Леротикь - Владимир Романовский

Рассеянным взглядом Юджин проводил Инспектора Роберта Кинга, вышедшего из терминала – только что вернувшегося из отпуска в Тоскании. Юджин понятия не имел, кто такой Инспектор Кинг. Но чем-то этот человек привлек его внимание – какая-то серия не очень четких картинок. Все еще пытаясь их рационализировать, Юджин повернулся к двум клиентам и спросил их, куда они желают ехать.

Ему дали адрес в самой негостеприимной части Бруклина под названием Бушвик.

– Нет, – сказал Юджин, возвращаясь к реальности и поднимая брови.

– Что ты сказал? – спросил большой мужчина с водевильной сумрачностью, к которой в некоторых районах прибегают, чтобы выразить неудовольствие.

Тон мужчины неприятно задел Юджина, который иногда бывал и вспыльчив.

– Я сказал – нет. Ты что, блядь, оглох? Нет. НЕТ. Понял?

– Ты с кем это так разговариваешь? – возмущенно спросила тучная женщина.

Юджин выключил мотор, вытащил из прозрачного щитка лицензию, и вышел из машины. Чувство всеохватывающей свободы овладело им. Клиент уже махал рукой, призывая диспетчера.

Этот последний, наслаждаясь моментом, медленно повернулся к Юджину и посмотрел на него надменно.

– Ты отвезешь их туда, куда они велят, – сказал он строго. – А то, если желаешь, могу позвонить ребятам из Комиссии Такси и Лимузинов.

– Зачем? – удивился Юджин. – Думаешь, они захотят отвести этих двух в Бушвик?

– Ага, так ты из умничающих, – догадался диспетчер, радостно принимая вызов. – Хорошо. Давай сюда лицензию.

Он вытащил ручку и блокнот. Юджин бросил лицензию диспетчеру под ноги. Ноги диспетчера обуты были в ботинки для хождения по горам.

– Возьми себе, – сказал он. – И не жри столько хамбургеров, мужик. У тебя, блядь, щеки в десять раз больше твоего мозга, а изо рта у тебя пахнет так, что аж в Джерзи носы зажимают.

Диспетчер и клиенты так удивились поведению Юджина, что растерялись, не зная, что им делать дальше. Юджин спокойно пошел прочь. Ему позволили уйти. Когда он скрылся из виду, решили, что лучше всего клиентам – сесть в следующее такси. За рулем этого следующего сидел толстый приветливый парень родом с Ямайки в стильном полиестровом свитере поверх бермудской рубашки. Широко улыбнувшись, он объяснил добродушно, что машина у него сломалась, увы. Он продемонстрировал это, повернув ключ зажигания дважды и пожав виновато плечами – стартер не проворачивался. Как только следующее за ним такси подобрало двух неприкаянных клиентов и уехало на встречу с судьбой в Бушвике, машина толстого парня с Ямайки каким-то чудом тут же завелась. Следующие три клиента ехали в Манхаттан.

Юджин позвонил начальнику из ближайшего автомата.

– Я делаю тебе одолжение, потому что ты мне нравишься, – объяснил он. – Машина стоит у Международных Прибытий. Нет, я в эту игру больше не играю. С меня хватит. Что? Ну, если тебе необходимо знать – мне дали клиентов в ебаный Бушвик, а два ограбления за два месяца – это слишком много восторга, даже для такого беззаботного искателя приключений, как я. Нет. Да, как же. Нет, мне нельзя было просто уехать, ты что, шутишь, что ли? Меня бы тут же остановили, а за это штраф восемьсот долларов. Нет. Очень сожалею. Ухожу. Да, прямо сейчас. Вот в этот самый момент. Спасибо за все.

На подсобном автобусе он доехал до метро, а на метро до Манхаттана. У него не имелось – ни планов, ни знакомств, ни друзей в высшем эшелоне, ни денег – помимо семидесяти долларов, которые он успел заработать за день, заплатив сперва девяносто начальнику за смену. Следовало срочно выпить.

II

Фрагменты из дневника Юджина Вилье составляют значительную часть повествования об убийстве Уолша, расследовании, и сопутствующих событиях. Юджин держал свой дневник в ящике письменного стола, и никогда не забывал запереть ящик на ключ. Компьютеру Юджин не доверял, наслушавшись разных разностей о коварных властях.

Несмотря на предосторожности, дневник доставали, читали, и затем прятали опять в ящик – многие. Каждый раз, открывая ящик, Юджин обнаруживал, что листы дневника не были никем потревожены, лежат так, как он их оставил.

По первым же страницам дневника можно заключить, что Юджин начал вести его во время короткого периода существования его музыкальной группы, то бишь, через десять лет после убийства Уолша, (в то время, когда Инспектор Кинг более или менее сдался, решив не заниматься больше данным делом).

