Честный вор - Росс Томас

— Я вижу, что этот довольно простой обмен становится все более сложным, мистер Сент-Айвес, — сказал он.

— Сложным до предела, — ответил я, — Но убийство никогда ничего не упрощало, хотя большинство из них совершается именно с этой целью.

Прокейн задумался.

— Но вы по-прежнему настаиваете на том, что будете работать в одиночку?

— А что?

— Вы сказали, что собираетесь выяснить, участвовал ли Бойкинс в краже моих журналов. Надеюсь, вы не станете возражать, если мисс Вистлер и мистер Уайдстейн займутся тем же самым, разумеется, используя свои каналы.

— Конечно, нет. Я бы даже хотел, чтобы во вторник утром они оказались неподалеку от мужского туалета Вестсайдского аэровокзала. И, если через двадцать — двадцать пять минут я не выйду оттуда, мистер Уайдстейн мог бы заглянуть в туалет, чтобы убедиться, не лежит ли мой труп на полу крайней кабинки слева.

— Да, я как раз собирался предложить вам этот вариант.

— Может быть, вам следовало упомянуть и о временном факторе, мистер Прокейн, — заметила Джанет Вистлер, Он взглянул на Уайдстейна, который согласно кивнул.

— Мистер Сент-Айвес, журналы должны быть возвращены мне не позднее среды.

— Я не могу этого гарантировать.

— Да, я знаю. Но если человек, только что говоривший с вами, позвонит еще раз, чтобы перенести встречу на более поздний срок, вы должны настоять на уже достигнутой договоренности.

— А если он будет тянуть время и я не смогу получить их до среды?

Они обменялись многозначительными взглядами, которые мне ровным счетом ничего не говорили.

— Тогда, мистер Сент-Айвес, нам придется принять определенные меры и, возможно, обойтись без вашей помощи.

— Что-то я вас не понимаю, — ответил я.

— Будем надеяться, что до этого не дойдет.

На Сорок Второй улице, сразу после пересечения с Девятой авеню, есть бар под названием «Нитти Гритти». Несколько лет назад он назывался «Козырной Туз», еще раньше — «Гинг Хо». Кто-то говорил мне, что во время второй мировой войны на вывеске было написано «Хабба-Хабба», но я в это не верю. Хотя название бара постоянно менялось, хозяин и клиентура оставались прежними. Бар принадлежал Френку Свеллу, а в основном контингент посетителей составляли сутенеры и проститутки, воры и фальшивомонетчики.

Френк Свелл не любил своих клиентов и менял название бара в надежде, что они перестанут приходить к нему. Иногда, когда на душе скребли кошки, я появлялся у Свелла, чтобы уйти от него в значительно лучшем настроении. Потому что я видел, что мне еще очень далеко до самого дна.

В воскресенье, в шесть часов вечера, я сидел у стойки и слушал Френка, который зачитывал мне список новых предполагаемых названий, которые могли бы отпугнуть завсегдатаев.

— Послушай вот эти. Фил.

— Сначала налей мне шотландского с содовой.

— Конечно, — он пододвинул мне полный бокал и продолжил чтение.

— "Третий Джордж", «Водолей», мне кажется, вполне уместные названия.

— Это точно.

— "Голубое Яблоко", «Зеленая Борода», «Третий Орел», а вот это мне очень нравится: «Синий Блейзер».

— Высший класс.

— Да, то, что мне нужно. Чтобы выгнать отсюда этих подонков. Ты только посмотри на них.

Я посмотрел. За дальним столиком сидели две проститутки. За другими — три пары, и только одна из них не ссорилась. У стойки примостились двое. Один, бледный и худой, казалось, только что вышел из тюрьмы и не увидел в свободе ничего хорошего. Другой, лет тридцати восьми, с круглым добродушным лицом, в темно-сером драповом пальто с меховым воротником и почти белой фетровой шляпе, напомнил мне бостонских политиканов моей молодости. Его звали Финли Камминс. На жизнь он зарабатывал воровством и встретил мое появление в баре дружеским кивком и улыбкой.

Я повернулся к Свеллу.

— Все те же лица.

— Ты знаешь, кто они? — фыркнул Свелл. — Отбросы общества, вот кто, — ему нравилась эта фраза, и я слышал ее уже раз десять.

— Мне казалось, что Бобби Бойкинс заходит к тебе в это время. Он все еще при деле? Свелл покачал головой.

— Он слишком стар и может выронить бумажник, который только что достал из чужого кармана, на мостовую, прямо у ног хозяина.

— Когда ты видел его в последний раз?

— В пятницу. Он о чем-то долго говорил с Камминсом. Если ты хочешь что-то узнать о Бобби, спроси у Камминса. Еще один подонок.

— Я так и сделаю, — я взял бокал и пересел к круглолицему подонку.

— Как дела, Финли?

— Нормально. Что занесло тебя в эту дыру, Сент-Айвес?

