Подвеска Кончиты - Анна Князева

Корабль лавировал, борясь с сильным течением из залива. Медленно и настойчиво пробирался он к «воротам». Теперь каждый матрос мог разглядеть форт с амбразурами, из которых торчали черные жерла пушек.

И вот уже раздался пронзительный звук трубы, а вслед за ним – бой барабана. На берегу показались несколько всадников. Проскакав вдоль воды, они остановились на крайней точке губы. Один из них крикнул в рупор по-испански:

– Кто такие? Что за корабль?

Хвостов глянул на командора, тот кивнул. Капитан приставил ладони ко рту:

– Русские!

Офицер во весь опор помчался назад в крепость. Остальные стали махать ружьями и руками, делая знаки, чтобы корабль повернул назад или немедленно бросил якорь.

Крепостные пушки задвигались, направляя стволы на русский корабль. Стоящие рядом солдаты громко кричали и трясли зажженными фитилями.

– Только вперед! – приказал командор и добавил чуть мягче: – Не подведи, Николай Александрович.

Хвостов отдал честь и кинулся к юту[5]. Скоро по палубе забегали даже те, кто из-за болезни уже с трудом стоял на ногах. Одни бросились к парусам, другие начали громыхать якорной цепью. В форте, очевидно, решили, что корабль подчинился приказу, и несколько успокоились, ожидая, когда матросы закончат маневр.

Одновременно с этим сила отлива резко уменьшилась, судно прибавило скорости и вклинилось в узкий пролив, зажатый между двумя губами. На одной из них стоял форт, на другой не было никаких признаков жизни. Прямо по курсу простиралась спокойная гладь бухты.

– Скорость – девять узлов, – капитан тоже снял шляпу, вытер со лба пот и, поклонившись в сторону форта, что было сил прокричал: – Си, сеньор! Си, сеньор! Си! – единственное, что знал по-испански.

Испанцы в замешательстве наблюдали за тем, как русский корабль стремительно вторгается в бухту.

Спустя некоторое время капитан Хвостов доложил командору:

– Удалились от форта на пушечный выстрел. Теперь – в безопасности!

Командор указал на берег, по которому скакали всадники в ярких развевающихся плащах и широкополых шляпах.

– Впредь будем смелей. Конница сия теперь под нашей картечью.

– Господь даст – стрелять не придется.

– Слышать бы ему ваше слово, Николай Александрович, – сказал командор. – Прикажите отдать якорь.

Между тем на пологом берегу уже собралось более двадцати конников. Вместе с ними прибыл тучный монах в сутане черного цвета, подол которой свисал ниже стремян. Солдаты возбужденно трясли ружьями. Старший офицер кричал – требовал шлюпку и чтобы в ней непременно прибыл переговорщик.

Командор приказал:

– Мичман Давыдов, сношения[6] с испанцами вам поручаю. Скажете, шли в Монтерей. Жестокие бури, повредившие судно, принудили нас взять убежище здесь, в первом порту. Как только починимся, тотчас продолжим наш путь.

– Помилуйте, Николай Петрович, на испанском говорить не обучен!

– В помощь вам придаю доктора Лансдорфа. Меж солдатами на берегу мною замечен монах. Авось на латыни договорятся. Об истинной цели – ни слова. Держитесь весьма достойно. Помните, мы представляем здесь великую нашу державу!

Шлюпку спустили на воду, туда спрыгнул Давыдов, одной рукой придержал шпагу, другую подал Лансдорфу. Одетый в длинный сюртук, доктор с присущей ему осторожностью сполз вниз и сел на скамью. Матросы навалились на весла, и шлюпка пошла к берегу.

Взошло солнце, сделалось жарко. С берега долетел благоухающий запах леса и трав. Командор скинул плащ и, оставшись в мундире, приблизил к лицу трубу. Проводил взглядом шлюпку, стал осматривать берег.

В сравнении с Лансдорфом и Давыдовым, испанцы представляли собой весьма живописную группу. Но даже среди них выделялся молодой офицер: в огромном сомбреро с золотистыми кисточками, ярком плаще и сапогах с сияющими на солнце шпорами.

Встречая посольство, всадники спешились, и все, включая монаха, поспешили к воде.

Шлюпка ткнулась в песок, матросы спрыгнули в воду и вытянули ее подальше на берег. Давыдов и Лансдорф сошли, не промочив ног. Испанцы сняли шляпы, Давыдов приветственно козырнул.

Монах-францисканец выступил вперед и заговорил по-испански. Его слова не были поняты. Лансдорф попробовал по-французски, однако договориться не удалось, испанцам был неведом этот язык. Как и предположил командор, на помощь подоспела латынь. Когда Лансдорф заговорил на латыни, монах сделал знак, что все понимает.

