Том 1. Здравствуй, путь! - Алексей Кожевников

А пока что кругом лежала каменисто песчаная бездорожная, вечно жаждущая равнина с реденькой, недавно зазеленевшей и уже засыхающей травой. Временами задувал сильный ветер, и тогда потревоженный скотом песок струился желто-серой поземкой, поднимался вихрями.

На ночь остановились у груды зеленоватых камней. Из-под них змеился изгибисто едва заметный ручеек. Он давал жизнь веселой, сочной луговинке и небольшой заросли колючего кустарника-карагальника.

Тансык удивился, откуда среди песков камни, и спросил об этом отца.

Мухтар ответил:

— Я помню, была большая гора. На моей жизни ее занесло песком, осталась одна макушка.

— Может засыпать и макушку? Тогда засыплет и ручей? — еще спросил Тансык.

— Может. Песок все может.

Из живого зеленого карагальника развели костер. Степь, бедная водой, не балует соками свою траву, деревья, кустарники, растит их в постоянной жажде, плотными, жилистыми, в живую ткань с первых же дней вплетает смерть — и карагальник горел бойко, давал жаркое пламя. Над ним повесили котел, где варилась баранина. Плотной стеной костер обнимала ночь, и он напоминал красную пещеру в сплошной черноте.

Мухтар помешивал поварешкой в котле, Утурбай кнутовищем плетки чертил на песке какие-то угловатые знаки.

— Утром будем переходить реку. Она потопит всех наших ягнят. Я вернулся бы на зимнюю стоянку, купил соху и начал сеять пшеницу, — сказал вдруг Утурбай.

— Ты — дурак. Ты променял свой казахский ум на русскую глупость, — отозвался Мухтар. — Бог сотворил степь, чтобы на ней пасли верблюдов, лошадей, коров, баранов.

— А русские пашут ее, сеют пшеницу — и бог молчит, — возразил сын.

— Нет, не молчит. Он посылает на них засуху, недороды.

— Засухи, недороды он посылает и на наши пастбища. Кроме того, губит наш скот буранами, гололедами.

Отец начал доказывать, что засухи, бураны, гололеды бог посылает за грехи. От этих божьих напастей надо спасаться молитвами и кочевой жизнью: началась засуха — складывай юрту, собирай скот и уходи на другое, на мокрое место; подул буран — гони скот в овраг, в затишек. Главное же разоренье несут казахам переселенцы из России, обманом, подкупом начальства, самовольно они занимают у казахов лучшие земли. Всех переселенцев надо выгнать.

Сын, наоборот, считал главной причиной разорения кочевую жизнь. Надо не носиться наподобие степного ветра от Волги до Китая, а осесть на одном месте, сеять пшеницу, сажать картошку, разводить сады, против засухи делать оросительные каналы, на время буранов и гололедов заготовлять сено. А переселенцев нельзя всех «валить в один котел». Это большая ошибка. Он, Утурбай, не меньше, чем отец, ненавидит царское начальство и переселенцев-богачей. Но не может сказать ничего плохого про пришлый трудовой люд. Он видит, что переселенцы-богачи подали руку богачам казахам и вместе, заодно обижают пришлую и казахскую бедноту. Они хуже засухи и гололедов. Засуха и другие напасти неба наваливаются только в особо несчастливые годы, богачи же давят бедняков каждый день. Вот богачей, и пришлых и местных, надо бы выгнать. А у трудового оседлого люда есть чему поучиться кочевникам. Утурбай в трудные времена уже несколько раз нанимался к переселенцам и научился там пахать, жать, косить, молотить, рыть канавы, строить загоны, сараи и еще многому другому.

Мухтар горячился: старшие всегда умней младших, и дети должны всю жизнь беспрекословно слушаться родителей. Утурбай держался иных мыслей: дети сперва перенимают мудрость родителей, затем, повзрослев, вырабатывают свою — и таким образом каждое новое поколение становится мудрей, умелей всех предыдущих. По уму дети и внуки «старше» отцов и дедов.

Баранина уварилась. Мухтар выловил поварешкой куски, себе самый большой и жирный, второй по величине — Утурбаю, третий — Тансыку, последние — жене и дочери.

Утурбай повертел свой кусок и сказал:

— Скоро съедим весь скот.

— Не ешь! — И старик поварешкой вышиб баранину из рук сына.

Утурбай молча встал, ушел в темноту. Сестра хотела было побежать за ним, но отец погрозил ей пальцем, и она осталась у костра. Старик поднял кусок Утурбая, очистил от песка и съел.

Баранину запили крепким чаем, раскинули кошму и легли спать, не раздеваясь. Тансык лежал с краю, глядел на увядающий пламень костра и припоминал разговор отца с Утурбаем. Раньше он старался все видеть и понимать глазами и умом отца, а сегодня ему захотелось иметь глаза и ум брата Утурбая.

