Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия - Александр Костин

Академик Л. А. Дмитриев с названием своей статьи в «Советской культуре» (17 сентября 1985 года) долго не мудрил, а, иронизируя над своим оппонентом, озаглавил ее скромно, но со смыслом: «Испытание “Словом”», в которой пишет: «Текст, реально донесенный до нас первым изданием «Слова о полку Игореве», произвольно меняется. При этом допускаются ошибки, натяжки, несправедливые утверждения, противоречащие и «Слову», и историческим данным». А в своем предисловии к вышеуказанному научному сборнику добавляет: «Пример «исследования» А. Никитина, у которого «Слово о полку Игореве» из оригинального, тесно связанного своей идейной направленностью с событиями 80-х годов XII века памятника превращается в компиляцию, составленную из «поэм» Бояна, которые никому не известны и искусственно «воссозданы» самим же Никитиным, <…> свидетельствует о том, что к древнерусским текстам при их истолковании необходимо относиться так же бережно, как и ко всяким другим памятникам древности. Неквалифицированное, дилетантское вмешательство в литературный памятник наносит ущерб нашему культурному наследию»[22].

В этом же сборнике опубликована большая аналитическая статья М. А. Робинсона и Л. И. Сазоновой. «Несостоявшееся открытие («поэмы» Бояна и «Слово о полку Игореве»)», в которой отметим такой пассаж: «Серьезный методологический просчет Никитина – в подходе к «Слову о полку Игореве» без учета его художественной природы, – далее цитата из его статьи, – «Автор «Слова…» в ряде случаев решительно расходится с летописцами в оценке действующих лиц, в передаче взаимоотношений князей, даже в реальной географии южнорусских земель». Рассуждая так, Никитин забывает, что «Слово» – поэма, а не летопись и не актовый документ. Естественно, что разные жанры по-разному говорят о своей эпохе. Отсюда несоответствие «историко-поэтической системы» «Слова» реальной ситуации XIX века. В литературном произведении всегда существует дистанция между действительностью и ее художественным воплощением – для подкрепления этой, совершенно очевидной истины и, видимо, для придания своему труду «научного» характера авторы «припали» к неиссякаемому источнику мудрости – трудам В. И. Ленина. – Чрезвычайно ценно с методологической точки зрения положение В. И. Ленина: «Искусство не требует признания его произведений за действительность» (ПСС. Т. 29. С. 53.)»[23].

Так в чем же дело? Признайте опус А. Никитина художественной импровизацией на тему… и штыки (т. е. перья) в землю! Куда там, даже академик Б. А. Рыбаков – этот вечный оппонент академикам-филологам – туда же с упреками в адрес А. Никитина, что-де, мол, он тенденциозен, в частности, в отношении к князю Олегу Святославичу, как к безусловно «положительному» герою русской истории[24].

Короче говоря, все кому не лень из славной ортодоксальной школы, родившейся в стенах ИРЛИ («Пушкинском доме»), вдосталь «отоспались» на косточках бедного «нарушителя спокойствия» Андрея Леонидовича Никитина. Спрашивается, где же в это время был суровый обличитель (в будущем) идеологических догматов советского времени, одногодок и «тезка» Никитина Андрей Анатольевич Зализняк? Скорее всего, в Париже или писал, отрешившись от мира сего, очередную научную монографию «От праславянской акцентуации к русской» (1985 год).

Любознательный читатель:

– Упрекая академика А. А. Зализняка за его как бы пассивную гражданскую позицию, не забывайте, что он никогда не работал в ИРЛИ и солидаризоваться с «ортодоксами» школы академика Д. С. Лихачева он никак не мог.

– Конечно, он шел по другому «ведомству», работая в Институте славяноведения АН СССР (ныне РАН), и что творилось в другом академическом институте, близком по его направлению деятельности, не знал и не ведал.

Впрочем, это дела давно минувших дней, еще до горбачевской перестройки, а ныне ситуация сложилась так, что после публикации книги А. А. Зализняка «скептики» разом замолкли и почитай уже десяток лет о них «ни слуху, ни духу». Лишь американский славист Е. Кинан выступил в 2003 году с идеей, что автором «Слова» является известный чешский филолог Йосеф Добровский (1753—1829 годы)[25]. А. А. Зализняк достаточно легко опроверг эту теорию, отметив, однако, что «… книга Кинана – основательный и интересный труд. Это третья книга в серии больших работ, доказывающих поддельность СПИ, после Мазона и Зимина»[26]. Наконец-то, ведь «…доброе «Слово» и кошке приятно».

