пишут букву.

— Ты считаешь меня его врагом?

— Может и не врагом, но…

— Если по правде, то у меня сердце болит за него. Жалко…

— Сердце болит, а слова дразнят!

— Хочешь, чтоб я поклялся?

— На месте Атабаева я бы тоже сбежал, не вынес такого позора!

Кайгысыз слушает, не шелохнувшись. Минуту назад он не мог бы представить, что ребята так сочувствуют ему. «А они — ничего, вроде наших аульских», — думает он и вдруг громко чихает.

И вот они идут по городу втроем — ведь Атабаеву не вырваться из их объятий, одному не справиться с двумя, — короткая борьба закончилась долгим миром.

Мудрость базарного балагура

Город! Город Теджен! Какой ты помнишься мне в те давние годы… Базар…

Все улочки бегут к базару. Сколько лавок, лавчонок — товары навалены чуть не до крыши, Шелка для халатов — зеленые, малиновые, синие… Легкие, как паутина, ткани для женских уборов в плывущих фиолетовых, розовых, белых кругах… Медные чайники и узкогорлые кувшины отливают на солнце красным золотом… Шелковым блеском посверкивают черные и серые каракулевые шкурки — их растягивают смуглыми руками, гладят ладонью, дуют на них против ворса… Посуда из поливной глины, — она светло-желтая, как ко-ровье масло. Черно-красные бархатистые ковры… Толпа тянется вдоль прилавков, а за прилавками — персы с рыжими крашеными ногтями; сизощекие, синекудрые армяне; хивинцы в темно-коричневых полосатых халатах и огромных шапках из черных бараньих шкур… И скрипят, скрипят арбы, орут ослы, распевно кричат водоносы… Странствующие торговцы сваливают в лавки тюки с козьим пухом, кожаные бурдюки для вина.

Таким сказочно ярким помнится мне Теджен. Таким, наверно, запомнился он и навсегда полюбился Атабаеву.

А было в кипучем Теджене в ту пору каких-нибудь пятьсот-шестьсот жителей. Было, правда, и несколько каменных зданий: земский приёмный покой, одноклассное железнодорожное училище, почтово-телеграфная контора, да несколько домов немцев-колонистов. Заметно выделялась только что построенная русско-туркменская школа имени Куропаткина.

Но, может быть, и в самом деле глаза ребенка лучше видели будущее? Теджен и впрямь становился похож на город.

Ясно вижу, как эти трое идут по базару, заглядывая в каждую лавочку, в каждую арбу, в каждую корзину. Всё заманчиво, все интересно! Но что это? Толпа бежит… Тедженские мальчишки — народ бывалый. За кем же они почтительно следуют по пятам. Кто этот странный человек в красной одежде? Рубаха и штаны на нем сшиты из алых платков, на шее тоже повязан красный платок с белыми цветами. А борода седая. А сам — быстро и, весело шагает, почти приплясывает, смеется, подмигивает. Нисколько не требует к себе уважения, почтения к возрасту и сединам.

— Карры-ага! Карры-ага! — кричат тедженские мальцы.

Однако даже это имя указывает на преклонный возраст. Карры-ага — значит, старый, дед. Ага, вот он кто: глашатай празднеств, музыкант, играющий в день свадеб на паре дилли-туйдуков. Рассказчик, острослов.

Карры-ага идет неторопливо, заглядывая в дверь каждой лавки, с таким серьезным видом, как будто ему уездный пристав доверил обследовать всю тедженскую торговлю. За ним торжественно ступает серая косматая кобыла и, словно передразнивая хозяина, сует морду в двери лавок и внимательно разглядывает товары,

Вот Карры-ага остановился у ларька, где торгует перс с выкрашенными хной ногтями и бородой, в розово-зеленом халате.

— Вай, как не удивляться на купцов! — Карры-ага хлопает себя по ляжкам. — Мы только прослышали, что строят склады, магазины в Теджене, и задымила из Кра-сноводска шайтан-арба, а сюда уже наехал народ за тридевять земель! И все торгуют! Смотрите, все торгуют! Вот это чутье! Нюх, как у собак! Правоверные едут в Мекку, купцы — в Теджен! Для любителей наживы всегда найдутся вещи поважнее аллаха! Если купцу скажут, что молиться куче навоза или кусту саксаула выгоднее, чем почитать аллаха, — купец до земли поклонится и за грех не сочтет!

Толпа хохочет. И трое будущих толмачей уже забыли про всё на свете, заглядывают из-под рук взрослых. Желая уклониться от насмешек базарного шута и балагура, перс льстиво говорит:

— Дорогой Карры-ага, проходи! Садись за прилавок! Лавка твоя!

— Я может и посидел бы у тебя, хозяин, только кобыла моя не войдет в твою конуру. Ей нужен дворец — лучшее стойло!

