Козырные тузы - Джордж Мартин

— Мне нужно… переварить все это, — сказала она. — Слишком много всего для одного раза. Прости. — На него она не смотрела. — Мне нужно время.

— Я провожу тебя до Восьмой авеню, — предложил он. — А там ты сможешь поймать такси.

Звезды, казалось, излучали холод, какую-то ненависть к самой жизни. Он втянул голову в плечи и глубоко засунул руки в карманы. Несколько секунд спустя рука Эйлин обвила его пояс, и он на ходу привлек ее к себе.

Они остановились на углу Восьмой авеню и Девятнадцатой улицы, и почти тут же подъехало такси.

— Можешь не говорить, — сказала ему Эйлин. — Я буду осторожна.

В горле у Фортунато застрял такой тугой ком, что он не смог бы произнести ни слова, даже если бы захотел. Он обхватил ладонью ее затылок и поцеловал ее. Губы оказались такими нежными, что он оторвался от них и развернулся, чтобы уходить, и только тогда понял, какое восхитительное это было ощущение. Он обернулся — она стояла на том же месте. Фортунато поцеловал ее еще раз, настойчивей, и на мгновение она прильнула к нему, а потом отстранилась.

— Я позвоню, — сказала она.

Он провожал такси глазами, пока машина не скрылась за углом.

В семь утра следующего дня его разбудили полицейские.

У нас в морге мертвый подросток, — сообщил первый. — Кто-то переломал ему шею. Неделю назад в парке у Клойстерс. Вам что-нибудь об этом известно?

Фортунато покачал головой. Он стоял у двери, рукой придерживая халат на груди. Если они войдут, то увидят и пентаграмму, начерченную на полу, и человеческий череп на книжной полке, и рассыпанные на кофейном столике самокрутки с марихуаной.

— Его дружки говорят, что видели вас там, — заметил второй.

Фортунато взглянул ему в глаза.

— Меня там не было, — произнес он. — Вам очень хочется в это поверить.

Второй полицейский кивнул, а первый потянулся к пистолету.

— Не нужно, — сказал Фортунато. Первый полицейский не успел вовремя отвести глаза. — Вы тоже в это верите. Меня там не было. Я чист.

— Чист, — повторил первый полицейский.

— А теперь уходите, — велел Фортунато, и они ушли.

Он уселся на кушетку; руки у него тряслись. Полицейские вернутся. Или, скорее, пришлют кого-нибудь из джокертаунского отдела — того, против кого его способности будут бессильны.

Ну вот, теперь он больше не уснет. Все равно его сны наводняли страшные чудовища размером с Луну — они шевелили щупальцами, заслоняя небо, проглатывали город.

Фортунато вдруг понял, что в квартире никого нет. Он уже и не помнил, когда в последний раз проводил ночь в одиночестве. Его рука сама потянулась к телефонной трубке — позвонить Каролине. Это был просто рефлекс, и он подавил его. Ему хотелось быть с Эйлин.

Два дня спустя она позвонила снова. За эти два дня он дважды побывал в ее музее на Лонг-Айленде — в своем астральном виде. Он реял по комнате, незримый для нее, и наблюдал. Он побывал бы там еще не раз и задержался бы подольше, но это доставляло ему слишком большое удовольствие.

— Это Эйлин, — сказала она. — Они хотят посвятить меня.

Была половина четвертого. Каролина отправилась в Берлиц на занятия по японскому языку. В последнее время он видел ее не слишком часто.

— Ты все-таки вернулась туда.

— Я не могла иначе. Мы уже зашли слишком далеко.

— И когда же?

— Сегодня вечером. Мне велено подойти к одиннадцати. К той старой церкви в Джокертауне.

— Можно мне с тобой встретиться?

— Наверное. Я могу прийти, если хочешь.

— Пожалуйста. Только поскорее.

Фортунато сел у окна и смотрел в него, пока не показалась ее машина. Он открыл входную дверь и вышел встречать Эйлин на площадку. Женщина вошла в квартиру первой и обернулась. Фортунато не знал, чего от нее ожидать. Он закрыл дверь, и она протянула к нему обе руки. Он обнял ее, поцеловал — снова и снова. Нежные руки обвились вокруг его шеи и сцепились в замок.

— Я хочу тебя, — сказал он.

— И я тебя.

— Пойдем в спальню.

— Мне очень этого хочется. Но я не могу. Это… дурацкая затея. Я долго об этом думала. Я не могу вот так просто запрыгнуть к тебе в постель и проделывать всякие замысловатые тантрические штучки. Это не то, чего я хочу. Господи, да ты ведь даже кончить не можешь!

Он погрузил пальцы в ее волосы.

— Ну ладно. — Он еще какое-то время прижимал ее к себе, потом отпустил. — Что-нибудь выпить?

— Чашку кофе, если можно.

Он поставил чайник на плиту, бросил в кофемолку пригоршню кофейных зерен и принялся их молоть, глядя на нее поверх барной стойки.

— Никак не пойму, почему я ничего не могу выудить из сознания этих людей.

— Ты не считаешь, что я все выдумываю?

— Я почувствовал бы, если бы ты меня обманывала. Эйлин тряхнула головой.

— С тобой не соскучишься.

— Есть вещи поважнее надуманных условностей.

Вода вскипела. Фортунато приготовил кофе и разлил его по чашкам.

— Если они — такая серьезная организация, как ты считаешь, то они просто обязаны иметь среди своих членов тузов. Таких, которые могут устанавливать блоки — блоки против других людей, обладающих ментальными силами.

— Надо полагать.

Она отпила из своей чашки.

— Сегодня днем я встречалась с Бэлзамом. Мы все собрались в книжной лавке.

— Как он выглядит?

— Довольно приятный. Похож на банкира или кого-то в этом роде. Костюм-тройка, очки. Но загорелый, как будто по выходным регулярно играет в теннис.

— И что он сказал?

— Они наконец-то произнесли вслух слово «масон». Такое впечатление, что это была последняя проверка — не насторожусь ли я. Потом Бэлзам преподал мне урок истории. О том, что шотландские и Йоркские масоны были всего лишь ветвью спекулятивных масонов и что они ведут свою историю лишь с восемнадцатого столетия.

Фортунато кивнул.

— Это действительно так.

— Потом он принялся рассказывать о Соломоне, о том, что архитектор его храма на самом деле был египтянином. Что масонство пошло от Соломона, а все прочие обряды давно утратили свое исконное значение. Как ты и предполагал.

— Сегодня вечером мне придется пойти с тобой.

— Ничего не выйдет. Даже если ты переоденешься, они узнают тебя.

— Я могу послать свое астральное тело, которое все увидит и услышит.

— А если еще кто-то будет там в своем астральном теле, ты его увидишь?

— Ну конечно.

— И что тогда? Это же страшный риск, разве не так?

— Ну да, риск.

— Мне придется пойти одной. Другого выхода нет.

— Разве только…

— Разве только — что?

— Разве только я буду внутри тебя, — закончил он.