Торговый дом Домби и сын, Торговля оптом, в розницу и на экспорт (Главы I-XXX) - Чарльз Диккенс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Том временем между миссис Чип и Ричардс было заключено и скреплено соглашение с помощью мисс Токс, а Ричардс, которой с большими церемониями вручили, словно некий орден, младенца Домби, передала своего собственного ребенка со слезами и поцелуями Джемайме. Затем было подано вино, чтобы поднять дух семейства.
- Не хотите ли выпить стаканчик, сэр? - предложила мисс Токс, когда явился Тудль.
- Благодарю вас, сударыня, - сказал Тудль, - уж коли вы угощаете...
- И вы с радостью оставляете свою славную жену в таком прекрасном доме, не так ли, сэр? - продолжала мисс Токс, украдкой кивая ему и подмигивая.
- Нет, сударыня, - сказал Тудль. - Пью за то, чтобы она опять была дома.
При этом Полли еще сильнее заплакала. Посему миссис Чик, которая, как и подобает матроне, обеспокоилась, как бы чрезмерная скорбь не причинила ущерба маленькому Домби ("молоко пропадет, пожалуй", - шепнула она мисс Токс), поспешила на выручку.
- Ваш малютка, Ричардс, будет превосходно себя чувствовать с вашей сестрой Джемаймой, - сказала миссис Чик, - а вам нужно только сделать усилие, - в этом мире, знаете ли, все требует усилий, Ричардс, - чтобы быть совершенно счастливой. С вас уже сняли мерку для траурного платья, не так ли, Ричардс?
- Да-а, сударыня, - всхлипывала Полли.
- И оно будет прекрасно сидеть на вас, я уверена, - сказала миссис Чик, - потому что эта же молодая особа сшила мне много платьев. И из лучшей материи!
- Ах, вы будете такой франтихой, - сказала мисс Токс, - что муж вас не узнает. Не правда ли, сэр?
- Я бы ее узнал в чем угодно и где угодно, - проворчал Тудль.
Было ясно, что Тудля не подкупишь.
- А что касается стола, Ричардс, - продолжала миссис Чик, - то к вашим услугам будет все самое лучшее. Ежедневно вы будете сами заказывать себе обед; и все, чего бы вы ни пожелали, тотчас вам приготовят, словно вы какая-нибудь леди.
- Да, разумеется! - с большою готовностью подхватила мисс Токс. - И портер - в неограниченном количестве, правда, Луиза?
- О, несомненно! - отвечала в том же тоне миссис Чик. - Придется только, милая моя, слегка воздерживаться от овощей.
- И, пожалуй, пикулей, - подсказала, мисс Токс.
- За этими исключениями, моя дорогая, - сказала Луиза, - она может руководствоваться своими вкусами и ни в чем себе не отказывать.
- А затем вам, конечно, известно, - сказала мисс Токс, - как она любит своего собственного дорогого малютку, и я уверена, Луиза, вы не осуждаете ее за то, что она его любит?
- О нет! - воскликнула миссис Чик, полная великодушия.
- Однако, - продолжала мисс Токс, - она, естественно, должна интересоваться своим юным питомцем и почитать за честь, что на ее глазах маленький херувим, тесно связанный с высшим обществом, ежедневно черпает силы из единого для всех источника. Не правда ли, Луиза?
- Совершенно верно! - подтвердила миссис Чик. - Вы видите, моя дорогая, она уже совершенно спокойна и довольна и собирается весело и с улыбкой попрощаться со своей сестрой Джемаймой, своими малютками и со своим добрым честным мужем. Не правда ли, дорогая моя?
- О да! - воскликнула мисс Токс. - Разумеется!
Несмотря на это, бедная Полли перецеловала их всех с великой скорбью и, наконец, убежала, чтобы ускользнуть от более нежного прощанья с детьми. Но эта хитрость не увенчалась заслуженным успехом, ибо один из младших мальчиков, угадав ее намерение, тотчас начал карабкаться - если можно применить это слово с сомнительной этимологией - вслед за нею на четвереньках по лестнице, а старший (известный в семье под кличкой Байлера * - в честь паровоза) отбивал дьявольскую чечетку сапогами в знак своего огорчения; к нему присоединились и все прочие члены семейства.
Множество апельсинов и полупенсов, посыпавшихся на всех без исключения юных Тудлей, успокоили первые приступы горя, и семейство было поспешно отправлено домой в наемной карете, которую задержали специально для этой цели. Дети под охраной Джемаймы теснились у окна и всю дорогу роняли апельсины и полупенсы. Сам мистер Тудль предпочел ехать на запятках среди торчавших гвоздей - способ передвижения для него самый привычный.
