Комендантский патруль - Артур Черный

Капитан-Кипеж человек заполошный и пугливый, но не трус, безответственный, но с доброй душой, что часто встречается у людей с такими пороками. В грозном августе 1996 года, когда 6-го числа боевики вошли в город, Кипеж был дежурным в нашем РОВДе. Бородатые бандиты под дулами автоматов потребовали у него ключи от комнаты хранения оружия, на что Кипеж, до конца не сомневавшийся в своей правоте, кричал: «Не отдам! Не имеете права!» Боевики ключи отобрали, а Кипежа просто выгнали за ворота на все четыре стороны.

20 мая 2004 года. Четверг

Утром я ухожу на инженерную разведку. Волнующая прохлада рассвета ползет по горелым изгибам улиц. Еще толком не проснувшиеся солдаты стучат по дороге гвоздями кирзовых сапог. Наша тоска шагает впереди, не оборачиваясь и не останавливаясь ни на минуту. Она-то знает — мы не отстанем. Это она ведет нас по улицам этого проклятого города, она торопит нас, вечно боящихся куда-то опоздать. Все мы здесь спешим в одном — жить. Жить среди этих патрулей, блокпостов, разведок, зачисток и просто пустых часов их ожидания. Все это приближает одно: конец бесконечной суеты выбранного нами похода. Но в само слово это, «конец», мы вкладываем два понятия: смерть и возвращение домой. Два огромных по своей разнице исхода, но, впрочем, ничем не отличающихся друг от друга. Возвращение домой маячит перед нами гнетущим призраком обратного пути. Возвращением сюда вновь. Возвращение за возвращением… А в конечном итоге одно: смерть. Круг замкнулся.

Днем, напустив на себя деловой вид, показываюсь на глаза Тамерлану и Безобразному. Дело сделано, и без зазрения совести я забираюсь на второй ярус своей кровати, где развлекаюсь раздобытой во время инженерной разведки газетой «Колесо смеха»:

«Вовочка копает в огороде яму. Сосед, увидев его, спрашивает:

— Вовочка, а что случилось? Что это ты за яму копаешь?

Смахивая жиденькую слезу, Вовочка с дрожью в голосе отвечает:

— Сегодня умерла моя любимая золотая рыбка…

Сосед участливо:

— Но не кажется ли тебе, что яма слишком велика для золотой рыбки?..

Вовочка озлобленно:

— Не кажется! Она в желудке у вашей собаки!»

Вечером ко мне подходит Неуловимый с просьбой подменить его на ночь в СОГ. Он жалуется, что сегодня дети дома одни, к тому же он болен почками и боится простудиться на сквозняке майской ночи. Больше для того, чтобы он от меня отвязался, и больше из презрения, чем из жалости, я соглашаюсь.

Ближе к ночи выезд на квартирную кражу, где неизвестные похитили телевизор, десять тысяч рублей и золотые часы. Около двух часов мы опрашиваем потерпевших, собираем материал, пьем предложенный чай.

Хозяин, пожилой чеченец, с явной антипатией рассказывает о погибшем президенте Кадырове. Ничего светлого из этого правления для него не было, как, по его мнению, не будет и при следующем чеченском президенте. Он спрашивает меня, когда в Чечне будет русский президент.

21 мая 2004 года. Пятница

Ночью на посту я стою один. Большой Бармалей отпросился у дежурного домой, рассказав невероятную историю о том, что у него, как и у Неуловимого, одни ночуют дома дети. Бармалей хитрый лис и всегда, когда бы он ни оставался на ночь в отделе, он никогда не оставался.

Под конец моей смены на крыльцо выходит мучимый слабыми нападками совести дежурный Лом. Я замечаю в его разговоре неуловимую неловкость за отпущенного домой земляка. Последние полчаса Лом рассказывает о бесконечной своей службе в милиции в советское время, сравнивая прошлые времена порядка с нынешней анархией.

Утром в кабинете участковых у нас закладывает уши от хриплых воплей, нацеливающего нас на дневную работу Тамерлана:

— Бездельники!.. Бездельники!.. Завтра спецоперация! Смотрите, не завалите, как всегда! А то снова будут говорить, что участковые операцию завалили!..

Здесь Тамерлан не прав. Такого рода спецоперация, как намечающаяся на завтра крупная зачистка, проводится совместными силами ОМОНов, ГРУ, ФСБ, Временными отделами, воинскими частями, комендатурами. Доля постоянных отделов, каким являемся мы, в них более чем скромна, а вклад участковых вообще ничтожен. Нам в таких мероприятиях отводится незаметная роль правовой базы и резерва, не участвующих в возможном столкновении с противником и его уничтожении. Но и в такой роли никто из нас, впрочем, не чувствует себя ущемленным.

