Дети свободы - Марк Леви

Супруга Лепинаса встает, целует мужа в щеку и уходит на собрание благотворителей. Прокурор надевает пальто, смотрится в зеркало, довольный своим внушительным видом и уверенный в победе. Он затвердил свою речь наизусть - именно затвердил, ибо он будет тверд в своем бессердечии. Перед домом его ждет черный "ситроен", машина отвезет его во Дворец правосудия.

На другом конце города жандарм по фамилии Кабаннак выбирает у себя в шкафу самую красивую рубашку - белую, с накрахмаленным воротничком. Это тот самый молодой жандарм, который доставил арестованного в полицию, и сегодня ему предстоит выступать как свидетелю. Завязывая галстук, он чувствует, что у него взмокли ладони. Предстоящее действо вызывает у него смутное сомнение, что-то в нем не так, он это чувствует, жандарм Кабаннак; если бы можно было прокрутить все назад, уж он бы дал сбежать этому типу с его черным чемоданом. Враги-то ведь немцы, а не такие парни, как этот. Но как же быть с французским государством, с его административной машиной. Он в этой механике не более чем простой винтик, и не ему нарушать ее ход. Уж он-то, жандарм Кабаннак, неплохо в этом разбирается; в свое время отец многому его научил, в том числе и моральным принципам, они всегда идут с ней в паре. По выходным он с удовольствием занимается починкой своего мотоцикла в отцовском сарайчике-мастерской. Ему хорошо известно, что стоит потерять какую-нибудь деталь, как весь механизм дает сбой. Вот почему Кабаннак подтягивает влажными руками узел галстука под накрахмаленным воротничком красивой белой рубашки и направляется к трамвайной остановке.

Вдали показывается черный "ситроен", он обгоняет трамвай. Пожилой человек, сидящий на деревянной скамейке в задней части вагона, перечитывает записи. Мэтр Арналь на миг поднимает голову и снова погружается в чтение. Дело обещает быть очень сложным, но ничто еще не потеряно. Трудно поверить, что французский суд приговорит к смерти патриота своей страны. Лангер - отважный человек, один из тех, кто действует, руководствуясь законами чести. Он понял это с первой же минуты их встречи в камере. У заключенного было страшное, распухшее лицо, синяки на скулах от жестоких ударов, которыми его осыпали тюремщики, разбитые в кровь губы посинели и вздулись. Адвокат пытается представить себе Марселя до того, как его "обработали", изуродовали донельзя, оставив на нем эти отпечатки зверской жестокости. "Черт побери, они же сражаются за нашу свободу, - бурчит себе под нос Арналь, - неужели это так трудно понять?!" Ладно, если наш суд такой непонятливый, он, Арналь, постарается открыть им глаза. Пускай парня приговорят к тюремному заключению, чтоб другим неповадно было, это еще куда ни шло, так они хотя бы "сохранят лицо", но смертный приговор - нет, нет и нет! Это было бы недостойно французского правосудия. И к тому моменту, как трамвай с металлическим скрежетом тормозит на остановке "Дворец правосудия", мэтр Арналь вновь обретает необходимую уверенность в благоприятном воздействии своей защитительной речи на судей. Он выиграет этот процесс, он скрестит шпаги со своим противником, прокурором Лепинасом, и спасет жизнь этого молодого человека, своего подзащитного. "Марсель Лангер", - повторяет он шепотом, поднимаясь по ступеням.

Пока мэтр Арналь шагает по длинному коридору дворца, Марсель, прикованный наручником к жандарму, ждет неподалеку, в тесной комнатушке.

Процесс проходит за закрытыми дверями. Марсель сидит в боксе для подсудимых, Лепинас поднимается с места, не удостоив его ни единым взглядом: ему наплевать на человека, которого он решил осудить, он знать его не желает. Перед ним всего несколько листков. Для начала он воздает должное бдительности жандармерии, которая пресекла на корню деятельность опасного террориста, затем напоминает высокому суду о своем долге, повелевающем ему уважать закон и заставить уважать его других. Далее, ткнув пальцем в сторону подсудимого, на которого он так и не взглянул, прокурор Лепинас приступает к обвинению. Огласив длинный список покушений, жертвами коих стали немцы, он просит присутствующих вспомнить о том, что Франция подписала почетный договор о перемирии и что обвиняемый - кстати, даже не француз! - не имеет никакого права подрывать авторитет государства. И потому говорить в данном случае о смягчающих обстоятельствах означало бы попирать честь самого маршала. "Если господин маршал согласился на перемирие, он сделал это во благо Нации! - напыщенно заявляет Лепинас. - И мы не позволим какому-то иностранному террористу порочить его решение!"

