Социальные проблемы инновационного развития общества - Коллектив авторов

Важнейшая причина дискуссионности проблемы модернизации социокультурных ценностей в условиях исторического перехода – методологические изъяны ее анализа, в частности, преобладание узкодисциплинарного подхода к исследованию информационного общества вообще и, в частности – к рассматриваемой проблеме. Если исходить из определения исторической динамики, как комплексного исторического феномена, то, очевидно, что его теоретическое осмысление на уровне всего общества и его конкретных сфер жизнедеятельности более перспективно на междисциплинарной обществоведческой основе. В методологическом плане междисциплинарному анализу в обществоведении препятствуют в первую очередь различия в поведенческих моделях конкретных общественных дисциплин. Если учесть, что поведенческая модель характеризует научно-исследовательскую программу общественной науки, жесткое ядро которой определяет самостоятельный статус каждой общественной дисциплины, то, сложности междисциплинарного анализа становятся очевидными. Естественно, что представители конкретных общественных наук стремятся либо сохранить самостоятельный статус своей науки в рамках обществоведения, либо утвердить идею об универсальности ее поведенческой модели. Но вопрос о том, какая поведенческая модель может реально претендовать на универсальность, пока остается открытым. Не вдаваясь в историю этого спора[9], отметим, что в 60-е гг. ХХ века сторонники новой экономической институциональной теории (НИЭТ) выдвинули концепцию экономического империализма, в которой модель модифицированного экономического человека (ограниченно рационального, склонного к оппортунистическому поведению) распространялась на все сферы жизнедеятельности общества. Идею об универсальности поведенческой модели экономического человека подхватили неоклассики, но при этом на эту роль выдвинули свой вариант этой модели экономического человека[10]. Различие между этими двумя поведенческими моделями, выразилось, прежде всего, в оценке уровня рациональности экономического человека. Неоклассики исходили из абсолютной рациональности экономического человека, а сторонники НИЭТ наделяли его ограниченной рациональностью и склонностью к оппортунизму, доказывая на этом основании необходимость поведенческой институционализации на основе системы правовых институтов. С 70-х гг. ХХ столетия и социологи[11], и особенно институционалисты, работающие сегодня в вебленовской традиции, перешли в наступление против поведенческой модели экономического человека, доказывая ее научную несостоятельность, и, тем более, необоснованность притязаний на статус универсального методологического принципа анализа в обществоведении[12]. В последнее время интерес к этому вопросу наблюдается и у российских обществоведов, занимающимися проблемами модернизации российского общества. Сошлемся в этой связи на обсуждение, проходившее в ГУВЭШ в рамках научного семинара, руководимого профессором Е. Ясиным, на котором обсуждался вопрос, «какой модели человека принадлежит будущее – экономической или социологической?»[13] В рамках статьи нет необходимости воспроизводить ее содержание, важно отметить, что он обсуждался в полемической форме, но участники дискуссии не пришли к единому мнению. Думаю, что консенсус по рассматриваемому вопросу может быть достигнут, если, во-первых, осознана и природа исследуемого феномена, и необходимость его анализа на междисциплинарной основе, во-вторых, определены основополагающие требования, предъявляемые к поведенческой модели, претендующую на методологическую универсальность. Такая модель, по моему мнению, в первую очередь, должна:

– Основываться на современной философской трактовке научного метода исследования.

– Соответствовать современному научному осмыслению природы человека и механизма формирования его поведенческих мотиваций.

– Максимально расширять объяснительный потенциал теории.

– Исходить из эволюционного характера самой природы человека, его поведенческих стимулов и интересов.

– Обладать допустимым уровнем «дружественности» по отношению к другим поведенческим моделям.