Доктор продолжил:

– Посланник российского императора, действительный камергер двора Николай Петрович Резанов и мы, его сотоварищи, просим гостеприимства. Жестокие бури привели судно в негодность на пути в Монтерей. Исправив его, мы будем готовы снова отправиться в путь.

Монах перевел офицеру. Тот поднял брови и экспрессивно закивал. Присутствие на борту корабля такой высокой особы произвело на него должное впечатление.

– Дон Луис Аргуэлло, – молодой офицер представился сыном коменданта президио[7] и сообщил, что сам комендант нынче в отъезде. Отец рассказывал про бумагу, которую ему довелось видеть у губернатора в Монтерее. В ней, в этой бумаге, говорилось о возможном прибытии в Сан-Франциско русского камергера.

В продолжение разговора дон Луис просил Резанова оказать великую честь: посетить дом губернатора и отобедать вместе с его семьей.

Любезно пообещав передать приглашение, Давыдов приказал матросам столкнуть шлюпку в воду и, дождавшись, пока Лансдорф займет свое место, влез туда сам.

Возвращаясь к «Юноне», шлюпка запрыгала по волнам.

Глава 3

Поезд Москва – Красноярск, наши дни

Проснувшись утром, Дайнека забыла про вчерашний ливень. За окном сияло весеннее солнце.

Она на удивление хорошо выспалась, так что бодро встала и, подхватив полотенце, стремительно вышла за дверь. В коридоре со вчерашнего дня кое-что изменилось. Застилавшая пол парусина исчезла, на ее месте лежала ковровая дорожка. Искусственные цветы в плетеных кашпо покачивали пластмассовыми ветвями, скрашивая типовой интерьер вагона. В двух или трех купе теперь были открыты двери. Напротив одной из них Ирина Закаблук беседовала с высоким мужчиной, лица которого Дайнека не видела, зато хорошо слышала голос.

– Напрасно вы, Ирина Ивановна, так ерепенитесь, нам с вами еще рука об руку…

– Сотрудничать?

– Такую возможность нельзя исключать.

– Можно, Виктор Евгеньевич! Вам известно, что я работаю в предвыборном штабе Турусова, – Закаблук посмотрела на собеседника и рассмеялась. – Вы мне нравитесь, но он нравится больше.

– И почему мы с вами раньше не познакомились! Каюсь, телевизор смотрю редко. Слышал, что вы талантливая журналистка… – мужчина сделал паузу, предваряющую какое-то важное заявление. – Но, по-моему, еще и очень красивая женщина.

Ирина заметила:

– А вы сердцеед. Причем профессиональный. Это я вам как знаток говорю!

– Знаток чего?

– Гражданского права.

– К чему вы клоните? Ах, простите, я и забыл, что по образованию вы юрист…

– Откуда все знаете? – поинтересовалась Ирина.

Не решаясь прервать беседу, Дайнека остановилась. От соседнего окна к ней устремился охранник.

– Доброе утро! Проснулась? – улыбнулась Ирина.

Охранник расслабился и вернулся на место.

– Проснулась, иду умываться.

Мужчина медленно обернулся, и, по мере того как он оборачивался, улыбка на его лице сменялась изумлением. Дайнека замерла: в ее жизни продолжали случаться фатальные совпадения.

– Вы?! – воскликнул он.

– Я, – со вздохом откликнулась Дайнека.

Перед ней стоял тот самый Виктор, чью машину она разбила вчера.

– Не хочу делать вам комплименты, Людмила, но вы вносите в мою жизнь некоторое оживление. Определенно.

– Вы знакомы? – удивилась Ирина и прямо-таки скисла от смеха. – Я же говорила – сердцеед. Как в воду глядела!

– Ну вот, – преувеличенно серьезно вздохнул Виктор, – теперь обстоятельства моей личной жизни станут достоянием общественности. И все благодаря вам, коварная теледива!

– Вы переоцениваете мою кровожадность, – уверила Ирина.

– Боюсь, недооцениваю. Тем более что теперь мне трудно за себя поручиться. Поездки по железной дороге способствуют романам не меньше морских путешествий, – он со значением посмотрел на Дайнеку.

– Это вы сами придумали? – спросила она.

– Это не я придумал, Агата Кристи. «Убийство в Восточном экспрессе». Читали?

– Я не читаю детективов! – фыркнула Дайнека, ощущая, как кровь приливает к лицу. – Пустите, мне нужно пройти.

Виктор предупредительно отступил. Охранник прижался к стенке вагона, втянул живот, а как только она прошла – выдохнул.

Захлопнув за собой дверь туалета, Дайнека метнула взгляд в зеркало. Какая она нелепая: красная, растрепанная, с нечищеными зубами! Как глупо она выглядела, когда у всех на глазах торжественно проследовала в клозет! Следовало признаться, что Виктор ей нравился. Хотя теперь, конечно, рассчитывать было не на что.