Жнец - Павел Корнев

Засады, облавы, летучие отряды кавалерии…

Густав Сирлин надумал переждать лихое время в лесах, а потом и вовсе перебраться в Драгарн, но от выследивших остатки беглой сотни королевских егерей удалось уйти только ему, да Жаку. И вот оно как в итоге вышло: ерундовый порез загноился и свел Бортье в могилу.

Был ли сотник рад тому, что старуха с косой в очередной раз обошла его стороной? Скорее этот факт его просто устраивал. Закидывавший комьями сырой земли тело спутника Густав давно уже не испытывал практически никаких эмоций. И даже непременный спутник беглецов — страх утонул в бездонном омуте как-то незаметно затопившей его душу серой хмари безразличия.

Густав устал. Он просто очень сильно устал.

Летом был кураж. Летом его вела злая радость, и сотник щедро разбрасывался выпитой из Виктора Арка потусторонней силой. В глазах солдат он стал чуть ли не одним из небожителей. Но не лубочно-правильным Святым, а всемогущим повелителем битвы, одним взмахом руки способным раскидать десяток латников.

Что ж — какое-то время так оно и было. Пока не иссякла сила. Пока он не почувствовал, что вычерпан до дна. Опустошён и уподоблен высушенному ярким солнцем рыбьему костяку. Вымотан настолько, что даже таившаяся в глубине его души тьма не способна больше разгореться во всепожирающее чёрное пламя.

Когда это случилось? Две декады назад? Три? Он не помнил. Прошлое терялось в туманной пелене, а попытки разобраться в путанных обрывках воспоминаний заканчивались дикой головной болью.

Но, если с тем, что для него есть лишь серое настоящее, Густав худо-бедно смирился, то роль обычного человека принять так и не смог. Осознание собственной никчёмности жгло его изнутри, будто пожиравший торфяник подземный огонь. Жгло, не давало думать ни о чём другом, заставляло бежать куда глаза глядят, лишь бы подолгу не оставаться на одном месте.

Не потому ли и повалились на отряд все эти неприятности?

Кто знает?

Тёмный сотник предпочитал об этом не задумываться. В его сером настоящем места для прошлого больше не оставалось.

Но может это и к лучшему?

Кинув на могилу последний ком земли, Густав отошёл к лесному болотцу сполоснуть выпачканные в грязи руки, да так и замер, уставившись на дрожавшее из-за бежавшей по воде ряби отражение. Давно нестриженные лохмы всклокоченных волос, кудлатая борода, осунувшееся лицо с тёмными провалами воспалённых глаз.

Неприглядное зрелище. Неприглядное и тревожное.

Сотник вытер ладони о замызганные штанины, вернулся к могиле и уселся на ствол вывороченного из земли вяза. Увиденное ему не понравилось. Весьма не понравилось. Давным-давно, чуть ли не в прошлой жизни, когда Густав бродяжничал и водил знакомство с разным отребьем, он вдоволь насмотрелся на опиумных курильщиков. Конченые людишки. Но так ли он теперь от них отличался?

Те грезили о затяжке дарящей блаженное забытье отравы, ему для полного счастья хватило бы и крупицы потусторонней силы. Скверны, как пренебрежительно именовали её недалёкие святоши.

Впрочем, даже сейчас Сирлин продолжал презирать тех вконец опустившихся бродяг. Они сами выбрали свой путь. Он оказался заложником семейных тайн, и ничего изменить в своей жизни уже не мог. Другое дело, что никогда к этому особо и не стремился.

И уж точно Густав не собирался подыхать от жалости к самому себе в этом забытом всеми Святыми лесу.

Утопиться в болоте?

Как-нибудь в другой раз.

Кое-как приведя в порядок всклокоченную шевелюру, Густав подрезал бороду и кинул кинжал к валявшемуся на земле мечу. Потом избавился от засапожного ножа, вытряхнул из дорожного мешка кольчугу и, посильнее напялив шляпу, зашагал в сторону тракта.

Сколько бы он не просидел в чащобе — о нём не забудут. Жнец не из тех, кто прощает плевки в лицо. А уж на забывчивость Виктора Арка рассчитывать и вовсе глупо. Нет, единственное, что оставалось сотнику, — это как можно быстрее сбежать на полдень. В Драгарн. В Алезию. На худой конец — в Пахарту. Там его не достанут. Там можно будет переждать лихое время.

