Моя Святая Земля - Максим Далин

Множество этих нитей, каких-то верёвок, перечёркивали чужое мутное небо. Пространство над землёй было затянуто ими, как паутиной. Пространство это было огорожено с двух сторон двумя могучими стенами, немыслимо высокими, выше храма, выше ратуши, немыслимо длинными — и в каждой стене светились странным светом десятки окон, а ещё сотни, рядами, были темны, будто за ними задули огонь. Что это? Дома?

Сэдрик стоял на широкой дороге, гладкой, как пол, каменно твёрдой. Он смотрел на неё и не мог понять, чем она вымощена. Не каменные плиты, нет — никаких щелей от стыков. Одна, немыслимо огромная, невероятно длинная каменная плита, ограниченная с двух сторон невысоким бордюром. Сэдрик присел на корточки, потрогал дорогу, взглянул на собственные грязные пальцы.

Внезапно до слуха Сэдрика донесся странный звук, прорезавший смутный ночной гул. Что-то приближающееся, что-то шелестящее, подвывающее, стонущее… Сэдрик напрягся, пытаясь понять, на что похож звук и что он может означать — но не понял: ему не случалось слышать раньше ничего подобного.

А то, воющее, приближалось с удивительной скоростью. Вой превращался в завывание и рев; Сэдрик шарахнулся с дороги в сторону, глядя в желтовато-бурую мглу здешней ночи — и вдруг увидел два горящих глаза на громадной темной туше, стремительно летящей к нему.

Сэдрик замер, прижавшись спиной к холодному столбу. Он даже представить себе не мог, что возможен такой зверь. В том, что приближалось, чувствовалась неживая сметающая сила — и оно было огромным, просто огромным. Сэдрик внутренне сжался, заставляя себя смотреть — и тварь пронеслась мимо. От нее несло тем самым удушливым смрадом, следы которого так надолго оставались в воздухе — из-за которого дышать было тяжело. Красные огни на вздыбленном заду мелькнули и пропали за поворотом.

Не зверь. Не живое. Не мёртвое или поднятое. Механическое. Дару оно было безразлично, его носителю — безопасно. Сэдрик успел заметить бешено вращающиеся колеса, а над ними — стеклянные оконца, к которым вела стальная ступенька. Дальше, за этой, условно говоря, башенкой, в которой мелькнул силуэт человека, на платформе из темного металла крепился обычный фургон из размалеванной грубой ткани. Что двигало повозку — Сэдрик не понял. Чары?

И только сейчас глаза Сэдрика увидели похожие повозки, стоящие у обочины дороги. Покрытые изморозью, они только что казались ему чем-то другим — то ли заиндевевшими валунами, то ли просто грязными сугробами. До этого момента глаза отказывались видеть настолько чуждые явления — а разум не спешил их осмысливать.

Сэдрик подошёл ближе и некоторое время рассматривал одну из повозок, намного меньшего размера. Сквозь стекла виднелись удобные кресла, колесо, укреплённое плашмя, светящиеся полоски на темной и гладкой доске… За передним стеклом на крученом шнурке висела игрушка, веселая зверушка, сшитая из пуговиц и лоскутков — такая простая вещица в таком удивительном месте… Сэдрик некоторое время пытался совместить в сознании ребёнка, играющего тряпичным зверьком, и самодвижущуюся повозку, летящую с безумной скоростью. Нет, подумал он, это не опасно. Это тут всем привычно. Даже малым детям.

Это просто город. Дома. Фонари. Повозки. Город как город. Надо взять себя в руки и искать.

Сэдрик заставил себя сосредоточиться. Почувствовал, как холодно — и Дар поднялся в душе жаркой волной. Но это — обычный способ согреться; что же дальше? Как узнать короля? Как его найти? Что Дару светлый государь? Каково это?

Сэдрик никогда не чувствовал ничего подобного. В храмы его не пускали, а если удавалось проскользнуть, он ощущал перед ликом Творца лишь одиночество и потерянность. Дару было всё равно. Некоторые монахи и святые наставники казались опасными, от них тянуло холодной злобой. Вероятно, если бы Сэдрику пришлось встретиться с каким-нибудь старцем святой жизни, он знал бы, каково Дару рядом с Божьим человеком — но святых старцев он не видал никогда.

Тем более, что сейчас ночь. Король — где бы он ни был — спит. И надо как-то ориентироваться в этом городе, в чужом городе, где всё непонятно.

Что же это за дома? И где у них двери?

Повозки… если такая налетит, то сомнёт и переломает, идти по дороге и попасть под такие колёса рискованнее, чем попасть под копыта лошадей. Вдоль дороги шла полоска жухлой, убитой холодом и заиндевелой травы; Сэдрик пошёл по ней — повозки, скорее всего, ездят по гладкому, ведь трава не тронута колёсами.

Он не представлял, куда идти, и побрёл, куда глаза глядят. Посыпался ледяной дождь со снегом, холод стал совсем нестерпим, Дар причинял боль, как тлеющий уголёк в замёрзшей ладони. Очень хотелось в тепло, но Сэдрик совершенно не представлял себе, где его найти.

Повозки пролетали мимо несколько раз. Сэдрик вздрагивал, слыша их шум, но — инстинктивно, ему уже не было страшно, тем более, что они и впрямь ездили лишь по мощёной дороге. Пробежала собака, и Сэдрик обрадовался, когда её увидел. На перекрёстке дорог расположились маленькие домики, залитые ярким светом. Громадная светящаяся картина с крынкой молока и стопкой дымящихся оладий, приделанная прямо к крыше домика, поразила Сэдрика — но он тут же понял: это вывеска. Трактира или лавки, где продают еду.

Чародейская, но, по здешним меркам, обычная.

Богатство этого города не постигалось рассудком. Лавочник, продающий оладьи, владелец крохотного закутка — разыскал где-то чародея и сумел заплатить достаточно, чтобы тот сделал такую вывеску?

От вида нарисованных оладий рот наполнился слюной. Сэдрик вспомнил, что голоден, что голоден давно, и что денег у него почти нет. А те, что есть — возьмут ли здешние торговцы? А если тут у всех — золотые монеты?

Но дорогу он перешёл и подошёл к лавочке.

Лавочник не должен его сразу гнать. И — он, конечно, не спит, иначе не жёг бы свет.

Лавочка оказалась такой же небывалой, как и всё вокруг. Она была сделана из стекла почти целиком. Через стекло Сэдрик увидел хозяйку в тёплой одежде, читающую маленькую книгу, не подняла глаз — и Сэдрик снова поразился, на сей раз — уму лавочницы. За стеклом на подставках лежал странный товар. Никаких оладий. Сэдрик рассматривал яркие бутылки и свёртки расписной бумаги, не в силах понять, что это такое. Из закрытых лавочек рядом тянуло чем-то смутно съестным, но свет в них не горел и никого не было.

Сэдрик сглотнул, звякнул медяками в кармане и пошёл прочь.

Он не знал языка, на котором говорили в этом городе, а если бы и знал — что он сказал бы лавочнице-книгочейке?

Уходить далеко от места, где он вошёл в город, Сэдрик не решался. Ему казалось, что король должен был жить где-то поблизости, хоть и не было кругом никакого жилища, подходящего для благого государя. Не может быть, чтобы серые стены с окнами были дворцами.