Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса - Михаил Полторанин

Вкратце я рассказал эту историю Ельцину.

— Провинциальная простодырость, — равнодушно отреаги­ровал он. И припомнив, видимо, что-то свое, добавил. — Нам от нее надо избавляться в Москве. Иначе затопчут. А над моим пред­ложением подумайте.

И мы договорились встретиться дня через три.

Меня в «Правде» не припекало: вольность с командировка­ми у специального корреспондента, промышляющего анализом эффективности партийного руководства экономикой страны. Не было потогонной системы. Посмотришь на карту Советского Сою­за — вот тут еще не бывал, надо подумать над темой и съездить. А перейти в городскую газету значило надеть на себя вериги — в издании чиновники привыкли видеть сантехника и лезли с указа­ниями со всех сторон. Поэтому при следующей и других встречах с Ельциным я подробно обговорил условия перехода в «Москов­скую правду»: газета должна превратиться из подметальщика улиц в общественно-политическое издание с выходом по подписке на всю страну, а к редактору с всякими установочными звонками бу­дет обращаться только первый секретарь МГК. Он согласился.

А какую сверхзадачу ставит Ельцин перед газетой? Ну, сказал он, надо помогать Михаилу Сергеевичу Горбачеву в его перестроечных усилиях. Тогда он еще дышал почтением при упоминании имени генсека. А в чем помогать? Ведь почти два года стоял у вла­сти Горбачев, именно стоял, топтался на месте, и все это оберну­лось только эпидемией выборов директоров предприятий. Соби­рались на собраниях крикуны да бездельники и кричали: «Долой директора Петрова, он много требует. Сделаем начальником сво­его парня». Или призывы генсека шельмовать принципиальных хозяйственных руководителей, которые недовольны перестроеч­ной болтовней партийных функционеров. И в этом поддерживать Горбачева? А может быть в том, чтобы по-прежнему усиливался диктат чиновников Центра, все меньше отвечающих за дела? Но, как говорят китайцы: «Не тот дурак, кто на чердаке сеял, а тот, кто ему помогал». Тогда я не понимал, что Горбачев и сам повязан це­пями цековских условностей и не может рвануть постромки без риска потерять все.

Ельцин соглашался с доводами как-то пассивно, превозмогая внутренние сомнения. Одно дело бросать с трибуны на потребу публике якобинские фразы, но при этом в действиях своих строго придерживаться установок правящей стаи. И совсем другое — от­важиться на полное или хотя бы частичное неприятие правил, ус­тановленных этой стаей. Психологически он еще комфортно чув­ствовал себя в оболочке партийной гусеницы.

Все же мы пришли к общему мнению, что «Московская прав­да» должна сосредоточить огонь на партийных вельможах и при­вилегиях, которые те нагребли под себя. Это ахиллесова пята бюрократии, потому что отгораживание номенклатуры от наро­да больше всего уязвляло людей. Через прорывы этой закрытой темы в газеты и можно было создать у недовольства обывателей критическую массу, способную толкнуть на активный протест.

Но Виктор Афанасьев, главный редактор «Правды», воспро­тивился моему переходу. Он вытащил меня когда-то из Казахстана в Москву, дал квартиру и тут такой кувырок. Резонными были его доводы. Но мне хотелось, используя благоприятный момент, по­пробовать сделать из городской газеты общесоюзную. Да и пла­ны первого секретаря по расчистке авгиевых конюшен в столи­це сулили нескучную жизнь. Член Политбюро Александр Яковлев, куратор всех идеологических институтов, взялся «утоптать» Афа­насьева, но взамен потребовал у Ельцина уступить ему опытного китаиста из аппарата горкома партии. «Торгаши!» — ворчал Борис Николаевич, но все же согласился пойти баш на баш. И в декабре того же года я пришел в «Московскую правду».

За одиннадцать месяцев совместной с Ельциным работы мне пришлось стать свидетелем такой эволюции личности, которую другие переживали годами: от сгустка энергии, от уверенного в себе оптимиста до растерянного человека, упустившего твердь из-под ног. Он подробно описал свои московские ощущения в книге «Исповедь на заданную тему». Мне же хочется рассказать о своих ощущениях того непростого периода: как Ельцин выглядел со сто­роны, и какие интриги закручивались в столичных кабинетах.

Кто и когда повесил на Москву ярлык образцового города — не так важно. Но было принято всем ставить ее в пример. Особен­но по части производственных успехов. Не дай Бог, если какой-нибудь щелкопер вякнет в газете по простоте своей о недостат­ках на заводах — его в ЦК замордуют внушениями. Не могло быть негатива под боком ЦК! Но стоило внимательно присмотреться к делам, и открывалась безрадостная картина.

