Северные баллады - Вера Скоробогатова

Олеся подумала: «Язычники совершали подобные действия ради будущих урожаев, а чего хотел этот мужчина, явно не земледелец?»

Пораженная, она забыла об осторожности и выдала своё присутствие, сделав несколько шагов вперед. Молодой человек обернулся, и целую минуту они, не отрываясь, пристально смотрели в глаза друг другу. Потом парень неторопливо оделся в поношенную военную форму, взял в руки лопату, длинный металлический прибор и выжидательно посмотрел на Олесю издалека. Она не выдержала пристального, бесстрастного, словно волчьего взгляда и бросилась прочь от язычника. Он не стал ее догонять.

Впоследствии ритуал оказался полушуточной традицией копателей, исследующих места боев. Ритуал призван был, помимо острых ощущений, принести удачу в предстоящем сезоне: побольше «рогатых» немецких касок и прочего, имевшего на рынке хорошую цену.

Олеся

Каждый год накануне дня рождения Олеся анализировала свою жизнь.

Она стала модельером, чтобы иметь модную работу и выдумывать шедевры искусства. Но в реальности пришлось создавать не то, что велела фантазия, а рабочую форму для сотрудников кафе, медучреждений, магазинов и клубов.

Постепенно работа, как и домашние хлопоты, начала казаться девушке бессмысленной. Забирая дни и месяцы, она мешала думать о чем-то неуловимом и важном, без чего пустеет душа и из жизни уходит внутреннее наполнение. Незаметно менялось чистое отношение к миру, искажался добрый, открытый характер.

Получалось, что время течет ради барахла и скудной зарплаты. Олеся делала вещи, которые через полгода обращались в прах. И носили их люди, которые, не являясь еще прахом физически, уже, – казалось Олесе, – были мертвы духовно. В их глазах девушка не находила ни огня, ни глубины, – в них были лишь жажда денег и потребительства.

Она приносила пользу обществу. Только что это было за общество? Корысть, ограниченность, продажность, внутренняя пустота… Мало кто мог глубоко чувствовать, совершать искренние поступки, быть порядочным человеком. Перед Олесей двигались нескончаемые цепочки бессодержательных лиц, отличавшихся лишь менее или более холодным выражением. Казалось, окружающие жили ради удовлетворения своих примитивных потребностей. А ей хотелось видеть в жизни некий возвышенный смысл. И становились противны заказчики: танцовщицы, демонстрировавшие своё тело кому попало – не так, как им хотелось из любви к искусству, а следуя пошлым вкусам пресыщенных клиентов… Врачи частных клиник, пачкавшие кровью придуманные Олесей красивые рубашки… Официантки, подкарауливавшие богатых женихов, готовые жить с ними без любви… Бизнесмены – бывшие бандиты – с непроницаемыми физиономиями… И прочие, прочие… Они напоминали ожившие мумии. И не представлялось возможности внести частичку света в серую пустоту… Изменить, в конце концов, мир, несмотря на избыток молодых сил! Ей захотелось бежать, лететь, ехать куда-то, лишь бы не видеть закоренелого, безнадежного, вгонявшего в уныние безобразия.

Сама себе Олеся также становилась противна: внешне она следовала моде и общепринятым правилам, говорила общепринятые слова, а внутренне походила на типаж «лишнего человека» из пресловутой школьной программы. Как Онегин и Печорин страдали от разорванности жизни, так и Олеся ощущала отстраненность от общества и желание создать новый мир – более чистый и светлый, более тонкий, более правильный. Построить идиллию, в которую ей хотелось верить, как Ленину – в коммунизм.

Личность, верящая в утопию, всегда конфликтует с окружающим миром.

Зато проходит свой, никем не навязанный путь. Вопрос «зачем жить?», терзавший подобных людей в любые времена, всегда оставался нерешенным, но никого не выбрасывал из бытия. Напротив, он выражал ощущение особенного, и совсем не лишнего, места на земле.

Реальный мир много веков катился, что называется, под откос, и, тем не менее, все еще существовал. Олесе приходилось в нем жить, и она начала с собственной мини-революции.

Изучив систему швейных производств, она организовала маленькое предприятие по изготовлению женской одежды, которое должно было стать образцом справедливости и тем самым улучшить мир. Однако обстоятельства тут же вынудили ее отступить от принципов. Олеся намеревалась честно и своевременно выплачивать сотрудникам достойную зарплату, но без обманов не удавалось сводить концы с концами. Получалась текучка кадров, тянулась череда обиженных, не виноватых в трудностях предприятия людей, у которых были иные жизни и свои проблемы – более серьёзные, чем у Олеси.

Девушку давила гнетущая атмосфера. Она разрывалась между сочувствием к людям и желанием отвоевать себе место под солнцем.

