Солнечный мальчик - Сергей Саканский

Скользкая, как сало, рука легла на его плечо.

— Еще минутку, — попросил прайс.

— Не положено, — вздохнул полис, и мощная лапа схватила прайса поперек туловища.

Извиваясь, он отчаянно орал, но, словно в ночном кошмаре, не слышал собственного голоса, и в то же время видел себя сверху, как он открывает рот все шире и шире — с жалким беззвучием пойманной стрекозы…

Кожей спины он ощутил холодные снежные простыни, и с их прикосновением почти потерял способность видеть и двигаться. Полиса быстро покатили кровать (все быстрее и быстрее, как под горку) и, наконец, въехали в гулкий жестяной туннель, полный стеклисто-радужных вееров, словно внутренность подзорной трубы.

И в это время (то, чего прайс уже не мог видеть, но видел живьем еще минуту назад) солнце, как это ни удивительно, продолжало светить неподвижному морю, и вода возвращала излишки света, и уже два световых потока — сверху и снизу — обрушивались на безлюдный мир, раскаляя брошенную людьми одежду и обувь, забытые детские игрушки, — всю эту солнечную свалку, медленно тлеющую в зловещем огне.

Солнечный мальчик

Встреча

И в лабиринте древних аллей ленивыми стадами бродят толпы людей, а также жадных детей и по-хозяйски озирают бесконечный простор, и расширяют свой кругозор…

Песня, неразборчивая запись с микрофона

Гаррик прайс очнулся в постели и — пока неизбежная курица сновидений таяла прямо перед его носом — с опаской ощупал свое горячее и влажное тело, убедившись, что все члены на месте.

Бледный свет с трудом проникал в комнату через толстые бутылочные стекла. Зеркальный пол тускло отражал оконный переплет. Казалось, что пространство за окном было озарено свечой.

Справа на такой же кровати просыпался ай, сжимая в кулачки темный воздух. Из уголка его глаза выползла серебристая слеза. Наши просыпались, тяжело выпадая из небытия.

— Вот так все обычно кончается, — сказал фул.

— Возмутительно, — сказал леннон. — Мы с детства привыкли, что из любого положения есть выход, так нас обманывали в сказках, и понять, что есть безвыходные положения, мы никогда не сможем.

Наверху раздался стук, будто там кто-то плясал. Прайс прислушался. Стук повторился.

— Мы живем неправильно, ужасно! — отчаянно воскликнул фул. — Так не должны жить живые люди (при этих словах ай мучительно застонал).

— А что ты хочешь! — возразил смайл. — Если бы можно было существовать как-нибудь иначе, кроме как жить, ну, скажем, лить, я бы тогда мог выбирать между жизнью и лизнью. А так — извольте жить, коль ничего другого не умеете.

— Есть, есть лизнь! — крикнул ай, натягивая одеяло на лицо. — Невыносимо! — приглушенно донеслось из-под одеяла. И еще:

— Сумасшедший дом какой-то… Да! — ай завелся, не показываясь из-под одеяла:

— Земля — это место, куда ссылают сумасшедших со всей вселенной. Едва лишь кому вздумается родиться идиотом, так делают так, что он рождается на Земле… Мы сюда втроем прилетели — я, ой, и ух. Целую неделю с орбиты мы изучали ваши радио— и телепередачи. У нас создалось впечатление, что это пригодная для жизни (равно как и для лизни) планета. И что же? Ой попал в руки цереу. Уха сгубили француженки, а я… Сами видите! Вы говорите, что во всем виновато государство… Милые вы мои! Если уж оно есть, то оно будет всегда. Его просто не надо было придумывать! Нигде во Вселенной такого нет — чтобы один был королем, а другой сутенером. Вы с самого начала ошиблись, разделив друг друга по профессиям. Вы никогда не искупите этого первородного греха… (поскольку все это — глухим голосом — говорило одеяло, никто не принимал его ценные мысли всерьез)… Вы еще дети, вам всего десять тысяч лет, и вас надо учить, что такое хорошо и что такое плохо. Я живу на планете, которую вы называете Солнцем (с большой буквы!) У нас никогда не бывает ночи, у нас столько света, что его хватает еще на десять планет, в том числе и вашу. Это свет нашего разума… Ты говоришь лизнь… У нас бесконечное число способов существования — от мизни до пизни — каждый выбирает по вкусу, а пресловутая «жизнь» уже давно вышла из употребления как примитив… Я хочу домой… Я очень, очень хочу домой, — ай всхлипнул. — Когда я был маленьким, меня отвезли в пионерлагерь, и я тоже очень хотел домой… — постель содрогнулась и заплакала голосом годовалого ребенка. Неестественно красный нос ая высунулся наружу, жадно втянув воздух. Вдруг что-то опять подозрительно застучало наверху. Все подняли головы, словно надеясь увидеть через потолок, кто подает сигнал.