— Я думал, что смогу встретить тут Бобби Бойкинса.

— Ты так не думал, — возразил Камминс.

— Не.., думал?

— Рано утром Бобби нашли мертвым где-то на Девятой авеню. Ты должен знать об этом. Ты там был.

— Новости распространяются быстро.

— Об этом тебе тоже хорошо известно, — О'кей, — я кивнул, — я там был. А как попал туда Бойкинс?

— Откуда мне знать.

— Свелл сказал, что ты говорил с ним в пятницу.

— Эй, Свелл, — позвал Камминс, Я взглянул на Френка. Тот с интересом разглядывал книжку комиксов.

— Что?

— У тебя слишком длинный язык, — проревел Камминс. Никто не прореагировал, даже Свелл.

— Если тебе тут не нравится, — процедил тот, переворачивая страницу, — можешь катиться на все четыре стороны. Камминс подозрительно взглянул на меня.

— А что ты там делал?

— Работал.

— Что-то выкупал? Я кивнул.

— И сколько это стоило? Девяносто тысяч.

— Черт побери! Значит, старик не врал, — О чем?

Камминс нахмурился и покачал головой.

— Я не хочу впутываться в это дело.

— Не волнуйся, — ответил я. — Во всяком случае, я тебя никуда не впутаю.

Камминс задумчиво смотрел на пустую кружку. Если я хотел что-то услышать, сначала следовало заплатить, хотя бы за кружку пива. Я заказал виски для себя и пиво для Камминса.

— В пятницу вечером он намекнул, что обтяпал выгодное дельце, — сказал Камминс, когда Свелл обслужил нас и вернулся к комиксам. — Он предлагал вступить с ним в долю.

— А что он от тебя хотел?

— Отнести что-то в прачечную-автомат. В районе Двадцать Первой улицы и Девятой авеню.

— Он не сказал, что именно?

— Нет. Но я понял, что краденое, — Камминс щелкнул пальцами. — Бойкинс сказал, что отдал шесть тысяч, но рассчитывает получить тридцать. Он не говорил о девяноста. У тебя правда было столько денег?

Я кивнул.

— А где Бойкинс взял шесть тысяч?

— Он получил наследство. В августе у него умер дядя. В Калифорнии.

— Бойкинс не говорил, что он купил? Камминс покачал головой.

— После того, как я отказался ему помочь, он не стал вдаваться в подробности. Но назвал продавца.

— Кого же?

Камминс вновь взглянул на пустую кружку. Я раскрыл рот, чтобы позвать Свелла, но он остановил меня.

— Я не хочу пить. Я вздохнул.

— Ну ладно. Сколько?

— О боже, раз ты нес девяносто тысяч, значит, твои дела идут неплохо, — Ты же знаешь. Финли, это не мои деньги.

— Сто долларов. Я покачал головой.

— Семьдесят пять.

— Пятьдесят.

— Дай мне взглянуть на них.

Я достал из бумажника две двадцати— и одну десятидолларовую купюры и положил их перед Камминсом — тот сунул их во внутренний карман пальто.

— Ты слышал о Джимми Пескоу?

— Кажется, да. Он медвежатник? Камминс кивнул.

— Один из лучших. Иначе не получил бы десять лет. Он только что вышел из тюрьмы. Каким-то образом он прослышал об одном сейфе и вскрыл его. Денег там не оказалось, и он схватил то, что было. А когда понял, что взял, то занервничал. Я слышал, ему очень не понравилось в тюрьме и не хотелось попадать туда снова. И он продал добычу Бойкинсу за шесть тысяч. По крайней мере, так сказал Бойкинс. Но он любил приврать.

— Где мне найти Пескоу?

— Я не справочное бюро.

— Вот еще десять долларов за адрес Пескоу. С видимой неохотой Камминс назвал отель на Тридцать Четвертой улице.

— Краденое действительно стоило девяносто тысяч? — спросил он, когда я записал адрес.

— Так думали по меньшей мере три человека. Камминс на мгновение задумался.

— Пока я знаю только двоих, Бойкинса и того парня, что дал тебе девяносто тысяч. А кто третий?

— Тот, кто убил Бойкинса.

Когда я вышел из такси, перед дешевым отелем на Тридцать Четвертой улице уже собралась небольшая толпа. Они смотрели на распростертое на асфальте тело. Один из стоящих мужчин, лет пятидесяти, даже без пиджака, как я понял, портье, непрерывно повторял: «Это мистер Пескоу из восемьсот девятнадцатого».

Я повернулся к высокому старику, пристально разглядывающему мертвеца сквозь толстые линзы очков.

— Что случилось?

Тот презрительно скривил губы.

— Самоубийство, вот что. Какой-нибудь пьяница. Их теперь полно. И в правительстве тоже, В Вашингтоне. В Олбани. Везде, — он подозрительно взглянул на меня, будто проверяя, не отношусь ли я к указанному множеству.