Ужасный век. Том I (СИ) - Миллер Андрей

— Бессмысленно отрицать: на это я и рассчитывал, когда вызывал вас к Фадлу. Для нас удобно, чтобы город брали наёмники. Для вас же сие выгодно — и обещает славную страницу истории отряда. Право слово: не мне вам объяснять, капитан, разницу между героизмом благородного мужа и героизмом простого солдата.

Шеймус фыркнул.

— Героев среди моих людей нет. И знаете, почему? Героизм ничего не стоит. Это лишь душевный порыв… ну, навроде любви. Он не продаётся и не покупается за золото. Золотом оплачивают лишь работу: наёмников или шлюх, например. Ржавый Отряд работает. Без героизма.

— Мы далеко отошли от обсуждения штурма, капитан… — Алим позволил себе вмешаться в разговор.

— А есть ли нужда обсуждать детали штурма с теми, кто не будет в нём участвовать? Вы хотели знать, возьму ли я город? Да, возьму. Думаю, этого ответа достаточно. Халиф платит щедро — а Фадл окажется ещё более щедр, когда падёт. Просто знайте: для меня Фадл… тоже не станет лучшим воспоминанием об этой войне. Что бы ни говорили некоторые мураддины на мой счёт.

— Именно это я и желал услышать, капитан.

Неторопливо жуя персик, Ржавый Капитан поглаживал тигриную шкуру, которой был оторочен его клетчатый плащ. Поговаривали, будто этого тигра он убил в душных лесах Муанга голыми руками. Визирь не особо верил байке — но разговоров о том, что Шеймус гораздо сильнее, чем можно подумать из-за худобы, ходило много.

— Хочу уточнить ещё кое-что, Джамалутдин-паша, раз уж мне три дня предстоит хозяйничать в этом прекрасном городе. Халиф приговорил к смерти всех бунтовщиков и весь род Камаль-бея, я верно понимаю?

— Да. Должны умереть все, кто держит оружие, и от рода Камаль-бея ничего не должно остаться. Такова воля халифа, да будет благословенным его правление. Я… и этого от вас ожидаю. Вы ведь не снискали репутации человека, у которого дрогнет рука?

— Не снискал.

Ни смущения, ни кровожадного воодушевления. Может быть, такие люди и выигрывают войны: те, кто бесстрастно делает необходимое, пока иные стяжают героическую славу?

Однако стоило признать: образ Шеймуса, который сложился среди мураддинских полководцев, в глаза визиря почти рассыпался. Он, возможно, и был чудовищем — но совсем иного рода, чем представлялось большинству. Хотелось узнать капитана получше: таких людей Джамалутдин-паша никогда не встречал.

— Давайте обсудим последнее, капитан. Как скоро можно провести штурм?

— За сегодня всё будет подготовлено, но после моим людям неплохо бы отоспаться: у нас был долгий и непростой марш. Лучше всего пойти на штурм послезавтра на рассвете, а перед тем провести обстрел города. Может, получится расширить брешь. К тому же я хочу ночью послать к стенам разведчиков: посмотреть на укрепления поближе. Командиры ополчения с этим согласны, мы уже всё обсудили.

Алим, хоть и был молод — но уже успел кое-что узнать о войне, столь непонятной визирю. Так что снова счёл уместным вмешаться.

— Обстрел не станет для врага сигналом о скором штурме?

— Они видят наше знамя, и едва ли Камаль-бей не догадывается, для чего Ржавый Отряд здесь. Он тоже прекрасно знает мою репутацию. А ничего особенного предпринять не сможет, раз не имеет сил или решительности для вылазок. На его месте я бы знатно потрепал противника: осада организована, поверьте, не без ошибок… но это уже не важно.

— Да будет так. — визирь хлопнул мясистыми ладонями. — Не стану больше вас задерживать, капитан. Надеюсь, послезавтра мы встретимся снова, но уже во дворце Камаль-бея.

О судьбе Фадла и его жителей визирь в последние недели и так думал слишком много. Довольно с него терзаний: оставалось беспокоиться лишь о том, действительно ли Ржавый Отряд справится с задачей. А в том сомнений имелось немного.

Глава 4

— …и да придаст Творец Небесный зоркость глазу вашему, равную мудрости своей; и да ниспошлёт Он твёрдость руке вашей, равную вере вашей! Ибо каждый выстрел возвещает благую весть Его, каждая пуля — проповедь Его!

