Мучения Минти Мэлоун - Изабель Вулф

В церковь мы отправились через пятнадцать минут. Хелен проверила все мои тридцать пять петель и крючков, оценила макияж и прическу. Потом я застегнула ее платье. Мы позвали отца и запрыгнули в «бентли», который был подан еще полчаса назад. Мы устроились на заднем сиденье. На коленях у меня лежал букет из белых анемонов и розовых роз, который составила Хелен. Некоторые свадебные букеты так туго обмотаны проволокой, что выглядят неживыми – хоть бросай на крышку гроба. У меня был совсем другой букет. Простой, маленький, неплотно перехваченный лентой, будто Хелен только что срезала цветы в саду. На самом деле они были тепличными – цветы из Голландии, доставленные прямым ночным рейсом. Хелен купила их на рынке «Нью Ковент-Гарден» в три часа утра. У нее редкий талант составлять букеты. Будто она рвала цветы, не задумываясь, как их аранжировать. Ее букеты отличает скрытая красота, естественное, природное очарование, присущее голландским цветочным натюрмортам. Отъезжая с Примроуз-Хилл, и я, и папа, и Хелен были все на нервах и оттого не закрывали рта. Утренняя жара на исходе июля давила, как свинец. Я точно помню, какое было число – двадцать восьмое июля. Этот день я не забуду никогда, как дату своего рождения. Я была рада, что рядом Хелен. Мы с ней знакомы уже двенадцать лет, с Эдинбурга, и все это время были очень близки. Она читала лекции по экономике, потом устроилась в Метробанк и сделала ошеломляющую карьеру. Но три года назад грянуло мегаслияние, и ее сократили, выплатив выходное пособие, благодаря которому исполнилась давняя мечта Хелен – открыть на «Ковент-Гардене» цветочный магазин под названием «Флорибунда». Там-то она теперь и живет. Магазин крошечный, почти лилипутский, повернуться страшно: того и гляди опрокинешь кадки с наперстянкой или флоксами. Но дела у Хелен идут чудесно: на днях она получила заказ от Джерри Холл. Что мне нравится в Хелен, так это то, что успех ее ни капельки не испортил. Прелестное платье подружки невесты, льдисто-голубого цвета, тоже от Нила Каннингема, было скроено так, чтобы дополнять мое. Свои волосы – струящийся бледно-абрикосовый шелк – Хелен собрала в аккуратный, простой узел и украсила двумя розовыми бутонами. Конечно, она выглядела замечательно, но мне все равно так хотелось бы иметь маленьких подружек невесты, крошечных девочек, ковыряющих в носу и спотыкающихся посреди прохода в церкви. Увы, у моих знакомых нет детей такого возраста. И почему никто до сих пор не открыл агентство по найму маленьких подружек невесты? Уверена, они бы пользовались огромным спросом. Так или иначе, мне хотелось ощущать поддержку – у Доминика-то был шафер, Чарли, – поэтому я попросила Хелен стать моей подружкой на свадьбе.

Мы проезжали Камден, вокзал Юстон, Расселл-сквер, и я чувствовала себя английской королевой. Автомобиль сверкал паточной чернотой, две белые ленточки торжественно колыхались на капоте. Мы ехали по изнывающим от жары, переполненным улицам. Прохожие смотрели, улыбались, некоторые даже махали рукой. Мы спустились по Кингзуэй и проехали через огромную арку, въезд в Буш-Хаус, потом повернули на Флит-стрит, миновав Сент-Клемент-Дейнз. Промелькнул Дом правосудия, старая редакция «Дейли экспресс», «Pret a Manger»[9]. И в голове гудела счастливая мысль: я Pret a Marier!

Послышался зов колоколов, точнее, звон. Когда внезапно показалась высокая колокольня церкви Сент-Брайдз с пятью башнями, расположенными ярусами, как на свадебном торте, я подумала: «Какая умница этот Кристофер Рен!» Опоздавшие спешили в церковь, а в животе моем все переворачивалось и скручивалось, как в барабане стиральной машины. О боже, Мелинда! Звезда радио «Лондон» с занудой-мужем Роджером. Неудивительно, что она опоздала. Какое жуткое платье! Денег куры не клюют, а все без толку. Понятно, что на пятом месяце беременности особо не разгуляешься. Не хочу быть злюкой, но платье действительно тошнотворное. Ярко-розовое. Из вощеного ситца, какой идет на шторы. Веселенькая обивка в лучших традициях марки «Сандерсон». Будто над Мелиндой поработал косорукий обойщик. И венец всему прическа в форме ядерной ракеты.