Вволю поиздевавшись над купцом, Карры-ага продолжает свой путь в базарной сутолоке. Но вот еще один случай повеселить людей: важно шествует в ковровых, в шелковых рядах кривоногий лезгин, он в черкеске и в пенсне со шнурком, на голове высокая каракулевая папаха. За ним по пятам, точно приклеенные, следуют почтенные бородатые старшины.

Приложив ладонь ко лбу, Карры-ага долго провожает взглядом это торжественное шествие.

— Кто этот кривоногий, которому улица узка?

— Не думал, Карры-ага, что есть в Теджене люди, которых вы не знаете! — с готовностью откликается из-за прилавка перс, — Вы слышали об Искандер-беке?

— Слышал об Искандере Великом — Александре Македонском.

— А этот и того выше! Самый главный из толмачей нашей уездной канцелярии — господин старший писарь Искандер-бек.

Кривоногий бек идет в толпе напролом, высоко задрав голову, выпятив грудь, Его грозный вид даже испугал вчерашнего подпаска — он затаился между скороходом и лошадью и с трепетом наблюдает: что будет дальше?

Подойдя вплотную к балагуру, Искандер-бек устремляет на него повелительный взгляд.

— Эй, джигит! Где джигит?

Он оглядывается, но ни конного, ни пешего полицейского в тесном базарном ряду не видно. А толпа окружает, теснит, веселится.

— Зачем тебе джигит, бек-ага? — спрашивает весельчак, поглаживая бороду.

— Чтобы вышвырнуть из города тебя, скотину!

— Что-то невдомек мне, кто из нас скотина, бек-ага?

— Придержи свой язык, Карры-ага, — говорит из-за плеча писаря один из старшин.

— Чудак! Что беспокоишься о моем языке?

Искандер-бек, опомнившись, вне себя от дерзости

базарного бродяги, пронзительно кричит:

— Ты скотина! Ты! Твой отец — скотина, твой дед — скотина! — он тычет пальцем чуть ли не в глаза старика.

— Не надо расстраиваться, бек-ага, побереги здоровье, — смеется Карры-ага. — Мне показалось, что ты лохож на корову перед… случкой. Вот я спросил, кто же скотина…

Писарь яростно глядит на старшин.

— Что говорит паршивый старик? Что это такое… случка? Чего вы молчите?

— Не связывайся с ним, бек-ага, — шепчет на ухо писарю один из сопровождающих. — Всем известно, что он давно свихнулся. Это Карры-ага!

Искандер-бек много слышал о бродячем музыканте. Он помнит, как тот опозорил на весь уезд Аллак-бая, знает, что после его острот на улицу глаза не покажешь. Лучше сделать вид, что принял наглые речи негодяя за простодушные шутки. Толмач широко раскрывает свои объятия, трясет старика изо всех сил.

— Так это Карры-ага? Как я рад! Я столько слышал о тебе, — он поворачивается к своей свите. — Отведите его лошадь в сарай, дайте травы. А почтенному человеку приготовьте комнату.

Но веселый старик тянет повод к себе, не отпускает кобылу.

— Бек-ага, ты ведь знаешь старинную поговорку: «Пастуху нет покоя». Нам с кобылой не положены ни сарай, ни клевер, и даже — комната!..

— Какой же ты пастух, Карры-ага? Ты даже не дехканин. Ты — украшение любого праздника. В твоих руках ключи правды!

— Какие ключи?

— Ключи от людских сердец!

— Ключи, замки — дело лавочников! — Карры-ага уже сердится. — А кстати, бек-ага, как дела у наших старшин?

— Не понимаю.

— Смазывают они твои усы маслом?

— Не понимаю, о чем говоришь!

Кайгысыз, затаив дыхание, слушает смелого шутника и тоже ничего не понимает. Он знает, что маслом смазывают растрескавшиеся пятки, но никогда не слышал про растрескавшиеся усы.

С усмешкой балагур глядит на Искандер-бека.

— Смотрю я на твои усы и вспоминаю старую историю. Однажды к такому же как ты беку пришли двое жалобщиков. Один подарил ему старенький ковер, другой сто рублей. Дело сразу решили в пользу последнего. Но тот, кто принес ковер, стал укорять бека: «Как ты мог забыть про мой подарок?» Бек его успокоил: «Я помню о твоем ковре, но не могу забыть и ста рублей».

— Что же дальше? — беспокойно подкрутив ус, спрашивает тедженский толмач.

— Я бы хотел спросить, как наш бек решает такие споры?

— Споры решает уездный начальник.

— Говорят, ты его правая рука! Даже больше! Говорят, что ты язык начальника!

— Клянусь, никогда не брал взяток!

— А подарки?

— Есть фарсидская поговорка: расчеты веди зерно в зерно, а подарков бери — сколько увезет караван ослов.