На развалинах Старой Крепости - Александр Бондарь

И только теперь, сидя на этой ещё влажной скамейке Сергей понял, как сильно он устал. Опустив на глаза свою бандитскую кепку, он закрыл глаза. И так в полусне, только по тишине вокруг угадывая, что он по прежнему один здесь, Сергей просидел довольно долго.

Откуда-то ветер доносил музыку и иногда чьи-то негромкие голоса.

Эта почти непроницаемая, беззвёздная тьма, этот свежий и влажный морской ветер, тихая, практически неразбираемая мелодия, запах дождя и моря напомнили Сергею что-то радостное, но очень молодое и уже очень далёкое.

И почему-то вспомнилось ему, как тогда, в Грозном, на одной из улиц, недалеко от центра города, пылал костёр. Здесь грелись десантники, которым завтра — в бой, из которого, кто знает, может, никто не вернётся. Рядом валялся убитый ими чеченец — он отказался сдаться в плен, и десантники пристрелили его на месте, а теперь, старясь не замечать трупа, сидели возле костра, грелись и пили горячий чай.

Только один Сергей смотрел на убитого. Смотрел он не потому, что — опять же никто не знает — возможно завтра и он будет вот также валяться на тротуаре. Сергей смотрел на убитого, думая, что рядом с вот этим застреленным чеченцем сам себе он теперь кажется в сто, в тысячу раз более живым — таким живым, каким он никогда не был в своей мирной, довоенной жизни. А ещё думал он, что, всё-таки, удивительная вещь — время, отдельно от человека, от его восприятия, времени не существует, а уже внутри тебя, со временем происходят порою самые удивительные превращения. И одна минута вот этого, вот, сегодняшнего вечера кажется больше, значительнее, чем многие недели и месяцы, прожитые суетливо, бестолково, бессмысленно.

…Сергей, очнувшись, открыл глаза. Вокруг было тихо — настолько тихо, что он слышал отсюда, как переговариваются между собой волны у городского причала. Часы на руке у Сергея показывали без десяти минут четыре.

Проснувшись, Натка увидела Алику.

Алика стояла, с любопытством её разглядывая.

— Я тебя узнаю. Это ты с нами в вагоне ехала.

А потом, улыбнувшись, представилась:

— Я — Алика. А тебя как зовут?

Улыбалась Алика так, как, наверное, умела улыбаться только одна она, и больше никто не умел. Столько искренности и человеческого обаяния открывалось в её улыбке, что не проникнуться симпатией к этой девушке было нельзя. Натка улыбнулась в ответ.

— А меня Натка, — ответила она. А потом спросила: — Вы с папой вместе приехали? А… мама твоя не приехала?

— Мамы нет, — ответила Алика.

И Натка уже пожалела о том, что задала этот неосторожный вопрос.

— Мамы нет, — повторила Алика, и Натке показалось, что, подозревая её в чем-то, девочка вдруг посмотрела на неё недоверчиво и почти враждебно.

— Алика, — быстро сказала Натка, вставая с кровати и показывая на море, — видишь, какой корабль большой.

Она и сама уже поняла, что сказала глупость, но исправляться было поздно.

— Это сторожевое судно, — ответила Алика. — Я его видела ещё вчера.

— Почему сторожевое? Может, обыкновенное?

— Это сторожевое. Не спорь. Так мне папа сказал, а он лучше знает.

Сразу после обеда, Амьер с Толькой, никем не замеченные, скрылись потихоньку из лагеря.

Добравшись по глухой тропке до развалин маленькой крепости, они вытащили клубок тонкой верёвки и огарок стеариновой свечки. Раздвигая заросли густой душистой полыни, они пробрались к небольшой чёрной дыре у подножия дряхлой башенки.

Ярко жгло полуденное солнце, и от этого пахнувшее сыростью отверстие казалось ещё более чёрным и загадочным.

— А прикинь, если у нас верёвки не хватит — тогда как? — спросил Амьер, привязывая свечку к концу длинной палки. — А что, если вдруг под ногами обрыв? Я, знаешь, Толька, где-то читал такое, что вот идёшь… идёшь подземным ходом, вдруг — раз, и летишь ты в пропасть. А внизу, в этой пропасти, разные гадюки… змеи… А в Сочи — вообще много змей. Ты надписи видел?

— Какие ещё змеи? — переспросил Толька, поглядывая на сырую чёрную дыру. — И чё это ты, Амьер, всегда какую-нибудь хреновину придумаешь? То тебе порошком натереться, то тебе змеи. Ты лучше бы свечку покрепче привязал, а то слетит свечка, вот тебе и будут змеи.

— А представь, Толька, — обматывая свечку, задумчиво продолжал Амьер, — а что, если мы спустимся, вдруг обвалится башня и останемся мы с тобой запертыми в подземных ходах? Я где-то тоже такое читал. Сначала они свечи поели, потом ботинки, потом ремни, а потом, кажется, и друг друга сожрали. Очень интересная книжка.

