Аборигены галактики - Игорь Вереснев

«Надо бы и впрямь придумать что-нибудь оригинальное…»

Мелодичный сигнал служебного информера выдернул Силантьева из трясины меланхолических размышлений. Поведя ладонью над блестящей поверхностью рабочего стола, он активировал видеокомм. Над столом появилось лунообразное личико Фумико. Она руководила пресс-службой Контакт-Центра уже не первый год, но Силантьеву почему-то казалось, что друг Никамура лишь вчера приступила к работе, столько свежести и неподдельного энтузиазма было в ее голосе, порывистых движениях, взгляде. И хотя в Центре работали тысячи людей и сотни инопланетян, никому он не был так рад, как этой нестареющей японке. Внешность Фумико была обманчивой. Неудивительно, что журналисты, впервые имеющие с ней дело, впадали в заблуждение, надеясь вытащить из нее больше сведений, нежели содержали официальные коммюнике. В особо сложных случаях вроде Тестурианского инцидента шквал, именуемый в прессе «широким общественным обсуждением неудачных результатов работы Контакт-Центра», накрывал всех его сотрудников с головой, но друг Никамура виртуозно дозировала информацию, излучая неизменную искренность и дружелюбие. И пока она держала оборону, остальные успевали собраться с мыслями.

– Друг вице-секретарь, – прощебетала Фумико. – Вы просили напомнить о прибытии нибелунгера с Медеи. «Альбатрос» прибывает в Кольцово-4 в семнадцать часов по региональному времени.

– Спасибо, Фумико-сан, – отозвался Силантьев, даже не пытаясь скрыть удовольствия видеть ее. – У меня будет к вам просьба. Пожалуйста, пришлите к моей берлоге какое-нибудь транспортное средство. Боюсь, мне свою «Ласточку» не откопать. А ТЛПэшка что-то барахлит. Не хотелось бы застрять в ней до Нового года…

Руководитель пресс-службы звонко рассмеялась его неуклюжей шутке. Человек, мало знакомый с Фумико Никамура, мог бы заподозрить ее в неискренности, но только не Силантьев.

– Хорошо, друг вице-секретарь, – произнесла она и отключилась.

Вице-секретарь машинально посмотрел на бледный призрак виртуального циферблата: до прибытия «Альбатроса» оставалось чуть больше часа.

Медея…

Когда Силантьев вспоминал о ней и его вдруг одолевала беспричинная тоска, он вызывал из памяти домашнего терминала старую фотографию. В те времена, почти сорок лет назад, в большой моде были снимки, сохраняющие живое дыхание запечатленного мгновения – дуновение ветра, шорох морского прибоя, солнечный зной. Правда, на Медее ветра редкость, морей нет совсем, да и с солнечным зноем не заладилось. Густое облачное марево вечно окутывает, раскинувшийся от полюса до полюса, единственный континент этой сумрачной планеты. Лишь горные хребты, словно гребни дремлющего ящера, пронзают облака, выставляя обледенелые пики не слишком горячим лучам Эпсилон Индейца. Сползающие с вершин ледники питают бесчисленные реки, что грохочут в межгорных котловинах, понемногу теряя силу и расплываясь в бескрайности болотистых низин. На Медее мало солнца, поэтому тепло старого снимка исходит от улыбок. Они тогда часто улыбались, юные, бесшабашные стажеры Контакт-Центра – Ромка, Маринка и Сандро, в просторечии Арамис, Миледи и Лорд. Впрочем, к Маринке прозвище так и не пристало. Не слишком-то галантный Лорд дразнил ее Маринкой-Тартинкой. И она не обижалась, улыбка не сходила с ее счастливого лица. Да они тогда часто улыбались, и когда учились в одном лицее, и когда всех троих приняли на факультет галактической дипломатии, особенно когда их вместе отправили на стажировку на одну планету.

На Медее они тоже поначалу улыбались. А после того, что случилось в Холодных пещерах, улыбаться стали реже, особенно – друг дружке…

И все-таки Силантьев вызывал из голографической памяти домашнего терминала эту фотографию, украдкой от себя самого подносил к ее разноцветным призракам ладонь, чувствуя исходящее от нее тепло…

Хлопнув ладонью по ни в чем не повинной столешнице – старый снимок свернулся в сверкающую точку и исчез, – вице-секретарь решительно поднялся. Рабочее кресло, словно прирученное облако, сиротливо скукожилось. Как всегда, Силантьеву стало его жалко. Он вообще не разделял новомодных веяний в искусстве интерьера. Эмпатическая мебель – это же кошмар! Стол, генерирующий альфа-волны, восстанавливающие работоспособность уставшего от бесконечной цифири отчетов мозга. Кресло, массирующее затекшие седалище и спину, до того, как «сиделец» успевал ощутить застой в сих местах своего, уже не слишком спортивного тела. А в спальне поджидала кровать, баюкающая всякий раз, когда к старому холостяку приходила в гости бессонница…

«Сборище подхалимов, а не мебель…»

Силантьев давно бы изгнал из своего дома всю эту нечисть, но положение обязывало быть на острие прогресса, иначе неудобно перед гостями из других миров.

«А ведь Лорд небось в присутствии этих самых гостей не испытывает ни малейших неудобств, – с внезапным ожесточением подумал Силантьев. – И уж тем паче – угрызений совести. Правда, к нему в гости добровольно не ходят…»

Ох, что-то зря он вспомнил о бывшем друге, только настроение себе испортил. В светлом и чистом мире Земли существует единственное темное, почти непроницаемое пятно, последнее учреждение, окутанное завесой отвратительной секретности, так называемый Карантинный Комитет.

Зябко поеживаясь, словно уже очутился на январской стуже, Силантьев покинул кабинет и вышел на террасу, на ходу протянул руку к гардеробной нише и тут же обрел строгую, почти форменную куртку с капюшоном и подогревом. Мгновение назад куртки этой не существовало вовсе – «эмпатический шкап» соткал ее из коротко живущих полимеров. Стоит швырнуть куртку обратно, и она вновь распадется на молекулы. Просто и эффективно. И нет нужды ни в стирке, ни в глажке, ни в пришивании пуговиц. Против этого новшества Силантьев ничего не имел, ибо с детства терпеть не мог возни с одеждой.

Правда, поговаривают, будто этим нововведением был недоволен сам Верховный Сумматор, что неудивительно – Старик застал еще те времена, когда над изготовлением одежды трудились целые фабрики.

Силантьев невольно усмехнулся, представив недовольного Старика – эту седовласую глыбу, которую за глаза почтительно именовали Человеком-Эльбрусом. Настроение сразу улучшилось. Ведь в отличие от Сандро Лордкипанидзе Верховный Сумматор был милейшим человеком. Особенно когда восхождение социально-экономической кривой на статистических графиках было стремительным и неуклонным. Все знают, что умиротворенность Человека-Эльбруса напрямую зависит от счастья всего человечества.

За окном, сверкая красно-голубыми маячками, опустился патрульный глиф – Фумико, как всегда, безукоризненно выполнила просьбу вице-секретаря. Силантьев подошел к двери, по детской привычке наклонив голову и выставив руки вперед, хотя уровень сопротивляемости силового поля, заполнявшего дверной проем, не превышал силы поверхностного натяжения оболочки мыльного пузыря. Ледяной ветер немедленно швырнул в лицо вице-секретарю пригоршню снежинок, рванул полы куртки, а когда Силантьев повернулся к нему спиной – нахлобучил на голову капюшон. Нырнув в теплый салон, протянул руку к панели управления, чтобы задать маршрут, но понял, что Фумико уже все сделала. Параметры скорости, высоты эшелона, расчетного времени прибытия выстроились зеленой колонкой – совершенно лишняя информация для пассажира, и не думающего брать управление на себя. Впрочем, субэл-пилот из вежливости подождал, а вдруг пассажир все же пожелает задать иные параметры, и не дождавшись, плавно поднял глиф над землей. Пурга, беснующаяся над городом, попыталась навязать воздушному кораблику свою волю, но субэл-пилот мгновенно справился с лишним боковым моментом. Глиф быстро набрал крейсерскую скорость, встроился в заданный программой эшелон и, посрамив зимнюю непогоду, помчался к главному космопорту Екатеринбурга.

Глава 2

Тимур Коршунов. Земля, до востребования

Если смотреть на море вдаль, то оно было зеленым, а если себе под ноги – то синевато-серым и прозрачным. По-настоящему прозрачным, так что сквозь толщу воды видны уходящие вглубь каменные ступени, обвалившиеся стены домов, осколки керамических амфор. А если подняться по крутому склону чуть выше, то и весь утонувший две с половиной тысячи лет назад город можно разглядеть. И разноцветных рыбин, совершающих теперь променад вдоль его набережной. А если пройти еще выше, обогнуть карликовые оливы, невесть как выросшие среди скал, миновать ровную площадку, на которой они всегда оставляли взятый напрокат автограв, то откроется вид на чудную крошечную бухту с удобным пляжиком, устланным бело-черной галькой. Тропинок, чтобы спуститься туда, не было, но Римка знала секрет.

– Ну что, город на месте? – поинтересовался Тимур, оглянувшись через плечо на сестру, цепляющуюся за колючие ветки кустарника.