Учитывая, что неоклассики до сих пор агрессивно отстаивают идею об универсальности своей поведенческой модели, целесообразно, прежде всего, протестировать ее с точки зрения соответствия этим требованиям. Такое тестирование позволяет сделать вывод о безосновательности их претензий. Во-первых, неоклассическая поведенческая модель, как методологический принцип анализа, основана на классической парадигме и, соответственно, воспроизводит характерные черты классического научного метода[14]. Об этом свидетельствует типичное для неоклассиков крайнее упрощение связей и зависимостей, присущих исследуемому феномену (обществу), отождествление принципов его развития на микро и макроуровнях, и их обязательная математическая интерпретация. Но в настоящее время все большее число философов и представителей других общественных наук отказываются от ньютоновской научной парадигмы, в том числе и от присущего ей так называемого «научного метода». По их мнению, неприемлемость этой парадигмы связана с тем, что она «…покоится, по существу, на предпосылках созерцательного материализма и эмпиризма, поскольку исходит из необходимости «снять» эффекты присутствия и активной деятельности субъекта, считая их препятствием к объективно истинному знанию»[15], и вследствие этого, как подчеркивает известный философ науки А. Койра, влечет за собой полный отрыв науки от реального мира[16].

Во-вторых, с точки зрения современного научного осмысления природы человека, его поведенческих мотиваций, в принципе нельзя согласиться с их неоклассической трактовкой, основанной на бентамовской философии утилитаризма (к тому же в крайне упрошенном ее варианте). Если также принять во внимание достигнутый к настоящему времени уровень развития социальной психологии и когнитивистики, то научная неправомерность неоклассического экономического человека, который ориентируется в своей деятельности исключительно на достижение экономического интереса и обладает абсолютной рациональностью, становится очевидной.

В-третьих, неоклассическая поведенческая модель в высшей степени бескомпромиссна по отношению к другим поведенческим моделям. В обобщенной форме оно выражается в различии тех допущений, которые присущи ей и всем остальным поведенческим моделям. Неоклассики в отличие от сторонников других поведенческих моделей считают, что «институты не имеют значения», и абстрагируются от них в своей поведенческой модели. Такое абстрагирование недопустимо, т. к. основано и на крайне упрощенном представлении о рынке, его информационных возможностях о механизме эволюции рыночной системы и формировании целеполаганий человека и его поведенческих мотиваций[17].