ИЗ ДНЕВНИКА ЮДЖИНА ВИЛЬЕ —

Меня зовут Юджин Вилье. Мне двадцать четыре года. Я пианист. Я негр, не очень красивый, худой, среднего роста, с непримечательными чертами лица и длинными конечностями и пальцами. Представляете себе. У меня есть музыкальная группа. Мы обслуживаем вечеринки, а также даем концерты. Ну, хорошо, на самом деле мы не даем концерты, и в Карнеги Холл нас завтра не пригласят. Но мы принимаем участие в сборных выступлениях с другими такими же неудачниками в противных заведениях на Бликер Стрит. Ну, знаете – группы и банды с двусмысленными названиями, и толпы слушателей, которые думают, что они ужасно развиты и современны и крутятся в хорошем обществе, в то время как на самом деле им просто нечего делать. Они не понимают музыку. Нельзя одновременно понимать музыку и ходить в такие заведения. Безликий джаз, безликий рок, кантри, все это очень громко и совершенно неоригинально, много монотонных ритмов, и много среднего возраста белых людей, методически напивающихся до беспамятства, думая, что это поможет им снова почувствовать себя молодыми. Может и чувствуют. Но не выглядят. Чтобы сводить концы с концами, я играю на фортепиано, от вечера к вечеру, в нескольких заведениях на Второй Авеню. Делю жуткую дыру в Ист Вилледже с жалким созданием по имени Фукс, нашим бас-гитаристом. Музыканты, не умеющие овладеть настоящим инструментом всегда в конце концов приходят к бас-гитаре. Любой может за неделю научиться.

Мой отец – ученый, а мать моя – профессиональная уборщица, умеющая убрать двадцатикомнатный особняк за три часа, а потом сидеть в кресле следующие три дня, ничего не делая, или почитывая дешевый роман. Иногда она читает стихи, но это совсем другая история. Если хорошо присмотреться к моим родителям, понимаешь, что именно мама – настоящая. То, чем отец по жизни занимается – надувательство, и в глубине правоверной своей души он об этом знает. Нет, он конечно же прилежно учился в то время как остальные студенты в кампусе оттягивались напропалую, на что имели полное демократическое право. Отец часами корпел над книгами, которые ему не нравились, справочниками, которые он понимал лишь с большими усилиями. После чего он прошел все нужные экзамены если не с грандиозным успехом, то по крайней мере очень ровно. Получил степень в Гарварде, и так далее. Теперь он работает в специальной лаборатории, субсидируемой правительством. Одевается с большим вкусом и умеет говорить речи на публике. Выглядит представительно на любой конференции, но нет у него никаких оригинальных идей, и в этой своей лаборатории он до сих пор ничего нового не открыл и не наработал. Зато он помнит все, что сделали другие. Выглядит он солидно, никогда не опаздывает на работу и не прогуливает, поэтому начальство вынуждено время от времени повышать его в должности. Наверное, он хороший руководитель, хотя я слышал, что коллеги его посмеиваются у него за спиной, а некоторые черные коллеги, особенно из тех, кто помоложе, стесняются его и стыдятся. Мама, вроде бы, его любит, несмотря на то, что все о нем знает. Он хороший муж. Наверное.

Все мои приключения с музыкой, в которых я плаваю не находя берега, началась, когда мне было восемь лет. Стояли пресловутые Оптимистические Годы, когда каждый должен был в самом скором времени разбогатеть раз и навсегда и наконец-то бедность канула бы в прошлое. И уж преступность точно канула бы в прошлое. Люди думали, что как только мы избавимся все от бедности, преступность просто перестанет существовать, ну, типа, все преступники вдруг покончат жизнь массовым самоубийством в какую-нибудь отчетливо лунную ночь. У мамы тогда была летняя работа за городом – убирала она особняк в поместье, такой типа целый дворец, не шучу. Принадлежал он семейству Уолшей – безответственно богатая пара с двумя детьми. Во всяком случае, так мне сказала мама – двое детей, мальчик и девочка, и имена у них, типа, Мелисса и Алекс, или что-то в этом духе, Алекс младенец еще, а Мелиссе, типа, восемь или девять лет. Я их никогда не видел, и часто осведомлялся, где они, собственно, шляются, когда мама меня привозила с собой, а мама говорила всегда – в бординг-школе1, заткнись, но какая такая бординг-школа в разгар лета, не говоря уже о том, что Алекса наверняка все еще кормили грудью? Ну, не грудью, конечно же, мама-Уолш была слишком богата для таких физиологических крайностей, хотя возможно у них была кормилица с Филиппин или из Польши.