Поэтому сейчас мы незаметно хихикаем, передразнивая и пугая друг друга перспективой с позором завалить завтрашнюю зачистку.

Тамерлан направляет на 31-й блокпост Проныра, куда в помощь Приморскому ОМОНу, опять-таки для обеспечения правовой базы, направляется наш наряд из гаишника и участкового.

Проныр, — лентяй и негодяй, — как может изворачивается перед начальником, чтобы не идти на блокпост. Он, привыкший въезжать в рай на спинах товарищей, как обычно, хитрит и сейчас без устали травит страшные рассказы о горящих по времени материалах, с которыми необходимо разобраться именно сегодня. Тамерлан, полный собственных забот, отправляет Проныра к Безобразному, а тот, пообещав подменить его днем на пару часов, приказывает выезжать к блокпосту.

Чуть позже, замешкавшись во дворе, я и становлюсь тем самым, кого Рамзес Безобразный посылает на два часа заменить Проныра. До поста меня добрасывает местный пэпээсник. На блоке, кроме двух приморцев-омоновцев и нашего гаишника, никого. Проныр уехал домой за пределы республики сажать картошку.

«Два часа» — с 10.00 до 16.00 я пропадаю у блока на распаренной солнцем дороге. Стоит невыносимая жара, и горячие блестящие капли крупного пота заливают наши лбы, щиплют воспаленные, натертые от летящей пыли глаза. Огромные, во всю спину, черные пятна расплываются на выцветшем камуфляже, охватывают пояс, липкими щупальцами пробираются под затянутый ремень. Ботинки прилипают к раскаленному, как сковорода, асфальту.

Это еще весна.

Омоновцы меняются через каждые два часа. Мы не выдерживаем и на дорогу уже не выходим, прячась у пулеметного гнезда под навесом блока. Гаишник, набив свою папку составленными на нарушителей протоколами, решает, что пора прекращать рабочий день.

У самого КПП, согнувшись в три погибели, что-то ковыряют саперы комендатуры. Ищут фугас. Опера уголовного розыска притащили в отдел видеозапись с выезжающей от КПП машиной Тайда, где чьей-то голос за кадром командует: «Все, выезжает! Давай, жми! Давай!.. Что, не взрывается?! Почему не взрывается?! Еще раз!..» Усилия саперов тщетны, ничего не найдено. Возможно, обычная провокация, возможно — нет.

В апреле прошлого года на этом же месте погиб предыдущий начальник нашего РОВДа. Его машина взорвалась при въезде в отдел на заложенном под канализационным люком фугасе. Боевики, изначально ловившие крупную рыбу, ночью, под самым носом у наряда КПП, установили в колодце фугас, ни одним движением не разбудив спящих в пяти метрах двоих часовых.

22 мая 2004 года. Суббота

В 05.00 дежурный по тревоге строит на плацу отдел, вернее, тех, кто ночует в нем. В большинстве своем это контрактники, чуть разбавленные местными, задействованными сегодня в СОГе и в усилении. На легковых машинах и синем, дребезжащем всеми костьми изношенного металла, автобусе — гордости и позоре нашего отдела, — мы стягиваемся к району железнодорожного вокзала.

Начавшаяся утром зачистка собирает людей, сонно тыкающихся в закрытые двери городских квартир. Расчлененные, трясущиеся от нашего топота пятиэтажки в огромном, рваном чреве изломанных стен прячут по две-три жилые квартиры на подъезд. В остальных, сразу у порога отсутствующих дверей, висит неистребимый запах человеческих отходов, в синей плесени закипают зловонные помойные кучи.

Здесь живут те, кому просто некуда податься. А это — половина республики. Ни воды, ни света, ни канализации, не говоря о чем-то еще, у них нет.

Разбуженные нами люди выносят из квартиры свои паспорта, услужливо освобождают проход в жилище, куда мы бросаем беглый взгляд. В одной из квартир без дверей, пропахшей мочой и сыростью, со свалявшейся ваты рваного тряпья мы выгребаем на белый свет четверых без паспортов. Все заросшие, с кирпично-коричневыми лицами от царящей здесь грязи. Строители по найму. Молдаване. Вот уж поистине неисправимая в своем стремлении работать нация.

Я рассказываю контрам вспомнившийся к случаю анекдот:

«Фашист бегает по концлагерю. Забегает в один барак, в другой и везде спрашивает:

— Молдаван нету?

Везде ему отвечают:

— Нет, у нас нету. Может, в другом бараке.

Наконец в одном фрицу говорят:

— Да только что их в камеру сжигать повели.

Тот добегает до камеры в самую последнюю минуту. Уже закрывается дверь. В последний момент, просовывая в дверь ногу, фриц кричит:

— Молдаване есть?

Несколько голосов сразу отвечают: