Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти - Джозеф Рейнгольд

Сон. Идея о смерти как о сне, возможно, является больше чем метафорой и утешением. Lewin (36) убежден, что на ранних этапах жизни различие между «хорошим» и «плохим» делается, по видимому, в соответствии с двумя видами сна. Крепкий, безмятежный сон младенца у материнской груди – модель хорошего сна. Сон, потревоженный органическим влиянием и дурными сновидениями, – плохой сон. С двумя видами сна коррелируют два взгляда на смерть. Идея о смерти как о безмятежности, состоянии покоя соответствует сну младенца, который ничто не тревожит. Это состояние обладает свойством бессмертия, состоянием бесконечного блаженства.

Воссоединение. Вера в воссоединение с умершими людьми является осознанной и воспитанной культурой. Когда существует сильное отождествление себя с умершим человеком, или зависимость от него, то желание воссоединения с ним может привести к самоубийству. Это справедливо даже по отношению к детям. Keeler (37) обнаружил, что у большинства детей, госпитализированных из-за их реакции на смерть родителя, появлялись мысли о воссоединении, которые выражались в снах, фантазиях и галлюцинациях. Примерно половина из них думала о самоубийстве, а некоторые предпринимали серьезные суицидальные попытки. Иногда необъяснимая смерть пожилого мужчины или женщины кажется выражением желания соединиться с умершим супругом. Идея воссоединения является одним из неосознанных или частично осознанных определяющих факторов самоубийства и вне связи с тяжелой утратой (38). Greenberg (39), в процессе изучения фантазий о воссоединении, обнаружил, что существуют люди, находящиеся в состоянии депрессии, которые, разочаровавшись в своих взаимоотношениях с живыми, обращаются к мертвым; люди с органическими заболеваниями, которые, для того, чтобы справиться с переживаниями по поводу собственной смерти, обращают свои чувства к ушедшим в мир иной любимым людям; относительно здоровые люди, у которых появляются фантазии на эту тему тогда, когда налицо стресс, вызванный предстоящим хирургическим вмешательством.

На подсознательном уровне воссоединение означает возвращение в материнское лоно. Какое-то время я воспринимал эту идею как поэтический образ, но она слишком часто встречается в психотерапевтической практике и литературе (40), чтобы относится к ней как к созданному воображением способу отрицания смерти. Это психическая реальность, возможно, универсальная, и иногда обладающая сильной мотивационной силой. Rank (41) писал, что смерть подсознательно воспринимается как возвращение в лоно матери, и что с мыслью о смерти связано чувство удовольствия от возобновления внутриутробного существования. Jones (42) отмечает, что идея о том, что смерть означает «возвращение на небеса, откуда мы пришли в этот мир, то есть, в лоно матери», является весьма обычной для размышлений в религиозных сферах. Желание умереть вместе, говорит он, есть ничто иное, как желание лечь и уснуть вместе, изначально с матерью. Согласно наблюдениям Grotjahn (43) «Самые прекрасные сны очень часто бывают снами о смерти и воссоединении с матерью в первозданной любви». Chadwick (44) различает «смерть-мать», воспринимаемую как благотворное возвращение во внутриутробное состояние, и «смерть-отца», которая воспринимается как действие жестокого родителя. В то же время, для женщины «смерть-мать» может быть нежелательной и враждебной из-за материнской ревности к своей дочери.

У фантазии о возвращении к матери имеется и негативный аспект; на самом деле, она является источником страха смерти. Эта фантазия может означать удовлетворение гетеросексуального или гомосексуального полового влечения. (Мужчина или женщина также могут воспринимать смерть как кровосмесительный союз с отцом.) Смерть – осуществление желания и наказание, инцест и смерть неразделимы. Однако, я полагаю, что более важным является значение возвращения к матери как формы уничтожения без вовлечения сексуальности. Таким образом, возвращение назад сводится к недифференцированному состоянию, что равносильно уничтожению эго, но страх активного уничтожения еще больше. Мать не только Земля, лоно, дающее приют, но также источник самых ужасающих образов смерти. Grotjahn (43) верит, что боязнь смерти берет начало в ранней оральной стадии, на которой присутствует страх уничтожения «грозной матерью». Deutsch (46) говорит, что для женщины младенческое соединение с матерью опасно и возвращение к нему таит в себе угрозу психоза и даже смерти. Это та самая угроза, от которой женщина вынуждена защищаться на протяжении все своей жизни. Она борется с амбивалентным стремлением: желанием вернуться к кормящей матери и страхом быть подчиненной деструктивной матерью. Этот конфликт подробно исследован в книге «Страх быть женщиной».(1)