Костер потух, окружавшая его темнота поредела, посветлела. Стало видно скот, который пасся на луговинке у ручья, и Утурбая, сидевшего невдали на камне. Сестра легонько тронула Тансыка и, припав к уху, шепнула:

— Спишь?

— Нет.

— Отнеси это Утурбаю, — и сунула в руку липкий кусочек баранины. Мать тайком от старика не доела свою долю.

Утром рано-рано, при первом проблеске зари, Утурбай принялся навьючивать верблюдов. Реку лучше перейти до восхода солнца, по ночному холодку, пока в вечно снеговых горах, где зарождается она, снег тает не так бурно. Отец ушел в степь молиться. Уходя, сказал:

— У реки подождите меня!

Река бежала в глубоком каменном русле. И в тот ранний час она была очень быстра и многоводна. На переправе пришлось здорово поработать и Утурбаю, и Тансыку, и даже отцу. Верблюды, лошади и коровы без особых понуканий вошли в реку, но козы и овцы уперлись. На них кричали, их били кнутами, уговаривали, они же стояли, как чумные, прижавшись друг к другу. Тогда Утурбай поймал вожака козла и бросил в реку. Козел, кувыркнувшись несколько раз в воде, оправился и поплыл обратно. Утурбаю пришлось нахлестать его плетью. Наконец козел понял, чего хотят от него, и поплыл через реку. За ним, помедлив немного, кинулось и все козье-овечье стадо.

И река была опасной, трудной, а козы и овцы еще сами мешали себе — плыли гуртом, теснили одна другую. Особенно плохо пришлось ягнятам. Впервые очутившись в реке, они неловко перебирали уродливо длинными ногами, тыкались головами в воду, захлебывались и шли ко дну. На другом берегу Мухтар не досчитал семи ягнят и озлился на реку:

— Пересохнуть бы тебе навсегда!

— Умные люди не клянут, а делают через них мосты, — сказал Утурбай.

— Замолчи, молокосос! — крикнул Мухтар.

Шли не торопясь, с остановками, предоставив полную волю скоту, который в поисках травы широко разбредался, а найдя, не уходил, пока не съедал всю. В горы, на летнее пастбище, пришли только через месяц.

Возле озера раскинули белую юрту. Издали казалось — опустился отдохнуть усталый лебедь. Козы и овцы муравьями расползлись по горным склонам.

Утурбай присматривал за скотом, охранял его от волков. Мать и сестренка доили кобылиц, коров, делали сыр, кумыс, собирали в горных лесах валежник и вязанками переносили к костру, пекли лепешки, варили мясо, делали из овечьей шерсти кошмы и еще многое другое, — что называется, вели домашнее хозяйство. Тансык не имел определенного дела и совался ко всем. Его то звали: «Беги сюда, помоги!» То гнали: «Отстань, не мешай, не лезь!»

Мухтар обычно сидел в юрте, пил кумыс, чай и слушал новости. Их приносили гости, проезжие, прохожие и вестники Длинного Уха. В степях Казахстана, где большинство людей занималось кочевым скотоводством и проводило жизнь в беспрестанных переходах с одного пастбища на другое, установился издревле особый способ связи: Узун Кулак — Длинное Ухо. Случится человеку узнать какую-нибудь новость, он немедленно садится на коня и мчит ее, чтобы передать встречному путнику либо жителям ближайшего кочевья. Повстречаются два путника — и после первого же слова «аман!» (здравствуй!) — обязательно спросят друг друга: «Хабар бар?» — (Новости есть?)

Некоторые только тем и занимались, что собирали и развозили новости.

Здесь новости подобны всюду проникающему ветру, они живучей, чем ковыль и саксаул. Несомые всадниками на быстроногих конях, они в несколько дней перелетают через всю степь, на верблюдах переходят горячие мертвые пески, с охотниками пробираются сквозь труднодоступные камыши Прибалхашья, поднимаются до вечных снегов, где живут орлы.

В то тысяча девятьсот шестнадцатое лето новостей было много. Они шли со всех сторон: из Алма-Аты, Семипалатинска, Ташкента… Русский царь (казахи не считали не его своим) уже два года воюет с немецким. Он не поладил, он дерется, а казахи подавай ему коней, быков, баранов, шерсть. За что? Некоторые скотоводы уходят от этих поборов в тайные горные места. Другие говорят, что надо поднять восстание против царя и царского начальства. И наконец прошел слух: царь будет забирать на войну казахских наездников.

— Ты пойдешь? — спросил Мухтар Утурбая.

Прежде чем решить это, Утурбай поехал узнать, как поступают другие наездники.