Леонид Ройзман. Избранные письма к Ольге Минкиной - Леонид Исаакович Ройзман

меня мало устраивала. Однако я уже знала на опыте, что норовистому профессору лучше не возражать — себе дороже; к тому же, почти вся конкурсная программа была у меня, что называется, «в пальцах».

Я ответила согласием. Он принял это как должное:

— Обещать ничего не могу, но, по крайней мере, за порядком прослежу.

Эта фразу я тогда пропустила мимо ушей, смысл её стал мне понятен много позже. Однако когда через некоторое время разговор о конкурсе возник снова, его вектор развернулся на сто восемьдесят градусов:

— Я в Будапешт не еду, — заявил Ройзман.

В ответ на мой ошарашенный вид он, сложив губки бантиком, саркастически произнёс:

— Мне позвонили из Министерства и назвали фамилии двух органистов, которым я обязан буду обеспечить премии. Я ответил, что в эти игры не играю. «Тогда вы не едете», — был ответ. Вот я и не еду. Вместо меня едет Янченко[5].

— Ну, тогда я тоже не еду! — гневно выпалила я.

— Нет, Вы поедете, — произнёс он с тем же выражением лица, с каким тыкал Витю Эн носом в клавиши. — Хотя о том, что вы там что-то получите, можете забыть.

— Почему это?! — возмутилась я. — А если я хорошо сыграю?!

Последовало его знаменитое «хё-хё-хё». Видно было, что он оскорблён до глубины души и пытается спрятать это под маской сарказма:

— Деточка, Ваша наивность очаровательна. Вот Вы при ней и оставайтесь. Я Вам потом всё объясню.

Я, разумеется, догадывалась, что у членов жюри могут быть свои пристрастия и приоритеты, но стремление поддержать своих студентов в противовес чужим казалось мне вполне естественным. «Если все сыграют примерно одинаково, то, конечно же, предпочтение отдадут не мне. Ну, что же, в этом нет ничего криминального, я к этому готова», — так я полагала. Увы! Как я была далека от истины!

По традиции конкурсу предшествовало всесоюзное прослушивание. Оно проходило в Таллине. Я не буду описывать эту мясорубку из сотни органистов, которым выделялось по полчаса репетиции на часовую программу перед вынесением смертного приговора. Отобрали пять человек: среди них была я, а также упомянутые персонажи (эстонец У и Э из Литвы), которых уже ждала готовая премия на будапештском конкурсе. Они показались мне довольно сильными органистами, особенно Э. В пятёрку избранных попали ещё Ка из Казани и Ма из Таллина; с последней я сразу же нашла общий язык.

В промежутке между всесоюзным прослушиванием и конкурсом Олег Янченко дал пару концертов в Капелле. Я вызвалась ему ассистировать, в основном ради того, чтобы познакомиться: слухи о его крутом алкоголизме ходили по всему Союзу, и мне хотелось проверить, насколько они оправданы. Рассказывали, что он опрокидывает в себя стаканы с водкой, как напёрстки, чуть ли не жонглируя ими; ставит их то на кисть, то на локоть, приговаривая: «Пятый мануал мы уже проехали, переходим на шестой». Реальность превзошла все ожидания: прямо на концерте администратор Капеллы подтащила к органу сумку, приоткрыла её и продемонстрировала содержимое: там лежало не меньше десяти бутылок водки. Янченко кинул взгляд внутрь и продолжал играть, дрожа от возбуждения. Эти судороги алкаша, однако, ничуть не мешали ему играть вполне пристойно. Как он потом разбирался с «мануалами», я не видела, так как бежала прочь, точно от прокажённого.

Прошло немного времени, и мы отбыли в Венгрию. В качестве сопровождающей персоны (а таковые полагались — и, видимо, полагаются до сих пор при любом групповом выезде за границу) к нам приставили некую Елену Петровну Эс — чиновницу из отдела конкурсов союзного Министерства культуры. Сразу же по приезде она провела с нами разъяснительную беседу такого свойства:

— Если вы думаете, что здесь кому-то нужна ваша игра, то вы заблуждаетесь. Нужна не игра, а икра, которую мы привезли. А ещё электроточило. Багаж-то в аэропорту по весу делили на всех, помните?.. Информация для новичков, чтобы не возникало ложных иллюзий: все конкурсы — запомните, все до единого! — делаются нами. Абсолютно все лауреаты нам известны заранее. Лотерея исключена: человек со стороны никогда не получит никакого места. И напротив: если нам надо сделать лауреатом какого-нибудь скрипача, который только вчера научился играть на скрипке, мы срочно открываем для него конкурс в глухой итальянской деревне, везём туда двух исполнителей, наш получает первую премию, а оставшийся — вторую.

Я слушала её в пол уха. До меня попросту не доходило, кто такие «мы» и как можно подкупить всю конкурсную вертикаль, включая членов и председателя жюри. Я полагала, что тётка попросту набивает себе цену. А ещё — хочет нас запугать. В общем-то, ей это удалось. Я почувствовала, как сразу насторожилась Ма, заметно ощетинилась Ка, а Э стал как-то странно подёргиваться, видимо, уже примеривая звание лауреата и словно даже стесняясь собственной значительности. И только У невозмутимо выпячивал пузо. Я же молчала, напряжённо пытаясь осмыслить происходящее.

Нас разместили в консерваторском общежитии. Эс обосновалась в нашей комнате и продолжила свои действия по нашей психологической обработке. Янченко тоже постоянно тёрся у нас, не прекращая рассказывать о своих подвигах в роли члена жюри каких-то там конкурсов. Госпожа министерша старательно накачивала его спиртом. С каждым следующим стаканом шкала его возбуждения увеличивалась на несколько градусов, и без того выпуклые глаза выкатывались ещё больше, пугая аномальным оловянным блеском, речь становилась всё быстрей и напористей, а изо рта вырывались спиритуозные пары, как у огнедышащего дракона. Росла и степень его откровенности: из его рассказов явствовало, что он мог обеспечить призовые места всем, кому считал нужным. Весь мир для него делился на тех, кого он облагодетельствовал и тех, кто остался с носом, мстя ему впоследствии бессильными жалобами в вышестоящие органы. Его излияния длились бесконечно и безостановочно, а мы, естественно, при этом играли роль немых статисток. Да и что нам ещё оставалось?! В конце каждого пиршества наша тётка вопрошала дурашливым голосом: «Ну, куда же я его такого теперь дену?! Придётся здесь укладывать! Девчонки, тяните жребий — с кем он будет спать!» При этом мне казалось, что Ка воспринимает её слова всерьёз и обдумывает свои действия в этом направлении.

Подошёл первый тур. Как ни странно, он дался мне легко, хотя в него входили и «дорийская» Баха, и пара непростых «шюблеровских» хоралов, и B-A-C-H Листа. Публика, в том числе сами конкурсанты, принимали меня очень тепло. Тут было немало немцев, в основном, западных, с которыми я сразу же подружилась, несколько англичан (среди них вездесущий Малколм Рудланд) и, конечно же, венгры. Известный композитор Иштван Колош дал мастер-класс, так как