К тракту Густав вышел уже под вечер. Первым делом он нарвал лопухов и вычистил заляпанные болотной жижей сапоги, потом осмотрел одежду и недовольно поморщился. Солдатская куртка с тёмным пятном на месте споротой эмблемы полка и давно нестиранные штаны респектабельности бывшему сотнику не добавляли. С другой стороны — таких вот непонятных персонажей сейчас хоть пруд пруди. В глаза он бросаться точно не будет, а это главное. На крайний случай в подклад куртки нужные бумаги зашиты. И золото — на золото надежды было даже больше, чем на поддельную подорожную.

Выбравшись на заросшую высокой пожухлой травой обочину, тёмный сотник с четверть часа подыскивал подходящее место, потом приглядел заросли только-только начавшего облетать орешника и уселся на лежавший неподалёку от них плоский камень. Если поедут солдаты или ещё какой беспокойный люд — сигануть в кусты проблемой не станет. А торговый обоз или почтовая карета тут волей-неволей ход замедлят: сразу за его камнем тракт круто поворачивал, огибая болотину.

В кустах и в самом деле хорониться пришлось не единожды — армейские разъезды по тракту мотались постоянно. Да и без служивых непонятного сброда на дороге хватало. Залёгший в кустах Густав на глаза им не показывался — меньше всего он хотел угодить в переделку, ошибившись с выбором попутчиков.

Как-то незаметно подкрались ранние осенние сумерки, небо затянули облака и заморосил мелкий серый дождик. Тёмный сотник поёжился, но с обочины уходить не стал. И не прогадал: вскоре на дороге показалась одинокая бричка. Правил ей худощавый мужчина лет сорока, под поднятым верхом прятался от дождя его спутник.

На повороте бричка замедлила ход, а когда Густав ступил на дорогу и вовсе остановилась — возница сразу сообразил, что незнакомец успеет перехватить поводья, и нахлёстывать лошадь не стал. Вместо этого он поудобней перехватил плеть и привстал с козел.

— До Мерна не подвезёте, люди добрые? — припомнив называние соседнего городка, выставил перед собой пустые руки Сирлин.

— На въезде солдаты подорожные проверяют, — предупредил возница.

— Не беда, — улыбнулся Густав. — Бумаги имеются.

— Тогда подвезу. — Мужчина на миг нахмурился, потом тяжело вздохнул и пожал плечами: — Почему не подвезти?

— Благодарю, — поспешил забраться в бричку сотник и протянул руку: — Густав.

— Фридрих, — представился хозяин брички и сунул плеть за голенище сапога.

Так и не скинувший с головы капюшона спутник возницы промолчал. Да и сам Фридрих не выказал особого желания продолжать разговор. И лишь когда мимо них в очередной раз проскакал отряд ланских кавалеристов, Сирлин не выдержал и поинтересовался:

— Неспокойно в округе?

— А где сейчас спокойно? — пожал плечами Фридрих, оказавшийся несколько старше, чем решил сотник поначалу. Теперь-то Густаву были прекрасно видны исчертившие лицо собеседника тонкие морщинки, набухшие вены и мешки под глазами.

— Тоже верно.

— Но летом и вовсе пришлось лиха хлебнуть, — поправил возница шляпу с пообтрепавшимися полями, из-под которой выбивались слегка вьющиеся светлые волосы. — Из дома страшно выбраться было, не то что из города.

— И не говорите, — усмехнулся сотник. — Будь моя воля, из дома бы — ни ногой.

— Это точно. — Фридрих разглядел, что солдатская куртка на попутчике не ланского фасона и тяжело вздохнул: — У меня сыновья на войне сгинули. Теперь вот приходится одному крутиться…

— А вы по какой части будете? — заинтересовался сотник.

— Лекарь я. В окрестных деревнях лекарей сейчас днём с огнём не сыщешь, вот и мотаюсь.

— Есть такое дело, — кивнул Густав, который не понаслышке знал, как непросто отыскать в разорённой войной стране самого завалящего костоправа. Особенно когда у тебя на руках раненый боец, а на хвосте висят королевские егеря.

— Но ничего, налаживается потихоньку жизнь, налаживается. Вот поначалу жути натерпелись — просто беда.

— А что такое? Мародёры?

— Нет, солдаты себе лишнего не позволяли. Но как наши город сдали, по ночам люди пропадать начали.

— Серьёзно?

— А то как же! Первую декаду все от страха тряслись. Сейчас как дурной сон то время вспоминается.

— Лихое времечко настало, — от необходимости поддержать разговор кивнул Густав. — Остаётся надеяться, дальше лучше будет…

— Да будет, чего там. Простому люду всё равно, кому подати платить. Главное, чтобы три шкуры не драли.

— А храмы Единения как?

— Дело привычки, — поёжился Фридрих. — Кому невтерпёж, тот и дома Святым помолиться может, я так считаю. Но многих туда до сих пор силком сгоняют. Кого-то и пороли уже…

— Вот как?