Сократ: учитель, философ, воин - Борис Стадничук

В этом Сократ оставался сыном своего времени. В его эпоху между сферой, где царствовала женщина (она чаще всего ограничивалась хозяйственными заботами), и царством мужчин, включавшим весь остальной мир, существовала почти непреодолимая стена. Слова «гражданин» и «воин» считались синонимами, а значит, гражданскими правами обладали только мужчины. Такова была суровая неизбежность полисной жизни, и хотя Сократ больше, чем кто-либо другой из современников, сделал для разрушения полисного уклада, в гендерных вопросах он оставался традиционалистом. Во всех посвященных ему сочинениях, кроме Ксантиппы, упоминаются сотни мужчин и не более пяти женщин. И все они, как сказали бы в наше время, «маргиналки»: прорицательницы, колдуньи, гетеры. Причем Сократ никогда не вступает с ними в дискуссии – просто использует рассказанные ими истории для иллюстрации тех или иных своих идей. В те времена женщина воспринималась как дополнительный (и не особенно интересный) материал для познания, но не как познающий субъект.

К тому же у Ксантиппы не было того утешения, которое есть у женщин, чьи мужья активно занимаются строительством «семейного гнезда», хозяйством. Сократ никогда не прикидывался хорошим хозяином, а над бытовыми хлопотами только посмеивался. Сносить постоянную иронию мужа по поводу того, что представляется им самым важным, с трудом могут и современные жены. И они по-своему, конечно, правы. Поэтому не стоит представлять Ксантиппу чудовищем и верить, что вся семейная жизнь Сократа была непрекращающимся скандалом, спровоцированным его супругой.

Сократ – литературный герой?

Тот факт, что и семейная жизнь Сократа, и его сексуальные пристрастия стали темами множества недобросовестных сплетен, во многом объясняется тем, что сам он, по крайней мере внешне, не придавал значения тому, как выглядит его личная жизнь в глазах окружающих. И если бы только личная!

Как это ни удивительно, один из самых знаменитых мыслителей в человеческой истории, занимавшийся философской терминологией, всю жизнь проживший среди слов и воспитавший нескольких выдающихся писателей – и Ксенофонта, и Платона, и Еврипида, – сам не позаботился о том, чтобы оставить после себя хотя бы строчку. Впрочем, то же можно сказать и о Христе, и о Мухаммеде, и о Конфуции, и о Будде Гаутаме.

Все, что мы знаем о Сократе и его учении, написано после его смерти и, скорее всего, так или иначе восходит к сочинениям двух его любимых учеников – Ксенофонта и Платона. А еще одного очень злого, но остроумного и наблюдательного врага – Аристофана (444–387/380 гг. до н. э.). Но тот, судя по всему, не понимал разницы между Сократом и софистами, просто считал его самым ловким и удачливым среди коллег по этому мошенническому ремеслу. Тем не менее и его рассказ содержит для нас кое-что ценное. Но только благодаря Ксенофонту и Платону, вернее их книгам, бродячий афинский мудрец выходит из тьмы безвестности на широкую, магистральную, как сейчас говорят, дорогу человеческой мысли. Поэтому мы не станем погружаться в малодостоверные и противоречащие друг другу анекдоты, которые были сложены в последующие эпохи о происхождении Сократа, его родителях, личной жизни и юности, а приглядимся к тому, что пишут о нем люди, хорошо его знавшие лично. Тем более что каждый из них рассказывал о личности Сократа то, что считал в ней главным – в силу собственных склонностей.

Лебедь на коленях

Платон познакомился с Сократом в поздний период жизни философа, лет на двадцать позже, чем Ксенофонт, и лет на тридцать – чем Алкивиад. К моменту встречи он был постарше своих предшественников, значительно их умнее и образованнее и уже имел большой опыт собственных попыток постижения жизни – правда, не столько философский, сколько эстетический. Молодой Платон писал стихи и как раз собирался впервые прочесть их перед публикой в афинском театре. Не исключено, что ему просто разрешили выступить «на разогреве» перед премьерой какой-нибудь комедии Аристофана или трагедии Еврипида. Юношей он был очень робким – не Ксенофонт и уж тем более не Алкивиад. Поэтому он смертельно волновался, но изо всех сил старался взять себя в руки. Он стоял перед театром, куда уже понемногу начинала собираться публика, и, должно быть, со страхом вглядывался в лица своей будущей аудитории. Неподалеку от него остановилась небольшая компания афинян, увлеченных разговором, к которому бедняга Платон, чтобы хоть как-то заглушить свой страх, невольно прислушался. Мы никогда не узнаем, о чем и с кем спорил в тот день Сократ. Но мы знаем, что Платону его собственные писания сразу же показались бездарными и бессмысленными, а все, чем он до сих пор интересовался, – абсолютной чепухой. А ведь он был, как теперь сказали бы, гармонично развитой личностью: не только писал стихи, но и всерьез занимался борьбой, тем ее видом, который теперь называют греко-римской. Иногда доводится читать или слышать, что он участвовал в Олимпийских играх или даже становился их победителем. Увы, это неправда. Он только собирался принять участие в Играх. И не в Олимпийских, а в Истмийских[2] – тоже довольно популярных, но рангом пониже. Однако спортивная карьера, как и поэтическая, была забыта в одно мгновение. Он решительно отбросил в сторону и таблички со стихами, и всю свою прежнюю бессмысленную, как он теперь понял, жизнь и пошел за стариком, который шутя, двумя-тремя словами умел подчинить себе шум и ярость земного существования и навести порядок в окружающем хаосе.

