Товарищ «Маузер». Братья по оружию из будущего - Юрий Валин

– Иди, дурачок, – прошептала девушка, глядя огромными бессмысленными глазами. – Хорошо будет. Я вкусная.

Не устоял прикомандированный к ремкоманде боец Звиренко. Заворожил-околдовал бойца девичий гладкий животик да лобочек с аккуратным рыжим островком. И хоть познал Пашка радости плотские еще дома, под шелест прибоя на теплом азовском песке, но сейчас вышло как в первый раз. Теплая она была, податливая, и правда, статуэтка живая. Вздыхала часто, руку, чуть подпорченную синяками повыше локтя, на шею закинула, кудри юного любовника пальчиками ласкала.

– Давай, давай… ох, какой же вы зверь, товарищ Антоний…

Как называла да за кого принимала, Пашка думать не желал. Сладко было так, что взвыть впору. Огромная кровать скрипела, мешали сползшие на сапоги шаровары, да только и оглох Пашка, и онемел. Сжимал в объятиях скользкое тело, не чуял запаха вина и застарелого курева.

Ноги девушки обхватывали поясницу, вздрагивали:

– Ой, постой, задавишь! Ты сегодня совсем… Марафету хочешь?

Пашка хотел продолжить. Кровь била в башке гулким колоколом. Трясло всего. Замер, только жадно целовал в ключицу.

– Сейчас, сейчас, – бормотала рыжая, запуская руку в груду подушек. – Я только носик припудрю. Сам-то отчего не хочешь?

Пашка двинуться ей дал, но вымолвить не мог ни слова. Да и не о чем было говорить. Ниже живота тело словно парализовало. Ох, да не может быть, чтобы такой сладостью плоть сводило.

Руки у барышни дрожали, белый порошок сыпался на грудь. Бормотала:

– Дай, дай втянуть. Да пусти, гад, я тебе по-собачьи дам.

Она звучно втянула ноздрями, на мгновение замерла. Замотав рыжей гривой, начала переворачиваться.

Себя Пашка не помнил. Мял белое тело, наседал, жадно хватая воздух, скрипел от блаженства зубами. Барышня тоже заохала в голос, да еще и скулила. Подушки, за которые цеплялась, расползлись, трещали под ногтями льняные, липкие, в пятнах, простыни.

Отдуваясь, Пашка осознал, что лежит, уткнувшись лицом в густые кудри. От волос несло диковинным душистым табаком. Девушка, кажется, не дышала. Пашка поспешно сполз на бок, перевернул барышню. Глаза у нее оказались открыты, черные, огромные зрачки слепо смотрели в потолок. Пашка испуганно тряхнул бледные плечи.

– Ты кто? – девушка слабо уперлась ладонью в его руку, попыталась оттолкнуть. – Уйди отсюда, тварь.

За окном крепко бабахнуло, зазвенели стекла. Густо затрещали выстрелы. Совсем под боком, на Сумской.

Пашка скатился с постели, поддернул шаровары.

– Тикать нужно! Вставай!

– Да иди ты в… Надоели, уроды совдеповские, – рыжая сунула голову в подушки, потянула на себя одеяло.

Летнее пальто Пашка обнаружил на дверце шифоньера. Девчонка отбивалась, пришлось ее тряхнуть так, что зубы клацнули. Захныкала. Пашка впихнул ее в пальто.

– Туфли где?

– Что пристал? Быдло, тварь мастеровая. Пальцы с заусенцами, кобель тупой.

Пашка тряхнул ее покрепче, на этот раз за волосы:

– Уходить нужно, дура! Шлепнут ведь тебя, как комиссарскую блядушку.

– Меня шлепнут?! Да уж верно, зашлепают во все дырки. Думаешь, я у офицеров не сосала? Вы там все одинаковые. Пусти волосы, скотина! Больно! Пусти! Хочешь, отсосу? Тебе понравится. Да пусти же! Денег хочешь? Вон, бери! Только отстань.

Она уцепилась за шифоньер, с полки, из-под шелковых тряпок посыпались пачки денег. И советские, и широкие, растрепанные николаевские. Пашка, окончательно ошалев, сгреб пару пачек, запихнул в карман девичьего пальто. Стыдясь, сунул комок денег себе за пазуху. Рванул девушку за шиворот:

– Выметайся!

Рыжая вдруг разрыдалась:

– Да оставь же меня, бессовестный негодяй!

На ногах она стоять не желала, и Пашка подхватил ее на плечо. Девичий кулачок слабо стучал по спине. Вот дурища! Но оставлять нельзя. Пристрелят сгоряча или так отдерут, что и как дышать забудет.

Скатились по лестнице. У двери Пашка прислонил девушку к стене:

– Дай огляжусь.

На углу у Сумской маячило несколько фигур с винтовками. Кто такие, Пашка рассмотреть не успел, – сверху, от улицы Гоголя, зацокали копыта.

Поспешно задвигая запор, Пашка зашептал:

– Слушай, здесь черный ход есть?

Девушка сидела, тупо опустив голову и поглаживая голые колени. Пашка с тоской догадался, что нужно было ей все-таки туфли найти. Во дворе клацали копыта. «Удрали, сволочи, – заорал кто-то. – Ничего, догоним». Затопали по брусчатке сапоги.

Пашка подхватил девушку за локти, потащил к лестнице. Окно было закрыто, пришлось выдернуть из кармана отвертку, поддеть шпингалет. Пашка рванул раму, за пыльными стеклами открылся короткий, сдавленный высокой кирпичной оградой дворик.

– Лезь!

– Я ноги поломаю, – вяло сказала девушка.

– Помогу, не бойся, – Пашка выбрался на карниз первым. Рыжая попятилась было к лестнице наверх, но парень ухватил за плечо: – Да бежим же, дурища ты этакая!

Ухватил за запястья, осторожно опустил вниз, пока девчонка не коснулась земли пятками в подранных чулках. Уцепившись за край окна, собрался прыгнуть сам. Внизу зашлепали босые ноги, – рыжая вдруг побежала вдоль стены.

– Стой! Куда?! – шепотом заорал Пашка.

Девушка уже завернула в подворотню.

Пашка спрыгнул и услышал звонкий крик на улице:

– Господа офицеры, спасите! Там большевик прячется!

– Господа, поднимите барышню, – заорал кто-то зычным командным голосом. – К делу, господа, не упустите мерзавца. Ефремчук, дом оцепить. Чтоб ни одна краснопузая вша не уползла.

Пашка закрутился под окном. Куда?! Спрятаться негде. Забор высоченный. Обратно в дом? Обложат, как хорька. А-аа, запрыгнуть, что ли?

Он разбежался, ударив в кирпичную стену носком сапога, метнул тело вверх. Пальцы правой руки дотянулись до гребня стены. Левая, хоть и сорвала ногти, но тоже помогла удержаться. Недаром столько времени на турнике провел. Подтянулся, закинул ногу на гребень.

– Вон он! По ногам цельтесь, господа!

Убегая по узкому гребню стены, Пашка краем глаза увидел фигуры, выскочившие из подворотни. Яркие белые околыши фуражек, малиновые тульи. Дроздовцы – ох, много чего про них нехорошего рассказывают.

Прыгать было некуда, по ту сторону забора до земли оказалось ого как. Верное дело – ноги переломаешь. Ох, до крыши бы флигеля добраться…

Стукнули разом два выстрела, одна из пуль свистнула за спиной, другая выбила красную пыль из кирпича под ногами. Пашка машинально подпрыгнул.

– Красный гиббон, господа, – засмеялся один из дроздовцев, передергивая затвор.

Пашка длинным прыжком перелетел на крышу флигеля. Жесть загрохотала под сапогами, среди этого грохота вовсе нестрашно свистнула пуля. Скат крыши оказался крут, подошвы заскользили, Пашка сел на колени, прямо перед глазами в жести появилось новое отверстие. Перевалившись через конек, парень покатился вниз. Машинально успел уцепиться рукой за карниз, относительно мягко шлепнулся в кусты. Ворота заперты, вон еще забор… В соседнем дворе к беглецу осатанело метнулась захлебывающаяся дворняга. Пашка от души угостил шавку сапогом, под скулеж и лай одолел следующий забор. Оказался в просторном дворе, – здесь ворота выходили на две стороны.

– Вон он, граждане! – завопили из окна. – Вон он, с «браунингом» на боку. Держите комиссара, господа!

К счастью, добровольцев держать комиссара, да еще вооруженного «браунингом», среди жильцов не нашлось. Пашка перемахнул через облупленные ворота, оказался в длинном переулке. Рванул вдоль стены. За спиной выскочил на перекресток всадник, вскинул карабин. Конь танцевал, стуча копытами по булыжной мостовой. Пуля ушла высоко. Кавалерист, выругавшись, передернул затвор, но Пашка уже юркнул в проулок.

Опомнился Пашка на чердаке трехэтажного дома, на углу Старомосковской. Дом попался удачный – на верхнем этаже никто не жил, двери квартиры распахнуты, валялись загаженные бумаги, сквознячок кружил по углам пух из распоротой перины. С крыши можно было уйти и на соседний дом, и по пожарной лестнице во двор, где за палисадником прятался крошечный садик. За садиком открывался крутой замусоренный спуск к соседней улице и дальше, к реке. Вообще-то можно было сразу туда пробраться да побыстрей уйти из центральной, буржуйской части города. Но беспорядочная стрельба вспыхивала на улицах совершенно неожиданно, и Пашка осознал, что у него куда больше шансов налететь на беляков, чем выйти к какой-нибудь задержавшейся в городе части красных. Вот угораздило.

Пот на спине высох. Пашка проверил «наган», для успокоения пересчитал чудом не выпавшие во время бегства деньги. Почти пятьсот рублей царскими, да еще керенки. Лошадь можно купить, а поторговаться, так и пару. Вот так приключение. Эх, сучка она, конечно, бесстыдная. Ведь только хорошего ей хотел, честное слово. Дура буржуазная. «Херувим», тьфу! Чуть не шлепнули из-за блядушки несознательной.

Злиться на рыжую не хотелось. Женщина – что с нее возьмешь? Легко ли красивой быть? Ой, ведь и вправду, красивая какая. Даже не верится.