Впрочем, следует отметить, что одновременно с А. А. Зализняком, трудившимся над судьбоносным для атрибуции авторства «Слова о полку Игореве» произведением, в городе на Неве скромный «словолюб» Владимир Михайлович Богданов совершенно оригинальным путем «открыл» автора «Слова», о чем в 2005 году, в соавторстве с Н. В. Носовым выпустил книгу-сенсацию, «которую маститые «ортодоксы-словисты» даже не удостоили своим вниманием»[27]. Наступили новые времена, и гнобить «скептиков» испытанным орудием путем включения идеологической гильотины стало уже не модно, да и малоэффективно.

Сплотив свои, год от года редеющие ряды, «ортодоксы» избрали новую тактику борьбы со «скептиками», которую в полном соответствии с широко известной поговоркой можно назвать: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу».

Мы не будем здесь углубляться в суть версии В. М. Богданова – Н. В. Носова, но предполагаем, что третье место на пьедестале почета великих «скептиков», наряду с А. Мазоном и А. А. Зиминым, им будет обеспечено.

Свою скромную роль в решении проблемы датировки и атрибуции «Слова о полку Игореве» видим лишь в том, что, сопоставив версии А. Мазона, А. А. Зимина и В. М. Богданова, мы обнаружим некую таинственную нить, связующую их воедино.

Поразительно и глубоко символично, что заключительный этап нашей работы совпал с поистине историческим событием – возвращением в лоно матери-Родины Крымского полуострова, 600-летняя борьба за присоединение которого к Руси (России) завершилось победой в «Троянов век», т. е. во «…времен<а> Очакова и покорения Крыма».

Глава I

Что искал князь Игорь в половецкой степи?

Уже, княже, туга умъ полонила. Се бо два сокола слѣтѣста съ отня стола злата поискати града Тмутараканя, а любо испити шеломомъ Дону. Уже соколома крильца припѣшали поганыхъ саблями, а самою опуташа, въ путины желѣзны.

Сам князь Игорь словами автора повести совершенно определенно заявляет: «Хощу бо, рече, копие приломити // конец поля Половецкого: // съ вами, русици хощу главу // свою приложити, а любо испити шоломом Дону». Понятно, что ни о каком завоевании «града Тмутаракана» он не помышляет. Однако Бояре Великого князя Киевского Святослава Всеволодовича при толковании его «мутного сна» настаивают именно на той целеустановке похода Игоря, что приведена в эпиграфе к настоящей главе нашего исследования. Спрашивается почему? Ведь совершенно очевидно, что теми силами и боевыми средствами, которыми располагал князь Игорь, задачу завоевания бывшего Тмутараканского княжества, которым владели предки «Ольгова гнезда», решить было невозможно. Для этого требовалось углубиться в половецкие владения («конец поля Половецкого»), неминуемо встретив сопротивление приазовских половецких племен, разгромить их, а затем штурмом взять укрепленный византийцами город. Неужели бояре этого не знали и докладывали Святославу надуманную ими версию о цели похода Игоря?

Что собой представлял этот город, расположенный на Таманском полуострове, на период Игорева похода в Половецкую степь? И почему автор повести неоднократно упоминает этот город, отрезанный на тот период от русских земель Половецким полем? Действительно, кроме выше приведенного фрагмента из речи бояр, Тмутаракань упоминается в «Слове» в следующих контекстах: «збися Дивъ, //кличетъ врѣху древа, // велитъ послушати земли незнаемѣ,// Влъзѣ, и Поморию, и Посулию, и Сурожу, и Корсуню, иТебѣ, Тмутараканскый бълванъ», где автор повести утверждает, что в самом начале похода Игорева войска вся Половецкая степь, Приазовье, Причерноморье и Тамань уже осведомлены о движении русичей. Дважды упоминается этот город в ретроспективных отступлениях ко временам, когда предки князя Игоря владели землями Приазовья в составе Черниговского княжества: «Тъи бо Олегъ мечемъ крамолу коваше, и стрѣлы по земли сѣяше. // Ступает въ взлатъ стремень въ градѣ Тьмутороканѣ // той же звонъслыша давный великый Ярославъ сынъ Всеволодъ, // а Владимиръ по вся утра уши закладаше въ Черниговѣ»; «Всеславъ князь людямъ судяше, княземъ града рядяше, // а самвъ ночь влъком рыскаше // изъ Кыева дорискаше до куръТмутараканя».

Как видим, автор «Слова» четырежды упоминает имя этого далекого города, рассказывает о событиях, происходивших в нем на протяжении почти целого двухсотлетия, хорошо знает родословную черниговских и тмутараканских князей, двое из которых упомянуты в «Зачине» «Слова о полку Игореве»: «…которыи дотечаше, // та преди песнь пояше // старому Ярославу, храброму Мстиславу, иже зареза Редедю предъ пълкы касожьскыми, // красному Романови Святъславличю».