Сено-солома - Александр Житинский

— Из плечей! — огрызнулся я, отплевываясь сеном.

— Умственный работник! — сказал Миша. — Смотри!

Он схватил вилы и принялся закидывать копны вверх. Под наколкой относительно счастья в жизни перекатывались приличные мускулы.

— Пригнали столько народу! А работать не умеют!

— Если всю вашу деревню пригнать к нам в лабораторию на помощь, — сказал я, — тоже неизвестно, что получится.

— Не беспокойсь! — сказал Миша. — Получится.

— Давай поменяемся, — предложил я. — И посмотрим, кто быстрей научится работать. Я вилами или ты лазером.

— Я с голоду дохнуть не хочу, если ты вилами будешь работать, — сказал Миша.

Вот такая у нас вышла полемика. Наша молодежь так прямо укатывалась со смеху. А сами, между прочим, ни вилами, ни лазером работать не умеют. Только Барабыкина перепугалась, что мы сейчас с Мишей передеремся на почве стирания граней между умственным и физическим трудом. Хотя передеремся — это не то слово. Она испугалась, что Миша меня побьет.

— Каждому свое, — философски заметила она. И посмотрела на меня как-то значительно. Я тогда не обратил внимания. А зря.

Я немного потренировался и тоже научился закидывать копны наверх. А на следующий день попросился к деду в ассистенты. Мне хотелось овладеть искусством кладки скирд. Я люблю заниматься деятельностью, для которой не предназначен.

— Давай, лезь, — сказал дед. — Навивай на углы. Смотри, чтобы не заваливались. Середку забивай. И утаптывай.

Сначала я в основном утаптывал. Амбалы старались вовсю, пытаясь забросать меня сеном. Они меня чуть не проткнули вилами. Я едва успевал уворачиваться.

Все было бы хорошо, если бы не слепни. Мы работали в одних плавках, исключая девушек. Девушки были в сарафанчиках. И слепни садились на наши потные тела в самый неподходящий момент. Когда несешь вилами копну. Слепни были толстые, как огрызки карандашей. Они садятся совершенно незаметно. Несешь копну и наблюдаешь, как слепень у тебя на животе плотоядно облизывается, а потом с наслаждением впивается в кожу. Доносишь копну до места назначения, и лишь тогда отбрасываешь вилы и с отвратительной руганью бьешь себя по животу. Слепень дохнет и беззвучно падает вниз. На коже остается белый волдырь, который сначала болит, а потом чешется.

Мы долго терпели, но потом решили все-таки, что у нас не так много крови, чтобы раздаривать ее дохлым слепням. Поэтому мы попросили наших девушек следить за слепнями и уничтожать их до укуса. Тата и Барабыкина сначала оскорбились, но потом поняли, насколько это важно.

Они стали работать перехватчицами слепней. Одна наводила другую.

— У Леши на шее! — кричала Тата. — У Яши на боку.

— Не надо! — орал Яша.

Барабыкина прыгала между амбалами и хлопала их по спинам и животам. Она вошла в такой азарт, что я испугался, как бы она не перебила амбалов заодно со слепнями. Яшу она хлопнула по боку так, что он рухнул на копну и минут пять извивался на ней от боли. А слепень все равно улетел, потому что у Барабыкиной плохая реакция.

К концу дня все тело горело от этих ударов, укусов слепней и сена. В волосах полно было трухи. Мы доделали скирду, и машина отвезла нас домой.

После такого пекла окунуться в озеро — это все равно, что попасть из отделения милиции на балет Чайковского «Спящая красавица». Я точно говорю. Хотя ни там, ни там не был.

Мы искупались и только тут до нас дошло, что первая рабочая неделя кончилась.

Культурный отдых

Первым делом, чтобы иметь средства для отдыха, мы сдали бутылки. Амбалы ползали под нарами и собирали их, как грибы. Бутылок набралось пять ящиков. Мы вшестером понесли их цепочкой к приемному пункту. Дядя Федя был ошеломлен вырученной суммой.

— И чего, спрашивается, мы работаем? — задумчиво спросил он. — Можно месяц прожить на бутылках.

Потом мы стали готовиться к танцам. По субботам в местном клубе танцы. Приезжает ансамбль из военно-спортивного лагеря для трудновоспитуемых подростков. И подростки тоже приезжают. Мальчики пятнадцати-шестнадцати лет. Получаются такие танцы, что с ума можно сойти.

В семь часов мы постучались в окошко к девушкам. Одеты мы были живописно. Яша в тельняшке навыпуск и с платочком вокруг горла. Леша в синем тренировочном костюме, а я в пятнистых джинсах и кедах. Я сначала не хотел идти на танцы, думал, что несолидно. Но меня уговорили.