В-четвертых, практика показала, что прогнозные возможности неоклассики крайне ограничены. Крупнейший современный экономист М. Блауг, скрупулезно исследуя методологию неоклассической науки, пришел к выводу, «…что очевидно способность экономистов предсказывать фактическое развитие событий серьезно ограничено, и, следовательно, основание для скептицизма в отношении основного течения экономической мысли достаточно убедительно»[18]. Симптоматично, что и другие авторитетные представители экономической науки (Леонтьев, Браун, Уорсвик) критически оценивают возможность использования неоклассической поведенческой модели в качестве методологического принципа экономического анализа, в частности, и по этой причине. Правомерность приводимой М. Блаугом аргументации для доказательства методологической несостоятельности неоклассики очевидна. В 50-е годы ХХ века американский экономист М. Фридмен, отвечая на критику оппонентов неоклассической поведенческой модели, подчеркнул, что ее методологическая адекватность определяется способностью неоклассики давать правильные экономические прогнозы[19]. Этот аргумент в защиту своей поведенческой модели неоклассики используют и сегодня. Таким образом, «тестирование» неоклассической поведенческой модели на основе современной философской трактовки «научного метода», научных достижений в области социальной психологии, и теории познания, и даже – критерия, который сами неоклассики используют для доказательства ее методологической правомерности, позволяет сделать вывод о ее научной и методологической ущербности, непригодности для экономического анализа. Это означает и невозможность ее использования в качестве методологического принципа, междисциплинарного исследования. Во многом по этим же причинам притязания сторонников НИЭТ на методологическую универсальность своей поведенческой модели неосновательны. Представляя модифицированный вариант неоклассической модели экономического человека, она во многом сохраняет ее изъяны. Из двух других рассматриваемых здесь поведенческих моделей, для целей нашего исследования предпочтительнее ценностно-рациональная поведенческая модель, используемая современными последователями Т. Веблена. Она, во многом сходна с моделью социологического человека, но, во-первых, аргументация, приводимая в защиту ее правомерности и методологической универсальности носит более системный характер, чем у социологов, отстаивающих методологический универсализм поведенческой модели социологического человека. Ее сторонники, в отличие от социологов, достаточно обоснованно доказывают как научную и методологическую уязвимость неклассического экономического человека, так и адекватность предлагаемой ими поведенческой модели для междисциплинарного анализа общества как целостного феномена. Дж. Ходжсон, который, пожалуй, в наиболее системной форме дал и содержательную характеристику институциональной ценностно-рациональной поведенческой модели, и аргументацию в защиту ее научной и методологической правомерности, совершенно справедливо подчеркнул, что его исследование «…опирается на многообразные теоретические традиции других наук, а именно социологии, политологии, антропологии, психологии и философии»[20]. Во-вторых, для этой поведенческой модели характерен более высокий уровень, чем для социологической модели, «дружественности» по отношению к другим поведенческим моделям, а институциональные основания человеческой деятельности у современной «вебленовской» поведенческой модели шире, чем это принято в социологической науке. С одной стороны, эта модель, не абсолютизирует связи поведенческих мотиваций человека с его экономическим интересом, но признает и его влияние на их характер. С другой, она не только признает значение институтов, но и расширяет их содержательную характеристику, подчеркивая, что имеют значение не только правовые, но и неформальные институты, которые не всегда имеют функциональный (рациональный) характер. Таким образом, имеются весомые основания считать, что «вебленовская» поведенческая модель в современной интерпретации в принципе соответствует и предмету нашего анализа, и тем требованиям, которые позволяют ее использовать в качестве методологического принципа междисциплинарного анализа цивилизационного перехода. Исследование процесса исторической динамики на основе этой модели, позволяет «легализовать» необходимость самой постановки проблемы модернизации социокультурных ценностей, решения которой либо крайне упрощается, либо явно или неявно и сегодня игнорируется, или (особенно экономистами). Об этом до определенной степени свидетельствует, в частности, сохраняющиеся пристрастие исследователей информационного общества к технологическому и экономическому анализу его характеристик, условий и путей его развития. Системная критика такого технико-экономического исследования информационного общества невозможна без конкретизации роли социокультурных ценностей в исторической динамике. В связи с этим ее понимание, прежде всего, требует уточнения самого понятие социокультурные ценности. Социокультурные ценности – это духовные (утилитарные – политические и экономические и высшие – мировоззренческие, этические, эстетические) ценности, которые, закрепляясь в традициях, стереотипах мышления, устойчивых привычках, присущих данному социуму, играют роль институтов – неформальных (неписанных) поведенческих правил, характеризующих его ментальность. Если исходить из ценностного определения культуры и ее связи с общезначимым идеалом[21], то, очевидно, что институционализированные социокультурные ценности, в конечном итоге выражают смыслы, отражающие требования этого идеала. Институционализированные социокультурные ценности включены в институциональную систему, составляющими которой выступают также институции(организации), система институтов, закрепленных в правовых (писанных) нормах общества и различные механизмы принуждения к исполнению, как этих формальных, так и неформальных институтов. При существующих междисциплинарных походах к анализу роли институциональной системы в развитии общества, можно констатировать, что представители различных общественных дисциплин считают, что она выступает фундаментом общественного развития и поэтому играет ключевую роль в этом процессе[22]. Эта ключевая роль институциональной системы связана с ее структурообразующей функцией. В содержательном плане она выражается в том, что с помощью институциональной системы осуществляется структуризация социальных отношений, как внутри самих институций(организаций), так во внешней по отношению к ним социальной среде. Их институциональная структуризация происходит различными способами. Во-первых, через ее информационный и координирующий потенциал: существующая система поведенческих норм снижает уровень неопределенности и увеличивает возможности координации действий между акторами. Во-вторых, посредством влияния институтов на характер их поведенческих мотиваций. В-третьих, путем запуска механизмов принуждения, которые сдерживают или блокируют тенденцию к отклонению от институционализированных поведенческих норм. Очевидно, что процесс исторической динамики, всегда связанный с появлением качественно иной социальной среды, в принципе невозможен без обновления институциональной системы, хотя его масштабы темпы и характер определяются конкретными особенностями (историческими, географическими, культурными и др.), в котором он протекает. Специфическая роль ментальности общества в структурировании социальных отношений в условиях исторической динамики определяется ее связью с идеологией (идеалами) общества. Эта связь обуславливает: