Урга и Унгерн - Максим Толмачёв

С этого момента у Джа-ламы появились многочисленные союзники и могущественный покровитель в лице самого Богдо Гэгэна. Под личное управление был выделен хошун в шестидесяти верстах от Кобдо, к нему примкнули новые сторонники, в его распоряжении появились многочисленные табуны лошадей, отары овец и стада крупного рогатого скота. Так никому не известный калмык Амур Санаев стал одним из самых могущественных князей Монголии, подчинив своему влиянию весь запад Халхи.

Джа-лама в своей вотчине ввел железный порядок и жестоко карал любого, кто решался ослушаться его приказов. В ту пору за ним закрепилось прозвище Харгис, что значит «лютый». Кроме обновления монастыря в Дэчинравжалине, он основал и свой собственный монастырь в местечке Улаан Дзасагтуханского аймака, произвел реформы в образовании и собрал воедино дербетских лам и хувараков, строил школы, внедрял новые методы ведения сельского хозяйства и заставлял своих людей строить постоянные жилища, запасая на зиму корма. Грозный правитель аймака обязал своих воинов носить русские сапоги и обучал армию (созданную преимущественно из лам) европейским методам ведения боя. Его суровость и жестокость отразились в новом прозвище Догшин, что значит «суровый». Джа-лама действительно являл собой образец дерзкого и беспощадного правителя, подозрительного и недоверчивого не только к врагам, но и к своему ближнему окружению. Всего за год он убил не менее сотни знатных монголов, десятки монахов запорол палками до смерти, ослепил знаменитого художника Цаган-Жамбу, написавшего его портрет, чтобы тот больше не смог писать портретов никому другому. Убийство своих врагов Джа-лама называл великим жертвоприношением буддийскому богу. По монгольским легендам, в Эджен-Хоро, где бережно хранятся реликвии Чингисхана (среди которых и Хара-сульдэ – «Черное знамя»), до этого совершались многочисленные человеческие жертвоприношения. Кровавых ритуалов требовал Чингис Богдо, черный демон, которого, по преданиям, укротил Банчен Эрдени, после чего человеческие жертвоприношения заменили на животные.

Раньше знамя-сульдэ окропляли жертвенной кровью перед выходом в поход. Этот темный ритуал пришел из древней истории шаманизма монголов в соответствии с культами их «черной веры», которой теперь был противопоставлен новый канон «желтой веры» Гелуг. Монголы не забывали про древний культ сульдэ, которому поклонялся сам Чингисхан. Судьба непобедимого полководца жила в знамени, и само Небо Тенгри правило миром благодаря сульдэ. Считалось, что до тех пор, пока знамя в сохранности, народ Халхи будет процветать. Если же со знаменем случится несчастье, войску и народу грозят многочисленные беды.

Джа-лама возродил добуддийский ритуал знамени-сульдэ, вернувшись от животных жертв к человеческим. В 1912-м году впервые был принесен в жертву китайский солдат, обагривший своей кровью голубую парчу знамени Джамбиджалцана. Неопытный палач с одного удара не смог отрубить голову пленнику и довершать казнь пришлось более опытному. Присутствующие признали это недоброй приметой, а кое-кто из лам тайно пустил слух о том, что Джа-лама примет вскоре страшную смерть. Разумеется, придворным хватило ума молчать в присутствии своего сурового правителя. Более того, окружение Джа-ламы испытывало перед ним суеверный страх, считая его обладателем магических знаний и мастером колдовства. Возможно, он действительно обладал природным магнетизмом и даром гипнотизера. Как-то преследуемый казаками Амур Санаев был загнан к берегу озера Сур-Нор. Возможности убежать не было. Местные монголы, разбившие кочевье у воды, с любопытством следили за погоней, которая должна была закончиться пленением Джа-ламы. Вдруг они с удивлением заметили, что казаки свернули в разные стороны от того места, где спокойно стоял преследуемый, и понеслись к другому краю озера, крича «он там!» При этом все они, очевидно, видели ламу в совершенно разных местах. После утомительной погони на берегу всадники так же неожиданно съехались вместе и напали друг на друга, рассекая шашками на смерть один другого. Каждый из них был уверен, что убивал Джа-ламу.

Бытовали и легенды о том, как за день до штурма Кобдо, чтобы поднять боевой дух своей армии, он внушил воинам видение Монголии, свободной от китайцев, а после этого показал судьбы тех, кому суждено было пасть в бою.

Многочисленные бойцы увидели храм или шатер, наполненный мягким светом. На шелковых подушках вокруг алтаря с тысячами жертвенных свечей восседали монголы, павшие у стен Кобдоской крепости. Перед ними стояли огромные блюда с дымящимся мясом, кувшины с вином, густой чай, печенье, сушеный сыр, орехи и изюм. Восставшие из мертвых воины курили золотые трубки и не спеша вели беседу друг с другом.