Выйдя из машины, я улыбнулась видеооператору и фотографу, поджидавшим на тротуаре. Хелен разгладила подол моего платья, я взяла папу под руку, и мы направились к крыльцу, в прохладную тень. Я увидела Роберта – он провожал гостей внутрь, – но Дома нигде не было. И вдруг меня охватила паника. Я попросила отца зайти в церковь и поискать его. Папа улыбнулся и сказал, что Доминик, живой и невредимый, стоит перед алтарем рядом с Чарли. До меня доносился приглушенный гул голосов; органист играл Сен-Санса. Потом мелодия стихла, шепот прекратился, и Роберт подал нам знак.

– Пойдем, Минти! – шепнул отец и улыбнулся.

Под первые аккорды марша Мендельсона мы сделали шаг вперед. Все поднялись. И внезапно, в это самое мгновение, меня переполнил трепет. Я была так рада, что выбрала для венчания Сент-Брайдз. Не скажу, что я очень религиозна, вовсе нет, и Доминик тоже. Во время наших встреч с викарием он почти рта не открыл. Но из всех церквей в центре Лондона Сент-Брайдз показалась мне самой подходящей. Это журналистская церковь, собор Флит-стрит. К тому же у меня всегда было особое отношение к церквям, которые бомбили во время Второй мировой. Собору Ковентри, например, или собору Святого Павла. Сент-Брайдз тоже стал мишенью: в декабре 1940 года ракета Фау-2 оставила от церкви тлеющий остов. Но Сент-Брайдз, как феникс, поднялся из пепла. Викарий рассказывал, что после обстрела отыскались римские саркофаги, о существовании которых никто и не подозревал. Все, что ни делается, к лучшему. Оказалось, церковь на тысячу лет древнее, чем думали. Видите, даже кошмар иногда приносит благо: не будь церковь разрушена до основания, никто не обнаружил бы спрятанных в ее глубинах сокровищ. Шагая к алтарю, я, взвинченная до предела, вся на адреналине, на нервах, готовая расплакаться и счастливая, еще раз вспомнила эту историю. Потоки солнечного света широкими, полосчатыми лучами лились сквозь оконное стекло. Мой взгляд скользнул по бело-золотому своду и опустился на отполированный черно-белый мрамор пола, блестящий, как водная гладь. Воздух загустел от сладкого запаха пчелиного воска и чувственного аромата цветов. Когда я увидела два составленных Хелен цветочных панно в человеческий рост – каскады скабиоз, левкоев, розовых пионов, фрезии и душистого горошка, – у меня перехватило дыхание. Каждая скамья была украшена букетом белоснежных анемонов.

Доминик стоял ко мне спиной, его светлые волосы переливались в солнечном свете. Точь-в-точь архангел Гавриил с «Благовещения» Фра Анжелико. Рядом переминался Чарли, по обыкновению серьезный и добрый. Он повернулся и подбодрил меня добродушной улыбкой. Скамьи в церкви Сент-Брайдз стоят вдоль прохода, так что я видела всех гостей. Листочки с расписанием церемонии трепетали в руках большими белыми мотыльками. Сперва я заметила Джека, моего редактора. Он, как водится, взирал на меня с недоуменной сардонической усмешкой. Рядом маячила его жена Джейн с потомством, двумя угрюмыми девочками-подростками в одинаковых постпанковских черно-розовых платьях, а также кузина Эмбер, удивительно спокойная и изящная, в костюме лимонно-зеленого цвета. Во втором ряду устроился Уэсли с работы, разумеется, вместе с Дейдрой – эта выглядела чудовищно, впрочем, как и всегда. Вот убогая! Между нами, она, кажется, ненавидит свадьбы. Потом в глаза мне бросилась мама: ниспадающее волнами платье, богемный стиль, и невозможная шляпа, утопающая в цветах. На стороне жениха восседала мать Доминика, Мадж, и еще куча незнакомого народу, должно быть его клиенты. И все эти люди мне улыбались; на мне сошлись все взгляды, сосредоточилось все внимание. Хелен подняла фату и, взяв мой букет, приткнулась на скамью рядом с мамой. Церемония началась.