Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами) - Георгий Венус

Поручик Бронич схватился за ключицы, качнулся вперед, но вагоны опять рвануло, и он повалился спиной на солому. Солдат-марковец стоял на коленях. Тоже раскачиваясь, пытался держать перевязанную руку на весу.

- А для ча страдать и маяться? Для ча это, коль они по справедливости не поступают?..- ворчал он глухо.- Буржуев, как водится, повыпускали, а на разгрузку опосля только, мать их в тринадцать гробов чертову дюжину!

- Го-спо-ди, испить бы!.. О, господи-и-и! ...Поезд разбивали. Наши теплушки подбрасывало и толкало.

- Ах, так! - вдруг не выдержал поручик Бронич.- Так?..- И, выхватив наган, он стал стрелять в потолок теплушки - раз! раз! раз!

- Доктор-р-р!..

Когда на вокзале Харьков-Товарная нас, наконец, стали разгружать, солдат-кавалерист уже не просил пить. На носилки его не положили. Взвалили на плечи.

"Мертвый!.."

* * *

По разгрузке работали санитары-студенты. Нога моя ныла. Мне казалось брезент носилок пропитан кровью, и я закрыл глаза.

- Да вы ли это? Какая встреча!..

С повязкой Красного Креста вокруг рукава надо мной стоял Девине. Я взглянул на него, удивленный:

- Вы?

- А как же! Работаю. Как же! - быстро заговорил он.- Искупаю, так сказать, вину перед родиной. А вас и не узнать, господи!.. Ваш дядя... Да я сейчас же...

- И вас не узнать! - перебил его я.- Толстеете? - Ну, ничего, ничего... искупайте!.. Видно, впрок вам идет...

Желая казаться обиженным, Девине заморгал глазами.

Потом нас понесли.

Над освещенной фонарями площадью летали клочья грязных бумаг. Какой-то мальчишка свистел, засунув в рот два пальца.

Город жил своей жизнью.

В палате распределительного пункта пахло потом и гноем.

Я лежал на одной койке с поручиком Броничем. Свободных мест не было.

К вечеру привезли новых раненых, тоже дроздовцев, но 2-го полка, изрубленных шашками червонных казаков, прорвавшихся к нам в тыл под Суджей.

- Гнались за обозами, и - по головам, по головам!.. - рассказывал раненый писарь с мутными, как у плотвы, глазами.- Ну, господа офицеры, и время же, позвольте доложить вам! Чтоб писарей да рубили!..

Под утро запах гноя стал сильнее. Перебил даже запах йода. И опять мне казалось,- гноем пропитаны и тюфяки, не покрытые простынями, и красные без наволок подушки, и грубые рубашки, без пуговиц и тесемок.

- С буржуев бы постричь следовало!..- Солдат-марковец не имел даже своей койки, а потому ругался то в одном, то в другом углу палаты.- Чтоб так да страдать!.. Да задаром!..

- В операционную!.. В операционную несите!..- кричал за дверью доктор.- Остолопы!.. Назад!.. Не четырех же зараз, остолопы!..

За окном палаты уже светало. В коридоре было еще темно. В дверях толпились растерявшиеся санитары. Электрическая лампочка за дверью перегорела.

- Сюда!.. Да людей несете,- не толкаться...- кричал из темноты доктор.- Ос-то-ло-пы!..

* * *

- Я, прапорщик, уже позвонила,- сказала мне под утро дежурная сестра.35-43?.. Верно?..

Но дядя пришел только ввечеру.

Лежа на спине, я рассказывал ему о последних боях. Когда же, удивленный его молчанием, повернул к нему голову, то увидел его наполовину съехавшим со стула, с головой, уроненной на белый, крахмальный воротник.

- Сестра!..- закричал поручик Бронич.- Здесь человеку дурно!.. Сестра!..

Дядя не вынес запаха гноя...

Я дергал дядю за руку, ставшую вдруг мягкой и влажной.

- Да что это?.. Господи!.. Да встань, наконец!.. Да встаньте!..

- Ты!.. Опять - буржуи, буржуев!..- кричал за моей спиной поручик Бронич.- Да я тебя, большевик, выучу! Встать, как полагается!..

Наконец подбежала сестра.

- ...Замашки твои большевистские! - все еще кричал за мной поручик.Твои... твои... Встать, матери твоей черти!

Сестра около нашей койки возилась над дядей, а в дверь палаты вносили все новых и новых раненых.

Дядя пришел вновь только через два дня. В палату войти он побоялся. Я взял костыли и вышел в коридор.

- Сейчас поедем,- объявил мне дядя.- Нечего ждать у моря погоды. Я уже переговорил с главным врачом. Ну и в хороший лазарет я тебя устроил. О! замечательный лазарет. Таких у нас раз, два и обчелся. Имени генерала Шкуро. Не слыхал? В Технологическом!..

- Не сердитесь и не осуждайте,- говорила через десять минут сестра, застегивая мне шинель.- Недостаток рук... Дисциплины никакой... Ну, прощайте. А костыли верните... Нет у нас лишних... Пришлете?.. Ну, хорошо... До свиданья...

Держась одной рукой за перила, другой опираясь на костыль, я медленно сходил с лестницы. Дядя шел рядом. Гордо держал в руке мой второй костыль. В подъезде стояла молодая, хорошенькая сестра. Возле нее - человек шесть санитаров-студентов...

ЛАЗАРЕТ ИМЕНИ ГЕНЕРАЛА ШКУРО

Прошло недели три... За окном офицерской палаты лазарета имени генерала Шкуро зеленел сад Технологического института. Когда по саду скользило солнце, с койки моей было видно, сколько желтых и буро-коричневых листьев нагнала уже на деревья осень.

Офицеров Добровольческой армии в палате почти не было. Преобладали казаки, донцы и кубанцы.

Тяжелораненые весь день стонали и мычали. Поправляющиеся играли в карты. День уходил за днем, и мне казалось - им не будет конца...

* * *

- Господа офицеры! Господа! - засуетилась однажды утром сестра нашей палаты, Кудельцова.- Господа, сейчас наша патронесса придет... Ах, поручик, смахните с одеяла крошки!.. Пятно, говорите?.. Просочилось?.. Есаул, голубчик, поверните подушку... Я после...

По палате, почему-то быстро оглядывая стены, пробежал главный врач. Санитары метались, держа в руках еще не опорожненные "утки". Под образами, в заднем углу палаты, старшая сестра торопливо выдавала чистые полотенца.

- Идет! Идет!..

Сестра Кудельцова оправила косынку и, вытянувшись, встала около дверей.

...Дама-патронесса медленно обходила койки. Над каждой останавливалась и, поднимая к лицу лорнет, дарила раненых ласковыми улыбками. За ней следовал высокий, белый юноша в штатском. По указанию патронессы он раздавал табак и папиросы. Когда патронесса подошла ко мне и, оттопырив мизинец, потянулась за лорнетом,- я поднял одеяло и натянул его через голову.

Мне ни табаку, ни папирос патронесса не оставила.

"Да здравствует самостийная Кубань!" - следующей ночью написал кто-то на белой стене палаты.

...На стене играло утреннее солнце. Сестры с градусниками в руках бродили между койками. Надписи долго никто не замечал.

- Я, господа, давно уже напирал... И в Ставке твердил, и везде...- не торопясь, густым басом, гудел больной ревматизмом полковник, первым заметивший надпись.- Наш ОСВАГ ни к черту, господа, не годен!.. Чтоб среди офицеров... Да в офицерской палате...

Он сидел на койке и отхлебывал только что принесенный чай.

- Да знаете ли вы, что у большевиков, в смысле, так сказать, единой идеологии...

Его перебил главный врач. Он вбежал в палату, размахивая в воздухе стетоскопом.

- Господа, взят Курск! Ура славным марковцам!.. Кто мог, вскочил с коек. Другие присели.

А сестра Кудельцова, намочив полотенце, уже стирала со стены последнее слово надписи: "Кубань..."

Прошло несколько дней. Приказом по армии генерал Деникин переименовал всех прапорщиков в подпоручики.

Старые подпоручики были недовольны:

- Ну, а мы?..

Вечером того же дня прапорщики, произведенные в подпоручики, пили коньяк "три звездочки": "авансом на новое производство" - и смеялись в коридорах до полуночи.

* * *

И опять прошло несколько дней. Вечерело...

- Да,- рассказывал мой сосед слева, есаул 18-го Донского Георгиевского полка, подсевшему к нему юнкеру Рынову, моему соседу справа.- Было это так - черт порви его ноздри... "Расстрелять!" - приказал командир полка. Взял я тогда этого матроса: "Шалишь - я тебя по всем правилам!"... Ну хорошо!.. А он - ни глазом не моргнет. Стоит перед отделением, и хоть в кальсонах одних да в рубахе, черт порви его ноздри, а гордый, что твой генерал... "По матросу,- скомандовал я тогда,- пальба отделением, от-де-ле-ние..." Выждал... Думаю, дам ему время бога припомнить. А матрос - ни глазом. Прямо фланговому на мушку глядит и улыбается, сука. Поднял я руку, хотел уже пли! - скомандовать, а тот как рванет на себе рубаху! Смотрю, а на груди у него орел татуированный. Двуглавый, с державой, со скипетром... "От-ставить! - скомандовал я.- К но-ге!" Пошли, черт порви его... Привел я матроса в штаб... порви его ноздри!.. Так и так, говорю, господин полковник. Приказания вашего не исполнил. Не могу заставить казаков целить в двуглавого орла. "Правильно!" Полковник наш старой службы вояка. "Таких, говорит, не расстреливают. Руку!.." Руку мне пожал... Да...

Есаул замолчал.

- Позвольте, господин есаул, а что с матросом стало? У нас он остался?

- Убег, черт порви его ноздри! - Есаул сплюнул.- В ту же ночь... Вот!.. А вы говорите: гу-ма - гу-ма-ни... или как там еще... Эх, юнкер!

* * *

Среди пяти сестер офицерской палаты сестра Кудельцова была самой ласковой.

- Ну и девчонка, поручик, скажу я вам! - бросил мне как-то вечером есаул, провожая сестру Кудельцову глазами.- С такой бы, знаете, ночку провести! А?