Пассажирка с «Титаника» - Наталья Солнцева

– Чучело!

– Кто это сказал? – рассердился мужчина.

Собравшиеся в коридоре девчонки притихли. Никто не признался. Мужчина протянул руку и коснулся моего подбородка. По моим щекам текли слезы. Казалось, я разучилась обижаться. Меня столько раз обзывали, оскорбляли и дразнили, что я перестала реагировать. Мне было все равно. Но в этот миг во мне проснулось чувство собственного достоинства.

Мужчина опустил руку, и я мельком увидела перстень на его пальце. Это был черный камень в золотой оправе, совершенно круглый и гладкий. Гораздо позже мне стало известно, что такая огранка называется кабошон.

Перстень заворожил меня. Я чуть не потеряла сознание.

– Что с тобой? – воскликнул мужчина, когда я начала оседать на пол.

Он подхватил меня на руки и понес. В моей голове зашумело, последнее, что я услышала, были фразы:

– Она, наверное, хлебнула для смелости…

– Нанюхалась…

Меня поглотила тьма, прорезываемая странными звуками. В нос ударил резкий неприятный запах.

– Нашатырь подействовал, – произнес кто-то надо мной. – Она пришла в себя.

– Что это было, доктор?

– Глубокий обморок. Вероятно, от голода. Видите, какая она худышка? Кожа и кости. Она из неблагополучной семьи. Мать – горькая пьяница. Ее давно пора лишить родительских прав. У нее на уме только водка.

– Где они живут? Могу я поговорить с ее матерью?

– Не советую. Это конченая алкоголичка. С утра до вечера не просыхает. Вишь, до чего довела девчонку? Я бы таких…

Доктор не договорил и махнул рукой.

– Надо отвезти ее домой, – произнес обладатель перстня.

– Я отвезу, – предложил доктор.

– Спасибо, но я все же хочу взглянуть на ее родню. Я сам отвезу ее.

– Как хотите. Ее братья – наркоманы и бандюги, – добавил доктор. – Мы все перекрестились, когда они уехали из поселка. Яблочко от яблоньки недалеко падает.

Что-то звякнуло, щелкнуло, и раздались шаги. Это доктор покинул комнату с пыльными шторами. Я лежала на казенном диване и боялась пошевелиться. Меня тошнило, голова кружилась. Не хватало еще вырвать! Мне часто приходилось вытирать блевотину за матерью, и я знала, как это неприятно.

Обладатель перстня опустился на стул и погладил меня по волосам.

– Тебе лучше?

– Да… – выдохнула я. – Я хочу пить…

Через минуту у моих губ оказался граненый стакан, и в рот потекла холодная вода. Она была солоноватая и колючая. Я сделала несколько глотков и закашлялась.

Мужчина приподнял мне голову и вытер мой подбородок.

– Ты еще совсем ребенок…

– Мне… уже четырнадцать.

– Отлично, – одобрил он, словно возраст являлся моей заслугой. – Мы понимаем друг друга. Не так ли?

– Понимаем.

Я отчаянно желала одного: чтобы он увез меня из этого ужасного места навсегда. Чтобы я никогда больше не вернулась в этот отравленный химикатами угасающий поселок, к этой опустившейся женщине, которая считается моей матерью, в это провонявшее табачным дымом и перегаром грязное логово, которое и квартирой-то назвать нельзя. Ночлежка, кишащая тараканами и клопами.

Тогда я не могла выражать свои мысли связно и думала лишь о том, чтобы спастись. Бегство было моим спасением.

– Ты сможешь идти? – спросил меня обладатель перстня.

– Попробую…

Я приподнялась и села. Комната пришла в движение. Пол, потолок и стены закружились, к горлу подкатил комок.

– Ой!.. Меня сейчас стошнит…

– Возьми мятную конфету и вставай, – сказал он. – Нам пора ехать.

– Куда?

– К тебе домой. Где ты живешь?

– Я не хочу домой…

– Это необходимо.

– Нет! – заплакала я. – Я не поеду! Заберите меня с собой… или убейте.

– Ты готова расстаться с жизнью, лишь бы не возвращаться в свою семью?

– У меня нет семьи.

Я смутно помню, как он помог мне сесть в машину, как мы добирались до нашего облупленного трехэтажного дома с черными ржавыми балконами и давно не мытыми окнами. Я сидела на переднем сиденье и боролась с дурнотой. Сдерживала слезы. Молилась.

На ум приходили странные слова, смысл которых оставался скрытым. Вероятно, то был какой-то чужой язык. Чужие гортанные звуки возникали в моем воспаленном мозгу, мешались с запахом дыма…

– Ничего, что я курю? – покосился на меня водитель.

– Красивое кольцо, – пробормотала я, не отрывая глаз от перстня. – Что это за камень?

Мужчина засмеялся и сказал:

– Приехали. Ну, веди меня. Надеюсь, твоя мамаша окажется трезвой.