— И чё это ты разный бред читаешь? — совсем уже унылым голосом спросил Толька и опять покосился на чёрную дыру.

— Лезем! — оборвал его Амьер. — Мало ли что я болтаю! Это я просто так тебя подкалываю.

Он зажёг свечу и осторожно спустил ноги на покатый каменистый вход.

Толька, держа в руках клубок с разматывающейся верёвкой, полез вслед за ним.

Потихоньку ощупывая каждый камешек, они прошли метров пять. Здесь ход круто сворачивал направо. Оглянувшись ещё раз на просвет, они решительно повернули вправо. Но, к своему разочарованию, они очутились в небольшом затхлом подвальчике, заваленном мусором и щебнем. Никакого подземного хода не было.

— Тоже, блин крепость! — рассердился Толька. — А всё, Амьер, ты. Полезем, блин, полезем. Ну, вот тебе и полезли. Идём лучше назад, а то я ногой в какую-то херню вступил.

Они выбрались из погреба и, цепляясь за уступы, залезли на поросшую кустами башенку. Отсюда было видно море — огромное и пустынное.

Опустившись на траву, мальчишки притихли и, щурясь от солнца, долго лежали молча.

— Толька! — спросил вдруг Амьер, и, как всегда, когда он придумывал что-нибудь очередное, глаза его ярко блеснули. — А прикинь, Толька, если бы налетели американские бомбардировщики, надвинулись их танки, пушки, высадился бы американский десант и разбили бы они российскую армию, и сделали бы всех русских рабами? Мы бы с тобой тогда — что?

— Ещё чего! — равнодушно ответил Толька, который уже привык к странным фантазиям своего товарища.

— И разбили бы они российскую армию, — упрямо и дерзко продолжал Амьер, — поубивали бы всех патриотов, изнасиловали бы и потом продали бы в бордель всех русских девушек, разграбили бы всё то, что после этих ваших демократов осталось — тогда бы мы с тобой что?.. А?

— Ещё чего! — уже с раздражением повторил Толька, потому что даже он, привыкший к выдумкам Амьера, нашёл эти слова очень уж оскорбительными и невероятными. — Так бы наши им и поддались! Ты думаешь, наша армия уже и воевать не умеет? Да мы этих америкашек гнилых… Пусть только сунутся!.. У нас у самих есть и танки, и ракеты, и самолёты, и всё что надо есть. Даже и ядерное оружие есть пока… Дурак ты, Амьер. И сам ты всё это знаешь, знаешь — и подкалываешь…

Толька вытер лицо и, презрительно фыркнув, отодвинулся от Амьера.

— Ну и отлично! Допустим, знаю, — спокойнее продолжал Амьер. — Ну, а если бы? Тогда бы мы с тобой чего сделали? А?..

— Тогда бы и придумали, — вздохнул Толька.

— Что там придумывать? — быстро заговорил Амьер, глаза у которого энергично и зло заблестели. — Ушли бы мы с тобой в горы, в лес. Собрали бы отряд, и всю жизнь, до самой смерти, нападали бы мы на американцев, мочили бы этих козлов и не изменили, не сдались бы никогда. Никогда! — повторил он, прищуривая блестящие чёрные глаза.

Это становилось уже более интересным. Толька приподнялся на локтях и повернулся к Амьеру.

— Так бы всю жизнь одни и прожили в лесу? — спросил он, подвигаясь поближе.

— Зачем одни? Иногда бы переодевались и пробирались бы потихоньку в город. Встречались бы с патриотами. Ведь всех патриотов они всё равно не поубивают… Кто же тогда работать будет? Демократы, что ли, будут работать?.. Там одни гомики, пьянь и наркоши — какой от них америкосам толк?.. Я бы на месте американцев их бы вообще сразу в расход пустил… Вот. Ну а потом во время восстания бросились бы мы к городу, грохнули бы бомбами в американских солдат, в их штаб, в ворота тюрьмы, во дворцы к американским миллионерам, в офисы к мэрам и губернаторам — американским наместникам. Так им! Мочи этих гомосеков!

— Что-то уж больно много взрывать придётся! — засомневался Толька, приподнимаясь и потягиваясь. — Так, наверно, от России одни воронки останутся…

— И отлично, — ответил Амьер. — Так и надо. Если не умеют свободу ценить…

— Тише, Амьер! — зашипел вдруг Толька и стиснул локоть товарища. — Смотри, кто это?

Из-за кустов вышли несколько незнакомых людей кавказской наружности. Они почти не переговаривались, только иногда — мало и тихо, на каком-то непонятном для мальчишек языке.

В руках эти незнакомые люди держали какие-то крупных размеров свёртки и большие сумки, наполненные чем-то тяжёлым. По-видимому, кавказцы очень торопились. Они постояли немного, внимательно оглядываясь. Потом, уверенно раздвигая кустарники, один за другим исчезали в чёрной дыре, из которой ещё только совсем недавно выбрались мальчишки.