В министерствах москвичей называли «декабристами». Как и всем в стране столичным предприятиям спускали из министерств задания на выпуск продукции. И часто эти годовые задания не выполнялись. А в декабре райкомы партии Москвы, спасая свои предприятия, упрашивали руководителей ведомств скорректиро­вать планы. Министры тоже не без греха. Они стояли на партучете в столичных райкомах и старались с ними не ссориться. Пла­ны задним числом уменьшались, «декабристы» на бумаге оказы­вались в передовиках, да еще получали премии. А то, что Москве убавляли, профильным предприятиям других регионов прибав­ляли дополнительными заданиями. Чтобы не падали общие пока­затели отраслей. Так продолжалось многие годы.

Нужно поискать директоров-чудаков, чтобы при такой рай­ской жизни они еще утруждали себя, скажем, модернизацией производства. Оборудование старело, заводы травили выброса­ми целые микрорайоны и шлепали продукцию, подобную автомо­билю «Москвич». Когда делали фильм «Карл Маркс: молодые го­ды», производственные кадры снимали на одной из столичных фабрик. Натура удачно передавала ощущение той эпохи.

Мне не раз приходилось ездить с Ельциным по предприяти­ям. Бросалось в глаза, что он почти всегда был ошарашен уви­денным. Возможно, сравнивал со свердловскими заводами воен­но-промышленного комплекса, где к автоматизированным лини­ям привыкли, как кухарка к сковороде. Еще более ошарашенным выглядел Ельцин, когда директора таких предприятий и секрета­ри райкомов вместе с ними, вызванные на заседание бюро МГК, зачитывали по бумажкам отчеты о своей работе. И к хвастливому тону докладов, и к заверениям: «вып — перевып» дубовые стены зала давно привыкли. А Ельцин изумленно смотрел на докладчи­ка («За идиотов, что ли, он нас принимает?»), не перебивая, что-то энергично записывал, а потом начинал «распиливать» его по час­тям. Мне многократно приходилось бывать на заседаниях бюро ЦК союзных республик, крайкомов, обкомов, и я признавался себе, что такую цепкость, такую «убийственность» вопросов и та­кое знание деталей обсуждаемых проблем видел редко. Пишу во времена, когда доброе слово об интеллекте Бориса Николаевича считается неуместным. Но из любой песни не выкинешь слов. Он очень тщательно готовился к заседаниям и в процессе обсужде­ния, без криков и грубости, превращал самоуверенных особ, как бы пришедших за наградой, в наперсточников-очковтирателей. Но это было в первые месяцы нашей совместной работы.

Чем заканчивались такие сеансы моментов истины? Чаще всего с виновных сдирали начальственные погоны. Или застав­ляли выкладывать партбилет на стол. Когда позже Ельцина обви­нили в издевательстве над московскими кадрами, имели в виду и эти открытые уроки ниспровержения. Коронуя его на Москву, Горбачев дал карт-бланш свердловскому выходцу в очищении столицы от гришинской мафии. И Ельцин со свежими силами ру­бил партийной секирой направо-налево, снимая головы с первых лиц районного чиновничества! А кого назначать вместо них? Не мобилизовать же из регионов Союза эшелоны честных профес­сионалов — назначали тех, кто прежде «ходил» под этими первы­ми лицами. У них была одна выучка, одни принципы жизни. По­скольку «первые» в закрытой от общества власти всегда подбира­ют «вторых» и всех остальных под себя. Оценивают их через сито своих моральных критериев. И сколько ни черпай из отравленно­го колодца, вода будет все та же.

Газета не могла стоять в стороне от борьбы с безответствен­ностью чиновников. Поработав в «Мосправде» немного, я обна­ружил в коллективе замечательных журналистов — они умели и материал подать ярко, и докопаться до сути проблем. Не их вина, что газета прятала зубы перед чинушами даже среднего уров­ня, да и не очень заботилась о разносторонних интересах чита­телей. Такие были обозначены рамки под прессингом опекунов. А заставь того же краснодеревщика постоянно сколачивать ящи­ки для отходов, и в нем тоже будут признавать лишь косорукого плотника. Мне было легче, чем прежним редакторам — в карма­не у меня обещание Ельцина оградить творческий коллектив от мстительного дерганья многочисленными начальниками. Как шу­тили ребята, их, голодных, выпустили из загородки в урочище не­пуганых бюрократов. И редакция постаралась использовать сво­боду в интересах общего дела.