Рождение заново. Возвращение в лоно матери подразумевает рождение заново в той же мере, что и воссоединение с ней. Фантазии о повторном рождении и страстное желание его, в смысле духовного возрождения и даже реинкарнации, возможно, являются универсальными. Bromberg и Schilder (47) рассматривают идею о повторном рождении как часть мира иллюзий каждого человека и убеждены, что желание возродиться является прочно укоренившейся установкой по отношению к смерти. Мы не предполагаем, что смерть уничтожит нас, но ожидаем возрождения в вечном триумфе. Значение обновления может нести в себе не только смерть, но и необычный опыт: конвульсивные припадки, произвольные или спровоцированные, переживаются человеком как смерть и повторное рождение, или реинкарнация. Широкий спектр значений в психологии повторного рождения исследуется Юнгом (Jung)(48), а его значение в литературе изучает Hallman.

Если смерть является не возрождением, а уничтожением, то тогда все ценности сводятся к нулю. Именно желание сохранить свое сознание для того, чтобы не утратить жизненные ценности, полагает Hocking (31), служит причиной отказа воспринимать смерть как уничтожение. Интерес к продолжению существования после смерти личности, наделенной сознанием, как необходимое условие для сохранения значения вещей, может быть в большей степени признаком разумности, чем желания собственного бессмертия. По тому же признаку, уничтожение ценностей в процессе существования имеет значение смерти, смерти при жизни. Мы умираем внутри себя, теряя индивидуальность в конформизме, утрачивая чувствительность или духовную благодать, теряя ощущение смысла происходящего или будущего, а также утрачивая человеческие отношения. «Ни смерть не равна, ни жизнь», говорит Fraenkel (50). «Смерть при жизни – вот великий уравнитель… Мы никогда не сможем постичь Смерть. Мы испытываем только смерть за смертью, в то время как годы уходят от нас, оставляя за собой разлуку и расставания … обиду и боль: шрамы». Чрезвычайно ярко тема «руин в душе» выражена в поэзии Т. С. Элиота, особенно в произведении «Неискренние люди».

Любовь и сексуальность. Между смертью и любовью явно существуют определенные связи. Желание соединиться с человеком, любимым при жизни, – одна из них. Другая связь – пожертвование своей жизнью во имя любви к стране, семье, другу или приверженности принципам и идеалам. Hocking (31) говорит о смерти как о «цене любви» в рождении новых поколений, а Бердяев (52) комментирует его слова, заявляя, что такая идея может принадлежать только стадному уму, который знает только одно лекарство против смерти – рождение. Победа рождения над смертью не имеет ничего общего с человеческой индивидуальностью и, таким образом, является иллюзией.

Кто-то может испытывать подсознательное желание смерти, чтобы обрести любовь в этой жизни, а не следующей. Эта идея кажется парадоксальной и труднообъяснимой, но только не в сознании ребенка. Ребенок отвергаемый враждебной матерью убежден, что ему не стоит существовать, так как мать хочет его смерти. Своей смертью он надеется успокоить ее и приобрести ее расположение. Представление о том, что потребность в любви может быть удовлетворена только через смерть особенно устойчиво в сознании женщин. Материнская любовь – это награда смерти.

Некоторые думают о смерти как о любви не в чувственном смысле и не в смысле достижения цели, а в самом прямом значении. Sparkenbroke (40) относился к смерти так, как другие мужчины относятся к любви; понятие «любовь» для него имело окончательность смерти. (Это не то же самое, что любовь к смерти у Романтиков.)

Мучительность осознания человеческой смертности кроется не только в мыслях о собственной кончине, но и в потере любимых и даже в смерти посторонних. Бердяев (53) признается в «жгучем желании вернуть жизнь всем тем, кто умер». Marcel (54) убежден в том, что человек не может примириться со смертью потому, что искренней любви сопутствует желание бессмертия для своего любимого. Binswanger приписывает бессмертие самим любовным отношениям, так как смерть не может поколебать веру в любовь; любовь способна пережить все временное, она – вечна.