В памяти нашей гремит война. Книга 1 - Аскольд Засыпкин

Лето 42-го года было сухим и жарким. Мы детвора рвались к речке купаться. Плавать никто не умел. За нами нужен был постоянный надзор, что доставляло взрослым немало хлопот. Чтобы как-то отвлечь от воды, бабушка давала нам поручение – наблюдать за появлением пассажирских пароходов, прибывающих из города Омска. Увидеть пароход можно было, сидя на крыльце дома, за несколько километров от пристани. Этого времени бабушке вполне было достаточно, чтобы взять приготовленный для продажи товар и дойти до причала. Хуже, когда пароход шёл снизу от города Салехард. Тогда на пристани дежурили старшие братья и следили за его прибытием. Бабуля всегда находилась в полной «боевой» готовности. Торговать любила и умела. Чисто одетая, опрятная могла безошибочно выбрать привлекательное место. Пассажиры-покупатели всегда толпились возле неё.

Товар немудрёный, но с отменным видом: топлёное молоко с румяными пенками, густой с позолотой варенец, словно янтарь рассыпной творожок. Всё охлаждённое в глубоком погребе на льду, что заготовлен дедушкой ещё зимой и уложен под сухую солому. А горячая, молодая картошка с зелёным укропчиком, малосольные на подбор с пупырышками огурчики, лучок только что с грядки и многое другое. Какой пассажир мог спокойно пройти мимо, не подумав ещё и о бутылочке.

Многие соседки завидовали удачливой торговке, не предполагая, что это результат кропотливого труда и таланта. Дедушка с работы приходил поздно. Перекусив, спешил проверить улов рыбы в сетях, выставленных накануне в широко разлившейся по лугу речке. Часто брал с собой старших внуков Владимира и Артура. Я не отставал, шёл проводить их до лодки. Как только лодка отплывала от берега, начинал орать, требуя взять с собой. Дед, со свойственным ему спокойствием, возвращался за мной. Когда проверяли сеть, лодку раскачивало. Пугался, ухватившись за борта, начинал истерично вопить. Прервав работу, дедушка отвозил меня на берег. Так повторялось несколько раз.

Мы, в одних трусах, днями играли на улице во всякие игры, как: прятки, догонялки, скакалки, лапта, жмурки и многие другие. Этим играм учили нас взрослые. Загоревшие, как африканцы, уставшие, проголодавшиеся усаживались рядами на крыльце, поджидали вкусные бабушкины пирожки, если она стряпала. Бабушка с пирожками в фартуке выходила на крыльцо и вручала каждому, как награду.

Или рано утром, ещё до восхода солнца, бежали с удочками к речке на рыбалку. Нашим постоянным местом была глубокая заводь. В тени от огромной ивы над водой в корневищах дерева прятались подкормленные нами крупные окуни, ерши. Заглядывал сюда карась, чебак и даже щука. Уха, сваренная из разнорыбицы собственного улова, казалась самой вкусной.

Однажды, играя в прятки, решил спрятаться так, чтобы никто не нашёл. Незаметно пробрался в дом и украдкой через окно наблюдал, как вся ватага ищет одного. Они, заподозрив моё плутовство, решили поискать дома. Я подбежал к входной двери, чтобы закрыть её на крючок. Правой рукой опёрся в косяк, левой резко потянул дверь на себя. Почувствовал острую боль. С безымянного пальца правой руки сорвало ноготь, хлынула кровь. От испуга и боли онемев, упал на пол. Перепуганные дети начали кричать с визгом. Встревоженная бабушка схватила меня на руки, понесла в больницу. Там сделали укол, обработали, нанесли какую-то мазь, забинтовали руку и отправили домой. Кость фаланги чудом осталась целой. Рука долго болела. На пальце остался глубокий рубец, напоминание весёлого, беззаботного детства.

Лето заканчивалось. Девочка Ира тоже гостила у своей бабушки, жила на противоположной стороне улицы и всегда играла с нами. За ней приехала мама, они уезжали в город Омск. Проводить подругу до пристани, двинула вся наша весёлая команда, кроме меня – болела рука. Я сидел на крыльце, ждал, когда покажется отплывающий от пристани пароход, на котором уплывала Ира. Изредка поглядывал в сторону села Пустынное. В ясную погоду можно было увидеть большой купол церкви и крест на нём. Очень соскучился по маме. Мне было грустно.

Наступил день и нашего отъезда. Выехали из Большеречья рано утром на попутной подводе. Возница тетя Настя, знакомая мамы, восседала в передней части телеги на свежескошенной, душистой траве, вытянув вперёд босые ноги. Она изредка вращала над головой, зажатую в правой руке часть возжины и негромко покрикивала на лошадёнку: «Ну, холера!».