– Это бывает очень редко.

Мы поднялись по темной заплеванной лестнице на третий этаж. В подъезде пахло мышами и мочой.

– Бедняжка, – покачал головой обладатель перстня. – Я вытащу тебя отсюда.

– Обещаете? – просияла я.

– Это ваша дверь?

Он нажал на кнопку звонка, но тот не работал. Тогда он постучал. Громко, настойчиво.

– У нас всегда открыто, – робко вымолвила я и потянула дверь на себя. В квартире раздавался храп. – С тех пор, как умер отец, некому починить замок.

– От чего он умер?

– Его дядя Витя убил, наш сосед. Он теперь сидит.

– Чудесно, – усмехнулся мужчина. – Надеюсь, твоя мать в здравом уме?

– Она напилась и спит.

В неубранной прихожей валялись пустые бутылки. Он переступил через них и зашагал вперед, в комнату. Мать лежала навзничь на засаленных диванных подушках и храпела. Отекшая, синяя, с выступающей на губах слюной. Ее платье задралось, ноги в дырявых колготах были разбросаны. Мои младшие сестры играли на полу, подражая взрослым, – наливали из бутылки воду в пластиковые стаканчики и поили своих кукол, у которых недоставало рук и ног.

При виде нас они испуганно сбились в кучку, но быстро осмелели и начали клянчить еду. Мужчина предусмотрительно захватил с собой пакетик конфет. Дети с восторгом набросились на угощение. Они не умели говорить спасибо и только счастливо косились на нас.

Обладатель перстня с трудом растолкал пьяную мать. Она не понимала, ни где она находится, ни чего от нее хотят. Ее лицо приобрело мало-мальски осмысленное выражение, лишь когда она увидела деньги в руках незнакомца.

– Я забираю твою дочь, – заявил он. – Она получит хорошую работу, и тебе не придется тратиться на нее.

Мать кивала, не отрывая глаз от денег. Она готова была продать меня кому угодно, лишь бы вожделенные купюры перекочевали от незнакомца к ней.

– Распишись, – потребовал он, достал из папки лист бумаги с готовым текстом, протянул матери ручку и указал, где ей следует поставить подпись.

Кажется, до нее кое-что дошло. Она подняла на меня заплывшие щелочки-глаза и икнула от удивления.

– Ты б-берешь ее? Эту у-уродину?

– Да! Да! Я забираю ее насовсем. Больше она не станет тебе докучать. Давай, подписывайся, что отдаешь девочку мне, твоему родственнику, на воспитание. Потому что не можешь ее содержать.

– На кой она т-тебе сдалась?

– Это уж мое дело.

Мать потянулась за деньгами, но незнакомец проворно подсунул ей бумагу. Ее пальцы дрожали, и она, с трудом держа ручку, нацарапала внизу свою фамилию.

Мне было невдомек, что в этот миг решается моя судьба и что мать заключает с незнакомцем сделку, предметом которой являюсь я…

Москва

– Что это с ним? – улыбнулась Катя. – Напился до чертиков?

– Схожу, взгляну, – вздохнул Лавров.

Ему не нравилось то, как повела себя Дора, и особенно то, как странно рухнул с эстрады ее незадачливый жених.

– Я с тобой!

– Оставайся на месте, Катя, – приказал он. – Без тебя зевак хватает.

Вокруг лежащего ничком Генриха уже сгрудились гости. Прибежали охранники клуба – два добрых молодца в одинаковых костюмах.

– Расступитесь! Ему нужен воздух! – истерически выкрикивала дама бальзаковского возраста в красном, чрезмерно узком для ее фигуры платье. – Ему нечем дышать!

Музыка смолкла. Дора перестала задирать подол, показывая публике свои тощие ляжки. Она наклонилась и смотрела, что делает на полу ее суженый. Тот не подавал признаков жизни, и невеста издала пронзительный вопль. Она схватилась за голову и покачнулась. Скрипач бросился к ней на помощь.

– Его нужно перевернуть, – важно изрек тучный господин, уставившись на распростертого в нелепой позе Генриха. – Иначе он задохнется.

Охранники, похожие друг на друга, словно два брата-близнеца, собрались выполнить его рекомендацию и дружно нагнулись.

– Не советую ничего трогать! – осадил их Лавров. – Особенно тело!

– Тело?! – взвизгнула дама бальзаковского возраста. – Он что, разбился насмерть?

– Помилуйте, тут едва полметра будет… – возразил голос из публики.

Посыпались реплики:

– Не может быть!..

– Он головой об пол ударился…

– Сотрясение мозга…

– Какой ужас…

– Он не шевелится…

– Вызовите врача!.. «Скорую»!..

– Где администрация?.. Примите же меры!..

– Человек умирает!..

– Спокойно, господа, – произнес Лавров, опускаясь на корточки рядом с Генрихом. – Сейчас разберемся. Не мешайте мне.