О характере Джа-ламы и его отношении к культам можно судить по событию, произошедшему осенью 1913-го года. На западе Халхи шла постоянная война между монголами и алтайскими казахами, кочевавшими со стороны китайской провинции Шара-Сумэ. Монголы нападали на кочевья казахов, угоняли скот, грабили аулы. Отряды Джа-ламы всегда принимали самое активное участие в подобных набегах. Как – то после очередной битвы казахи, спасаясь от погони, оставили на поле боя несколько умирающих воинов. Один тяжелораненый рослый и крепкий красавец-казах истекал кровью, прислонившись спиной к камню. Он спокойно смотрел на приближающихся к нему врагов. Когда монголы подъехали ближе к раненому, тот разорвал на груди одежду, готовый принять смертоносный удар. Первый из монгольских воинов подъехал к джигиту и пронзил его копьем. Молодой казах не застонал, лишь слегка наклонился вперед. Джа-лама приказал своему воину спешиться и рубануть раненого саблей. И это не вызвало стона у гордого воина. Тогда Джа-лама повелел разрубить казаху грудь, вырвать сердце и поднести к его же глазам. Казахский воин не потерял угасающей воли, лишь отвел глаза в сторону. Не взглянув на собственное сердце, так и не издав ни звука, он тихо сполз на землю и умер. Джа-лама дал задание целиком снять с убитого кожу, засолить ее и высушить для сохранения.

Конечно, его свирепость не подвергается сомнению, но в данном случае она все-таки ни при чем. Даже те, кто ненавидел Джа-ламу, признавал чисто религиозные мотивы такого поступка. Монголы во время ритуальных действ в храмах при монастырях могли не раз наблюдать, как расстилается белое полотно, по форме напоминающее человеческую кожу, как символ злого духа – мангыса. В древние времена для подобных обрядов использовали натуральную человеческую кожу настоящих мангысов. Такие полотна теперь остались только в Лхасе, и даже сам Богдо Гэгэн вынужден использовать в ритуальных целях лишь имитацию. Как считали свидетели убийства, безграничная сила духа, проявленная молодым воином-казахом перед лицом жуткой смерти, выдавала в нем великого батора, который наверняка связан с черным демоническим началом мира, являясь мангысом. А это значит, что его кожа как нельзя лучше подходила для богослужений.

В 1914-м году Джа-лама решает объединить все монастыри Кобдоского округа и облагает дербетских князей тяжелыми налогами. Против него открыто выступают 300 лам одного из самых крупных монастырей Халхи Улангома. Чтобы избежать смуты и кровопролития, Богдо Гэгэн вызывает Джа-ламу для беседы в Ургу, но тот не повинуется и никуда не едет. Вышедшего из-под контроля бунтаря по просьбе Хутухты и по указу императора Николая Второго в феврале того же года берут под арест и отправляют в Томск. В Томской тюрьме он проводит год, после чего его ссылают в Якутию. Разумеется, Богдо Гэгэн лишает Джа-ламу всех титулов и конфискует имущество. Из Якутии арестанта вскоре переводят в Астрахань, где он продолжает отбывать наказание до 1918-го года. Освободила Амурсана Санаева октябрьская революция, и он опять объявляется в Монголии. Узнав об этом, Богдо Гэгэн незамедлительно выпустил указ о его аресте, что вынудило Джа-ламу со своими сторонниками покинуть Халху и разбить лагерь в самом сердце пустыни Гоби, рядом с оазисом Шар Хулсны у источника Баян-Булак. Он возвел там крепость, которую назвал Джамбиджалцаны байшин, то есть «Дом Джамбиджалцана». С этих пор разбойничьи отряды Джа-ламы не оставляют в покое караваны, идущие путями вдоль юго-западных границ Монголии, а китайские войска обходят стороной гибельные пески Гоби, где безраздельно властвует легендарный Догшин.

– Когда русский консул в Кобдо попросил меня посетить с визитом Джа-ламу, я не пришел в восторг. Несмотря на то, что в 1913-м году тот был в зените славы и под защитой Богдо Гэгэна, никто не был застрахован от его жестоких причуд, – продолжил Бурдуков. – Представьте же, Кирилл Иванович, мое состояние, когда на ужине у консула мне в попутчики опять объявился Роман Федорович фон Унгерн. Я, разумеется, пожалел о том, что несколькими днями раньше по пути в Кобдо не устоял перед его интересом к Джа-ламе и рассказал ту же историю, что и вам, только значительно более подробно, времени ведь у нас было достаточно.