Бенедикт, по мнению многих, давно уже сам не верил во всякую чушь о Творце Небесном — но продолжал регулярно выдавать подобные речи. Наверное, по привычке. Эти речи не позволяли забыть, как бывший миссионер сделался лейтенантом Ржавого Отряда. Занятная история.

Игги набожностью не отличался, а сложись иначе — наверное, почитал бы какого-то иного бога. Для юноши отряд являлся родиной в прямом смысле слова, а отец с матерью происходили не из тех королевств, что выросли на месте Старой Империи.

Поэтому проповеди лейтенанта были Игги глубоко безразличны.

Бенедикт, упитанный мужчина с окладистой седой бородой, всегда держался ближе к солдатам, чем другие командиры. Он вообще мало походил на прочих лейтенантов — наверное, к сохранившему печать благородства Регендорфу был чуть ближе, чем к весельчаку Ангусу или вечно угрюмому Рамону Люлье.

Потому Бенедикт лично прибыл к разведчикам, когда стало понятно, что всё пошло не по плану.

Игги оказался среди тех, кто ночью выдвинулся к стенам Фадла — вызвался сам, никто не приказывал. До начала штурма оставалось больше суток: имелось время, чтобы получше рассмотреть укрепления. Стояла и другая задача — на ней, по словам сержанта, сам Шеймус сделал особый акцент: захватить «языка». А лучше бы двух.

Даже простому солдату, каковым Игги являлся, важность этой миссии была понятна. Знание о делах за стенами может сберечь много жизней, когда наёмники окажутся там. Увы, ночью удача «ржавым» не благоволила.

Люди Камаль-бея вели себя умно. Часовые не стояли поодиночке, в охранении все следили друг за другом — нечего и думать о том, чтобы залезть на обломки стены и кого-то оттуда стащить.

Но уходить просто так наёмники не стали. В ночи они успели вырыть траншею под пригорком — получилась хорошая позиция для наблюдения. Дело рискованное, однако солдаты рассудили: не настолько их дозор обеспокоит Камаля, чтобы тот выслал сильный отряд. Да и орудия били по стенам с прошлого утра: особо не высунешься.

В крайнем случае — успеют отступить.

На рассвете наёмников пытались достать из кулеврин и арбалетов со стены, но те окопались грамотно — так что лишь посмеялись, подстрелив в ответ несколько особо наглых врагов. Вскоре появился Бенедикт с небольшим подкреплением: принёс еду, воду, много пуль и пороха. Почти всех солдат сменили, но Игги остался.

Мятежники занялись укреплением бреши. Она и так была не самой простой для штурма: осколки стены в проломе легли круто, карабкаться по такому склону — сомнительное удовольствие. Но защитники города навалили сверху ещё больше камней и дерева, создав баррикаду.

— Пусть враги не утешаются временной удачей. Они будут бояться ночной атаки: значит, толком не отдохнут. Мы же выспимся и свежими пойдём на штурм перед рассветом. Вот тогда явит Творец Небесный волю свою!

Так рассуждал лейтенант, поправляя свой «ржавый» плащ: свёрнутый, переброшенный наискось через плечо и заколотый золотой фибулой.

В траншее, уже расширенной и укреплённой большими щитами, бойцов в плащах было шестеро из пятнадцати. Приходилось всё время лежать или сидеть, скрючившись, но никто не жаловался. Конечно, уже едва ли стоило надеяться на пленных, но «ржавые» полагали: какой-нибудь толк из их действий выйдет.

— Храбрость угодна Творцу Небесному, но тебе нужно отдохнуть. И сменить повязку.

Повязка, закрывающая половину красивого лица Игги, действительно была слишком старой. Но его решимость оставаться на позиции не являлась пустым бахвальством — боль немного утихла, голова сделалась ясной.

— Разрешите остаться до заката. Уйду отдыхать, вернусь к штурму. — ответил Игги, продолжая единственным глазом следить за баррикадой.

Штурм он бы ни за что не пропустил. Кровожадность никогда не была Игги присуща, но к мятежникам Камаль-бея проснулась в полной мере. Обида заключалась не только в самом увечье — но и в том, что случилось оно буквально на ровном месте, в пустяшном бою. Даже славной истории о потере глаза у него не будет. Правдивой, по крайней мере.