Если как человек Сократ рождается для истории в тот день, когда преградил дорогу Ксенофонту, то как философ – только в день встречи с Платоном. Собственно, в тот день родилась и вся мировая философия. Согласно легенде, накануне ночью Сократ видел странный сон: на коленях у него сидит гадкий утенок. И вдруг он покрывается ослепительно белым оперением, превращается в прекрасного лебедя, взмахивает крыльями и улетает прочь. Если Ксенофонт сохранил для потомков личность Сократа, то Платон – его мысль. И не просто сохранил, а вырастил и научил летать. Плохой поэт оказался великим писателем и философом (правда, Аристотель полагал, что все философские сочинения его учителя – это поэзия, слегка замаскированная под научные трактаты). В какой степени философия Платона вдохновлена Сократом, а в какой – его собственное детище? Об этом ученые спорят до сих пор. В какой степени утенок (учение Сократа) был гадким и бескрылым, пока за него не взялся Платон? Платон провел рядом с Сократом только несколько лет – это были последние и не лучшие годы жизни Учителя. И, возможно, не только с бытовой, биографической, но и с интеллектуальной точки зрения. Но Платону казалось, что он понял Сократа намного лучше, чем все остальные его слушатели. Помимо собственных впечатлений он собрал и осмыслил все, что все другие поколения учеников могли вспомнить не столько о жизни, сколько о словах учителя. В результате возникла философия в современном ее понимании – как наука о мысли. И вряд ли когда-нибудь удастся полностью отделить друг от друга ее создателей.

И снова деликатный вопрос

Сократ прожил долгую жизнь. Мы договорились не гадать о том, что прячется в тумане его молодости, но в той ее части, которая на свету, он постоянно окружен слушателями, друзьями, почитателями и молодыми людьми, которые считают или даже прямо объявляют себя его учениками. Алкивиад, Ксенофонт, Платон, Еврипид – только самые знаменитые. Можно назвать еще десятки имен. Многие из них более нигде не упоминаются, но некоторые принадлежат людям, оставившим заметный след в афинской истории. По большей части это были сильные, яркие, не похожие друг на друга личности: в бурные эпохи вроде той, о которой мы рассказываем, такие рождаются чаще обычного (или просто имеют больше возможностей себя проявить). Кто-то стал богачом, а кто-то был им, но разорился – из-за страсти к игре или в результате Пелопоннесской войны. Кто-то пал в бою за родные Афины, а кто-то преданно служил их врагам. Кто-то строил жестокий, тиранический, почти фашистский (как его назвали бы в наше время) режим[3], утвердившийся в Афинах после войны, а кто-то боролся с ним и стал его жертвой. Многие из них не были знакомы и даже никогда друг друга не видели, потому что принадлежали к разным поколениям. Алкивиад был старше Ксенофонта лет на десять, а тот минимум на столько же старше Платона. И родной город, и учителя они видели в разные эпохи. Кто-то помнил еще Акрополь без Парфенона и голосовал за Перикла, когда тот впервые пришел к власти. Кто-то родился в процветающем мегаполисе, столице тогдашнего «цивилизованного мира», а умер от чумы в осажденном врагами голодающем и почти обезлюдевшем городе. Для кого-то единственной реальностью были послевоенные, зализывающие раны Афины, озлобившиеся жители которых все время искали, на кого бы свалить вину за свои несчастья. Порой они встречались – при казни Сократа присутствовали и почти юноша Платон, и старший товарищ Сократа Критон, которому было уже за семьдесят. Как они уживались друг с другом? Считали себя какой-то неформальной общностью – учениками Сократа? Спорили или нет о том, кто сохранил его слова, его учение в большей чистоте? Если и так, то мы этого не узнаем. Никто не скажет, как менялось с годами мировоззрение Сократа, в какую сторону оно эволюционировало и как менялся он сам. Одинаково ли он держал себя с Алкивиадом, Ксенофонтом и Платоном? Мы можем только гадать, почему Ксенофонт и Платон почти нигде не упоминают друг о друге. Лицом к лицу они, возможно, не встречались – политические события и личные обстоятельства развели их довольно далеко, причем и в буквальном смысле: за многие тысячи километров. Но сочинения друг друга – тем более посвященные Сократу, который для обоих оставался главным в жизни человеком, – несомненно, читали. Как Ксенофонт и Платон их оценивали? Ксенофонта еще его современники называли «аттической пчелой» – за красочный, сладкий, как мед, но меткий и острый, как пчелиное жало, язык, весьма подходящий для описания удивительных стран, где ему довелось побывать в течение его пестрой и богатой приключениями жизни. Может быть, «стилист» Ксенофонт, как и многие, считал, что желторотый птенец, встретившийся под старость Учителю, – никакой не лебедь, а самозванец и шарлатан, приписавший Сократу собственное сомнительное учение? Да еще и вложивший в уста Учителя речи путаные и непонятные. А Платон, которому действительно пришлось практически на ровном месте создавать философскую терминологию, чтобы более-менее адекватно передать сложные маршруты человеческой мысли, возможно, полагал, что такой солдафон и материалист, как Ксенофонт, не проник в понимании учения Сократа дальше поверхностного слоя. Что он даже не представлял себе, рядом с каким кладезем мудрости ему столько лет посчастливилось жить! Что он смотрел, но не видел, слушал – и ничего не услышал.