Лошадка делала вид, что подчиняется строгой хозяйке, пробежав немного, переходила на шаг. Нам хотелось быстрей.

Солнце уже начало припекать, въехали в деревню Кирсановка. Остановились возле колодца с высоким журавлём. Распрягли, напоили лошадку прохладной, прозрачной водицей. Немного отдохнули, перекусили и двинулись дальше. Только во второй половине дня были у переправы что на правом берегу Иртыша у села Пустынное. Возле деревянных мостков из брёвен стоял паром, поджидая подводы. Плавающее судёнышко только называли паромом, а передвигался он по воде конной тягой. В кормовой его части находилось примитивное устройство. Вертикальная, деревянная ось с двумя рычагами, к которым специальной упряжью впрягали двух лошадей. Лошади ходили по кругу, приводя во вращение колёса с лопастями.

Как только причалили к противоположному причалу, не дожидаясь выгрузки подводы, простились с тётей Настей, побежали короткой тропинкой к своему дому. Мама ждала нас, тоже соскучилась, нежно обняла свои чада. Младшие: братишка Толя и сестрёнка Люба пытались наперебой рассказать свои главные новости. Угомонившись, сели за большой семейный стол. Мама принялась угощать всех, специально приготовленным по этому случаю, вкусным ужином. Встав в сторонку у печи, с радостью и слезой в глазах смотрела, как дружно мы уплетаем.

От отца с фронта, пришло письмо-треугольник. О себе, о положении на фронте писал очень скупо, односложно. Да и что утешительного мог написать солдат, при строжайшей цензуре и делах больше печальных. Просил мать об одном – беречь детей.

Небо теряло синеву – блёкло. Иногда низко тащились серые облака с дождём. Приближалась осень. Начали готовиться к школе и длинной холодной зиме. Мы старшие подросли за лето и физически подокрепли. Посильная работа доставляла удовольствие. Пилили дрова. Некрупные полешки кололи, укладывали в поленницы.

К большой нашей радости, из Большеречья пришёл пешком дедушка и привёл корову, купленную на рынке. Восторгу не было предела. Некрупная, спокойная, чёрно-рыжей масти, с большим выменем. Корову назвали Чернушкой. У нас появилось собственное молоко и дополнительные заботы. Сенокосная пора закончилась, но дедушка решил всё же косить траву для коровы на зиму. Косарь отменный, учил нас. Принёс с собой небольшую, добротной стали косу для Артура. Через неделю, сено было накошено и уложено в два стога. А чуть позже вывезли его домой на школьной лошадке. Для коровки соорудили зимнюю стайку. Сделав основные работы, нас кое-чему научив, дедушка ушёл.

Непривычные к подобным делам, без навыков по уходу за животиной, мы выматывались. Для игр времени оставалось мало. Наградой за труд было молоко. Все любили парное молоко кроме меня. Когда мама доила корову, становились в очередь с кружками.

Незаметно минул год. Сегодня первое сентября, меня повторно с трудом усадили за парту в первый класс, теперь на законных основаниях. Соседкой по парте оказалась молодая девушка-казашка, одетая в национальное платье с яркими цветами. Она относилась ко мне как к младшему брату, изредка пытаясь обнять. Я стеснялся, сердился, а иногда выбегал из класса. Нас рассадили. Теперь соседом был Шурка Власов. Мы стали друзьями. Наша парта стояла напротив стола учительницы. Её звали Нина Павловна. Она приехала из блокадного Ленинграда.

Нина Павловна внешне очень отличалась от остальных учителей. Высокая, стройная с уложенными на затылок волосами цвета соломы, прихваченными большой заколкой. Всегда спокойная, с мягким уверенным голосом, не очень строга, но мы её немножко побаивались. Нас скоро приняли в октябрята. Это детская формальная организация советских времён. Мы, учились ходить строем, петь песни, читать революционные стихи:

Музыка играет, барабаны бьют,Красные шагают, белые бегут…

Нина Павловна решила и начала создавать из состава учеников музыкальный «шумовой» оркестр. Так и называла его. Инструментальную основу составляли: гармошки, балалайки, гитары, мандолины, деревянные детские цимбалы. Шумовую часть его представляли: стеклянные бутылки, наполненные водой разного уровня, пищалки, свистульки, скрипучки. Всё что издавало звук. Дирижировал шумовым оркестром его создатель и вдохновитель Нина Павловна.

Репетиции проводили вечерами в школе. Не афишировали, так как над нами многие посмеивались, не верили в успех. Музыкальная часть, по замыслу руководства школы, должна была стать основой большой программы художественной самодеятельности, к празднованию 25-й годовщины Октябрьской революции. Мне и Шурке Стрельникову доверили цимбалы.