Девушки уже накрасились и ждали нас. Мы призваны были защищать их от местных хулиганов. Местные хулиганы прибывали на грузовиках из соседних поселков. С ними прибывали девушки с распущенными волосами и в белых брюках. Единственный в поселке милиционер на время танцев скрывался у родственников. Увидев наших девушек во всеоружии, я понял, что нам придется туго. По моим расчетам, местные хулиганы не должны были упустить такую добычу.

— Если будут бить ногами, — шепнул я Яше, — закрывай лицо.

— А что, тебя уже били ногами? — поинтересовался Яша.

— Пока нет, — сказал я.

Я сбегал в наш сарай предупредить народ, чтобы были в боевой готовности. Если что. Народ в сарае играл в настольные игры. Мой клич был встречен без энтузиазма.

— Чего вы туда поперлись? — сказал дядя Федя. — Начистят вам фотокарточки, и вся любовь.

— Федор Степанович абсолютно прав, — сказал Лисоцкий. — Могут быть неприятности.

— Вы же сами говорили о физических упражнениях, — сказал я. — Современные танцы не настраивают лирически. Партнер и партнерша не контачат. Энергии они теряют вагон. Лучшее средство от любви.

— Не понимаю, — сказал Лисоцкий. — А Инна Ивановна тоже пойдет?

— Конечно, — сказал я.

— Не понимаю, — повторил Лисоцкий.

Когда я вернулся в клуб, наши уже плясали. Там было не протолкнуться. На сцене пятеро мальчиков в синих пиджаках с золотыми пуговицами что-то кричали. По-английски. Трое с электрогитарами, один на барабане, а один на электрооргане. Все как положено. Они были страшно серьезны.

Теперь танцуют коллективно. Так проще, потому что все равно неизвестно, где твоя партнерша. Я пригласил Наташу-бис, но она тут же потерялась в толпе. Я оказался в кружке девушек с распущенными волосами. Они выделывали что-то ногами, и плечами, и головой, а ручками ритмично поводили у лица. Как умывающиеся кошечки.

Я тоже стал дергать ручками у лица. И ножками шевелил очень активно. Слава Богу, девочки меня не замечали. Они были углублены в себя.

Грохот стоял такой, что я пожалел колхозных коров, находившихся неподалеку в коровнике. От такого грохота у них могло свернуться молоко. И вообще, они могли заболеть нервным расстройством. Нам-то что! А вот коровам это наверняка вредно.

Пока я думал о коровах, меня оттеснили дальше, и я стал прыгать рядом с местным хулиганом, который плясал что-то совсем уж замысловатое. Я позавидовал его координации. Руками он чертил окружности в разных плоскостях, а ногами стриг, точно ножницами. Он взглянул на меня и чего-то разоткровенничался.

— Во дают! — сказал он.

— Неплохо, — ответил я вежливо.

— Потрясно! — заметил хулиган.

— Вы не знаете, что это за песня? — спросил я, чтобы поддержать разговор.

— Ай лав дифферент сабджектс, — сказал местный хулиган. — Битловая.

— Какая? — спросил я.

— Битловая, — сказал он. Вероятно, это означало высшую степень похвалы.

Грохот оборвался, и я снова нашел наших. От них шел пар. Яшу уже можно было выжимать. А на щеках девушек можно было жарить блины. Так они пылали.

Тут снова запели какую-то содержательную песню. На этот раз по-русски. «Люди встречаются, люди влюбляются, женятся…» Такая элементарная схема жизненного процесса. «Мне не везет с этим так, что просто беда…»

Я пригласил на эту песню Тату. То есть, как пригласил? Я взял ее за руку, притянул к себе и прокричал в ухо:

— Пойдем танцевать?!

Тата что-то крикнула в ответ, и мы, не сходя с места, принялись снова прыгать. Я потом узнал, что мы танцевали шейк. Никогда не подозревал, что я умею танцевать этот танец. Рядом плясали амбалы. Все-таки городские амбалы лучше танцуют. Виртуознее. Яша умудрялся протаскивать Любу у себя под коленкой. Для этого он лишь слегка приподымал ногу. И вообще они вытворяли штучки почище Пахомовой и Горшкова.

Потом все устали, и был объявлен перерыв. Для восстановления сил и выяснения некоторых отношений. Толпа высыпала на улицу курить. Кого-то уже ловили в темноте. Но нас пока не трогали. Присматривались.

Подошел Леша с местной девушкой. Отважный человек. Девушка мило улыбалась, но в разговор не вступала. Хорошая девушка. Позже выяснилось, что она работает телятницей. Звали ее Элеонора. Для такого имени она была чуточку курносее, чем нужно.

— Отпусти Элеонору, — сказал я Леше. — Из-за твоей Элеоноры нам намылят шею.

— Пусть попробуют! — сказал Леша.