В конце выступления, решив разбавить свой пафос каплей юмора, он напоминает, что Марсель Лангер перевозил отнюдь не петарды для 14 июля, а взрывчатку, предназначенную для подрыва немецкой техники, иными словами, собирался нарушить мирную жизнь французских граждан. Марсель улыбается. Как же они теперь далеки - эти фейерверки 14 июля!

На тот случай, если защита прибегнет к аргументам патриотического порядка, с целью добиться для Лангера смягчающих обстоятельств, Лепинас еще раз напоминает суду, что обвиняемый - человек без родины, что он предпочел бросить жену и малолетнюю дочь в Испании, куда также приехал заниматься подрывной деятельностью, даром что был польским гражданином и не имел никакого отношения к испанскому конфликту. Что Франция, в безграничном своем милосердии, оказала ему гостеприимство, но отнюдь не для того, чтобы он сеял здесь беспорядок и хаос. "Я спрашиваю себя, как этот апатрид смеет утверждать, что он действовал подобным образом во имя патриотических идеалов!" Лепинас усмехается, довольный своим каламбуром, своей патетической фразой. И, опасаясь, что судьи страдают амнезией, он еще раз зачитывает обвинительный акт, напоминает о законах, требующих за такие преступления смертной казни, и выражает удовлетворение тем фактом, что эти законы так строги и неумолимы. Выдержав паузу, Лепинас поворачивается к обвиняемому и наконец-то удостаивает его взглядом. "Вы иностранец, коммунист и подпольщик - вот три преступления, каждое из которых заслуживает того, чтобы я просил суд о смертном приговоре". Затем он поворачивается к судьям и бесстрастным тоном требует для Марселя Лангера смертной казни.

Мэтр Арналь, белый как стена, поднимается в ту самую минуту, когда Лепинас усаживается на место. Старый адвокат стоит, прикрыв глаза, откинув назад голову и прижав руки ко рту. Судьи замерли, смолкли, секретарь бесшумно кладет на стол ручку. Даже жандармы и те затаили дыхание, ожидая начала его речи. Но в эту минуту мэтр Арналь не в силах говорить, он борется с тошнотой.

Только сейчас он - последним из присутствующих - понял, что исход процесса заранее известен и решение давно принято. А ведь Лангер говорил ему об этом еще в своей камере; он-то знал, что уже приговорен. Но старый адвокат свято верил в правосудие и без конца уверял Марселя, что тот ошибается, что он будет защищать его, как повелевает долг, и непременно выиграет дело. А теперь мэтр Арналь спиной чувствует взгляд Марселя, и ему чудится, будто он слышит его голос: "Вот видите, я был прав, но я на вас не сержусь, вы все равно ничего не смогли бы сделать".

И тогда на мэтра Арналя нисходит вдохновение; воздев руки, так что широкие рукава его мантии какое-то мгновение словно парят в воздухе, он приступает к своей защитительной речи. Кто смеет расхваливать работу жандармерии, когда на лице обвиняемого отчетливо видны следы жестоких побоев? Кто смеет шутить по поводу 14 июля в сегодняшней Франции, лишенной права отмечать этот праздник? И что знает об этих иностранцах прокурор, который их обвиняет?

Познакомившись с Лангером в камере свиданий, он, Арналь, понял, как искренне эти, по определению Лепинаса, "апатриды", любят страну, которая их приняла, как все они готовы, подобно Марселю Лангеру, защищать ее, отдать за нее жизнь. Прокурор не пожалел черных красок, описывая обвиняемого. На самом же деле это прямодушный, честный человек, любящий муж и отец. И в Испанию он приехал вовсе не для того, чтобы стрелять и взрывать, а потому, что больше всего на свете ему дороги свобода и человечность. Разве Франция еще вчера не была страной, где главенствовали права человека? Осудить на смерть Марселя Лангера - значит разрушить надежду на жизнь в более справедливом мире.

Выступление Арналя длилось больше часа, он говорил, напрягая последние силы, но его слова не встречали отклика у судей, уже принявших решение. Страшный это был день - 11 июня 1943 года. Приговор прозвучал, Марселя ждала гильотина. Когда Катрин узнает эту новость в кабинете Арналя, она до боли стиснет зубы, но стойко выдержит этот удар. Адвокат клянется, что так этого не оставит, что он поедет в Виши просить о помиловании.

Сегодня вечером в помещении заброшенного вокзальчика, которое служит Шарлю и жилищем и мастерской, за столом больше народу, чем обычно. С момента ареста Марселя командование бригадой принял на себя Ян. Катрин села рядом с ним. По взгляду, которым они обменялись, я окончательно убедился, что они любят друг друга. И все же в глазах Катрин застыла грусть, она с трудом выговаривает слова, сообщая нам страшную новость: Марсель приговорен к смерти французским прокурором. Я не знаком с Марселем, но у меня, как и у всех сидящих за столом, тяжело на сердце, и даже у моего младшего брата пропал аппетит.