Прайс спрыгнул с кровати и, хорошо понимая, что делает глупость, подергал запертую дверь.

— Кто-нибудь читал графа Монтекристо? — спросил он.

— Терпеть не могу Дюма, — томно промычал леннон, который успел заснуть во время длинной речи ая.

Прайс ощупал стену и нашел ее довольно крепкой. Он шагнул к окну, царапнул ногтем стекло, убедившись, что оно бронировано. Из окна был виден небольшой дворик, завершавшийся кирпичной стеной до самого неба…

Вдруг что-то по-мышиному прошелестело в дымоходе.

Прайс открыл дверцу. То, что он увидел в шахте, заставило его вздрогнуть. На бечевке, связанной из носовых платков, бантов и веревочек, болталась развернутая пачка из-под сигарет. Вот что было написано на ней косметическим карандашом.

МЫ ЗДЕСЬ НАД ВАМИ (И ВСЕ НАШИ ТОЖЕ)

Вчерашний день — мертвый — неподвижно стоял в утренней памяти прайса, как вода в омуте, но что-то важное, самое главное — какая-то тонкая блестка — терялось в этой темной глубине… Он прочел записку вслух.

— Боже мой! — воскликнул леннон. — Там наши девочки!

— Нас всех забьют на мясо! — простонал ай. — Меня-то, меня! А я не гожусь для землян… — и он заплакал навзрыд.

Если и есть хоть один против ста, что можно спастись, подумал прайс, то я готов поставить на кон не только свою жизнь.

— Ведь я никакой не инопланетянин, — продолжал ай сквозь слезы. — Я просто им… — он начал икать, как перед казнью. — Я просто имп… О-о-о! — заревел он, содрогаясь от боли.

Выходка ая всех развеселила. Когда ему было плохо, он всегда врал, что он человек.

— Успокойся, — сказал фул. — Мы верим, что ты местный.

— Да! — вскричал ай. — Я местный… Я-то местный, а ты… Это вы все инопланетяне, вы — пришельцы. Прочь с моей планеты!

Лязгнул замок, и луч мрака отпечатался на полу. Полис вошел.

— Ну что, мальчики? Что, солнечные мои? — ласково заговорил он и вдруг встрепенулся:

— А где номер седьмой?!

Прайс, который в это время стоял у дымохода и не был виден, прайс, повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, подпрыгнул, перевернулся через голову и плотно сжатыми пятками обрушился на затылок сатрапа.

— Нельзя! — успел крикнуть тот, распластавшись на полу, как поломанная кукла.

Прайс перевернулся в воздухе и обеими ногами поразил полиса в лоб, в смертельный центр нервных окончаний. Все произошло так быстро, что никто не успел и вздохнуть.

— Теперь-то мы их сделаем! — сказал прайс, крупно дрожа от возбуждения.

Он подошел к двери и осторожно заглянул в щель. Коридор был темен и пуст.

Прайс отделился от стены и, полный желания превратится в тень, двинулся по коридору — туда, где могла быть лестница. В самом конце этого колодца, бросаясь мутными брызгами света, бледной сильфидой трепетала лампа. За спиной уже тлели сожженные мосты.

Ключом, найденным в кармане полицейского халата (таким квадратным с косой бородкой, универсальным ключом) прайс отпирал двери, за которыми томились наши. Он даже не заглядывал внутрь, а лишь подергивал ручку, давая понять, что путь свободен.

Пахло йодом, как после шторма. Лестница привела прайса в такой же коридор, расположенный над первым, и там он тоже отпирал двери, приближаясь к комнате, где, по расчетам, была грета.

В конце коридора показалась человеческая тень. Прайс отпрянул за угол и понял, что его увидели: по полу забарабанили торопливые шаги. Прайс бросился обратно к лестнице. Двумя пролетами ниже кто-то поднимался, простужено кашляя и матерясь. Прайс кинулся вверх по ступенькам и, пробежав два этажа, попал в узкий неосвещенный проход под самой крышей. Быстро продвигаясь наощупь, он слышал множащийся шум погони: из-за угла метнулся сетчатый свет фонаря; они были уже близко; они настигали его…

Прайс нащупал металлическую скобу и надавил на нее. Дверь поддалась, и он очутился в небольшом помещении, в центре которого на цементном постаменте работал электромотор. В шахте лифта слышались приглушенные шорохи, будто кто-то переворачивал огромные листы бумаги. Прайс прыгнул на крышу лифта, и его сразу понесло вниз.

Оставаться в лифте было безумием, и он сразу нажал на первую попавшуюся кнопку. Лифт остановился, двери открылись, прайс вышел и — оказался посередине большого светлого зала, полного народу в халатах, грязно-белых и ядовито-зеленых…