Экономика страны оказалась не готовой к приходу Олеси. Революция не удалась. Идея создания идеального общества в масштабе одного предприятия потерпела крах, – как утопии всех времен, пытавшиеся взорвать реальный порядок вещей.

Нестерпимо гадко было у девушки на душе. Она не смогла заставить себя идти по головам, перешагивать через людей, поэтому распродала оборудование, ткани, изделия, заплатила сотрудникам и отправилась путешествовать. Поскольку всё вокруг казалось бессмысленным, она решила хотя бы посмотреть мир, надеясь, что дальше всё образуется.

Илья

Приехав в Петербург, Илья с удивлением обнаружил: не все окружающие знали, где находится огромный, вытянутый в форме рыбины остров – Сахалин. Никогда не интересовались окраиной страны, где первыми – в девятнадцатом веке – поселились освободившиеся каторжники и где бывал любимый многими Чехов. Где в советское время разрослись городки и поселки, и куда в постсоветское время вторглись запустение и разруха. Петербуржцы жили в прямом смысле на другом краю планеты: в другом времени, другом климате, с ощутимо несхожим менталитетом. Природа творила здесь разные занятные шутки: например, голубика созревала позже черники.

Новые знакомые, тоже часто приезжие из разных областей, знали родину Ильи лишь благодаря старой советской песне о проливе Лаперуза. «Сахалин? Да-да», – говорили они, пытаясь припомнить географическую карту.

Илья закончил на материке институт и вернулся на родину инженером. Работы не нашлось, и он по контракту отправился в армию. Недалеко, на Курильские острова, – территорию, много лет оспариваемую Японией.

Серьезного, но домашнего парня мало интересовало военное дело – гораздо больше его занимали футбол и хоккей. Однако он не знал, где найти себе место, и к переменам в жизни относился легко. Новые, непривычные обязанности, появление подчиненных развлекали его.

Сперва молодой старлей ступил на землю острова Шумшу – с целью исследования японских катакомб. Остров насчитывал всего тридцать километров в длину, и в ширину – двадцать. Его побережья зарастали морской капустой, а в глубине находились пресные озёра, речки и болота. Илья не понимал, почему именно этот остров японцы избрали для строительства подземного города.

В сорок пятом, после взятия Берлина, значительная часть победителей отправилась на Дальний Восток выдворять японцев с Курил. Взятие Шумшу было главным событием в ходе Курильской операции. На острове находились многочисленные доты и дзоты, соединённые подземными галереями – подобно карельской «линии Маннергейма», а гарнизон насчитывал восемь тысяч человек и шестьдесят танков.

Илья бродил по острову, рассматривая следы далеких событий: укрепления, окопы, противотанковые рвы, складские помещения, оставленные японцами. По острову до сих пор были разбросаны остатки танков и самолётов, осколки снарядов, гильзы. Земля зияла воронками от бомбардировок. На доминирующей высоте нашлось несколько дотов, из которых могла простреливаться любая точка острова. Увиденное впечатляло, но он знал, что под землей скрыто намного больше.

Шумшу считался главной загадкой в цепочке Курил, поскольку внутри был полый. Жители говорили, будто в катакомбах все еще несут службу остатки японского гарнизона.

В день приезда Ильи дети местных военнослужащих пошли играть в поле, заваленное металлом со времен войны. Были там и блиндажи, и подземные ходы. Четверо мальчишек подорвались на мине, и, чтобы спасти их, пришлось вызывать вертолет. Так началась его мирная, но тревожная служба.

«А на Шумшу часто люди подрываются! Якобы на старых снарядах, – сказал Илье старик-сосед, обрусевший китаец Цзю. – Но это самурайских рук дело! Я сам долбил в камнях Шумшу катакомбы. Хорониться в них можно сто лет: боеприпасов и провианта навезено японцами очень много. И нас, строителей, – рекрутированных китайцев и корейцев – было много. Потом всех погрузили на баржи, вывезли в море и затопили. Мне удалось спастись и вплавь добраться до Камчатки».

До армии Илья не углублялся в политику и историю, считая их лживыми и мутными науками. История бесконечно кем-то менялась, и невозможно было толком ее понять. Политика интересовала попадавших в нее людей лишь как средство получения стабильного места, стабильной зарплаты и определенных благ. Сами политические процессы, изменение законов становились показными играми власть имущих. Возможность влияния на них лично для Ильи исключалась. Его задачей было выжить и оставаться сильным мужчиной. Ведь когда-нибудь у него будет семья – в Выборге или в Петербурге – там, где найдет Олесю. Он знал, что найдет ее и станет главой семьи… А устройство мира казалось вторичным.