ГЛАВА III,
в которой мистер Домби показан во главе своего домашнего департамента как человек и отец
Похороны скончавшейся леди "состоялись", к полному удовольствию владельца похоронного бюро, а также и всего окрестного населения, которое обычно расположено в таких случаях к придиркам и склонно возмущаться каждым промахом и упущением в церемонии, после чего многочисленные домочадцы мистера Домби вновь заняли соответствующие им места в домашней системе. Этот маленький мирок подобно великому внешнему миру отличался способностью быстро забывать своих умерших; и когда кухарка сказала: "У леди был кроткий нрав", а экономка сказала: "Таков наш удел", а дворецкий сказал: "Кто бы мог это подумать?", а горничная сказала, что "она едва может этому поверить", а лакей сказал: "Это похоже на сон", - событие окончательно покрылось ржавчиной, и они начали подумывать о том, что и траур их порыжел от носки.
Ричардс, которую держали наверху в почетном плену, заря новой жизни казалась холодной и серой. У мистера Домби был большой дом на теневой стороне темной, но элегантной улицы с высокими домами, между Портленд-Плейс и Брайанстон-сквер. Это был угловой дом с просторными "двориками" *, куда выходили погреба, которые хмуро взирали на свет своими зарешеченными окнами и презрительно щурились косоглазыми дверьми, ведущими к мусорным ящикам. Это был величественный и мрачный дом с полукруглым задним фасадом, с анфиладой зал, выходивших окнами на усыпанный гравием двор, где два чахлых дерева с почерневшими стволами скорее стучали, чем шелестели, - так были прокопчены их листья. Летом солнце заглядывало в эту улицу только по утрам, примерно в час первого завтрака, появляясь вместе с водовозами, старьевщиками, торговцами геранью, починщиком зонтов и человеком, который на ходу позвякивал колокольчиком от голландских часов. Вскоре оно вновь скрывалось, чтобы больше уже не показываться в тот день, а музыканты и бродячий Панч *, скрываясь вслед за ним, уступали улицу самым заунывным шарманкам и белым мышам или иной раз дикобразу - чтобы разнообразить увеселительные номера; а в сумерках дворецкие, когда их хозяева обедали в гостях, появлялись у дверей своих домов, и фонарщик каждый вечер терпел неудачу, пытаясь с помощью газа придать улице более веселый вид.
И внутри этот дом был так же мрачен, как снаружи. После похорон мистер Домби распорядился накрыть мебель чехлами, - быть может, желая сохранить ее для сына, с которым были связаны все его планы, - и не производить уборки в комнатах, за исключением тех, какие он предназначал для себя в нижнем этаже. Тогда таинственные сооружения образовались из столов и стульев, составленных посреди комнат и накрытых огромными саванами. Ручки колокольчиков, жалюзи и зеркала, завешенные газетами и журналами, ежедневными и еженедельными, навязывали отрывочные сообщения о смертях и страшных убийствах. Каждый канделябр, каждая люстра, закутанные в полотно, напоминали чудовищную слезу, падающую из глаза на потолке. Из каминов неслись запахи, как из склепа или сырого подвала. Портрет умершей и похороненной леди, в рамке, повитой трауром, наводил страх. Каждый порыв ветра, налетая из-за угла соседних конюшен, приносил клочья соломы, которая была постлана перед домом во время ее болезни и гниющие остатки которой еще сохранились но соседству; притягиваемые какой-то неведомой силой к порогу грязного, сдающегося внаем дома напротив, они с мрачным красноречием взывали к окнам мистера Домби.
Апартаменты, которые оставил для себя мистер Домби, сообщались с холлом и состояли из гостиной, библиотеки (которая была, в сущности, туалетной комнатой, так что запах атласной и веленевой бумаги, сафьяна и юфти состязался здесь с запахом многочисленных пар башмаков) и оранжереи, или маленького застекленного будуара, откуда видны были упоминавшиеся выше деревья и - иной раз - крадущаяся кошка. Эти три комнаты были расположены одна за другой. По утрам, когда мистер Домби завтракал в одной из первых двух комнат, а также под вечер, когда он возвращался домой к обеду, раздавался звонок, призывавший Ричардс, которая являлась в застекленное помещение и там прогуливалась со своим юным питомцем. Бросая по временам взгляды на мистера Домби, сидевшего в темноте и посматривавшего на младенца из-за темной тяжелой мебели - в этом доме много лет прожил его отец и в обстановке оставалось немало старомодного и мрачного, - она стала размышлять о мистере Домби и его уединении, словно он был узником, заключенным в одиночную камеру, или странным привидением, которого нельзя ни окликнуть, ни понять.
Уже несколько недель кормилица маленького Поля Домби сама вела такую жизнь и проносила сквозь нее маленького Поля; и вот однажды, когда она вернулась наверх после меланхолической прогулки в угрюмых комнатах (она никогда не выходила из дому без миссис Чик, которая являлась по утрам в хорошую погоду, обычно в сопровождении мисс Токс, чтобы вывести на свежий воздух ее с младенцем, или, иными словами, торжественно водить их по улице, словно в похоронной процессии) и сидела у себя, - дверь медленно и тихо отворилась, и в комнату заглянула маленькая темноглазая девочка.