Пропажа свидетеля - Борис Можаев

- Зачем же он взял его в проводники?

- Ума не приложу. Дункая спроси - он назначал. Он и знает. И насчет Ингани знает.

- Какой Ингани?

Зуев как-то дернул плечом и вроде бы нехотя ответил:

- Это племянница Кончуги. Она в прошлом году ложилась от Калганова в больницу. И теперь, говорят, у них произошла промеж себя запятая. - Зуев вроде как бы извинительно развел руками: передаю, мол, слухи по необходимости. - Вот я и говорю: лезть в чужую душу со своим копытом... Дело нескладное.

- Правильно! - кивнул головой Коньков. - Чужая жизнь - потемки.

Помолчали. Коньков что-то записывал в свою тетрадь.

- Дак я пошел? - спросил Зуев в некоторой нерешительности, втайне надеясь, что Коньков, заинтригованный этими известиями, задержит его с расспросами.

Но лейтенант неожиданно сказал:

- А чего ж время-то терять?

Зуев встал, козырнул по-военному и пошел к двери.

- Квиток от гостиницы не сохранился? - спросил Коньков.

Зуев остановился у порога и сказал небрежно, через плечо:

- Я его оставил у следователя.

7

Коньков познакомился с Дункаем еще в Приморске, в ту пору, когда уволился из милиции. Семен Хылович учился в краевой партшколе, а Коньков был внештатным корреспондентом молодежной газеты, заочно учился в университете на юридическом факультете и еще подрабатывал шофером. Однажды он возил по городу удэгейскую делегацию из Бурлитского района. Старшим этой делегации был Дункай. Разговорились. Оказалось, что у них был общий знакомый - старшина милиции Сережкин.

Старшине Сережкину Коньков когда-то помогал распутать дело о краже в селе Переваловском. А Дункай был односельчанином этого Сережкина, ходил в парторгах колхоза имени Чапаева, а потом уж попал в партшколу. Дункай был нанайцем, выросшим в русском селе Тамбовке, говорил отменно по-русски, по-нанайски и по-удэгейски. После окончания партшколы его и направили сюда, на Верею, председателем охотно-промысловой артели, где поселился, по выражению самого Дункая, целый интернационал. Здесь, в артели, знание языков очень пригодилось Семену Хыловичу.

А года через три попал сюда, в Воскресенский район, и Коньков; хоть и окончил он юридический факультет заочно, но устроиться следователем в Приморске, так, чтобы и квартиру получить, не смог; а жить в частных комнатенках надоело, к тому же стал подрастать ребенок. И жена забастовала. Вот Коньков и явился с повинной опять в милицию...

Его встретили радушно, простили старый грех, но предложили самый захолустный район, где была готовая квартира. Делать нечего, Коньков согласился. Поселились они в Воскресенском, жена пошла работать учительницей, а Коньков стал районным уполномоченным и в зимнее время не раз охотился со своим старым другом Дункаем.

Семен Хылович встретил его сегодня по-барски: на столе стояла обливная чашка, полная розоватой талы [нанайское блюдо, строганина из свежей рыбы] из тайменя, присыпанная перцем и черемшой, глубокая тарелка красной икры, нарезанная крупными кусками юкола [провяленная на солнце кета], пропитанная горячим сентябрьским солнцем и оттого облитая проступившим ароматным жиром золотистого оттенка, да еще целая жаровня запеченных радужных хариусов. И бутылка водки посреди стола, и рюмочки, и бокалы желтоватого сока лимонника, который до краев наполнял высокую стеклянную поставку. И вдобавок ко всему - хрустальная ваза, полная, будто золотыми слитками, нарезанного кусками сотового меда.

- Семен Хылович, да разве можно голодного человека встречать таким пиршеством? Я умру от аппетита, не дотянув до стола! - сказал Коньков, оглядывая все это богатство.

- Все свое. Сам добывал, - смущенно и радостно улыбался Дункай. Садись, пожалуйста!

На Дункае была рубашка с закатанными по локоть рукавами и с распахнутым воротом, обнажавшим его крепкое тело цвета мореного дуба. Голову он коротко стриг, отчего его черные волосы торчали густо и ровно, придавая голове форму идеального шара.

- А где Оника? - спросил Коньков, присаживаясь к столу.

- Вот он я! - смеясь, выглянула с кухни, из-за цветной занавески, маленькая, похожая на школьницу жена Дункая.

- Отчего ж вы не за столом?

- Я сытый. Кушайте на здоровье! - и скрылась опять на кухне.

- Мы выпьем первую рюмку за ее здоровье. Вот и ей почет, - посмеивался Дункай, наливая в рюмки водку.

- А ты знаешь, сюда Зуев заезжал, - сказал Коньков, ожидая вызвать у него удивление.

- Я в окно видел, - равнодушно ответил тот.

- А чего ж ты в контору не пришел?

- Зачем? Что нужно, ты и здесь спросишь.

- Пра-авильно! - шутливо произнес Коньков. - А еще знаешь, почему ты не зашел?

- Ну?

- Не любишь ты его.

- Тоже правильно. Ну, поехали!

Они выпили, выдохнули, как по команде, и стали закусывать.

- Он мне, между прочим, рассказывал про Ингу, племянницу Кончуги.

- Есть такая.

- Что она делает?

- Заведующая нашего медпункта.

- Говорит, что она с Калгановым была знакома?

- Была.

Дункай ел, пил, потчевал гостя и ласково поглядывал на него. И Коньков чокался с ласковой улыбкой, ел, хвалил талу, форели и вдруг сказал:

- Слушай, а что у вас тут с Калгановым было? Говорят - он в суд грозился подать на артель?

Дункай вздохнул, отложил вилку и, подаваясь грудью на стол, спросил:

- Это Зуев говорил?

- Допустим. А что, неправда?

- Правда. Мы семь пантачей взяли сверх плана. Вот из-за этого и был скандал.

- Как же так? - Коньков с удивлением развел руками. - Ты, что ли, разрешил?

Дункай поморщился от досады и сказал таким тоном, каким отвечают, оправдываясь при недоразумении:

- Ну, зверь же не корова, во дворе не стоит. Как ты его сосчитаешь? Пошли охотники в тайгу - кто ни одного не убил, кто двух. А лицензии даем на бригаду.

- А почему не каждому в отдельности?

- Потому что у нас нет таперских участков.

Коньков не понял: при чем тут таперские участки? И решил зайти с другого конца:

- Скажи, пожалуйста, Батани Кончуга знаком был до этого с Калгановым?

- Знаком.

- Говорят, Калганов у него карабин отбирал. Кончуга, наверное, обиделся?

- Зачем обиделся? Калганов добрый человек. Отбирал, да отдал. Кончуга не браконьер.

- Но стрелял без лицензии?

- Я ж тебе сказал, что наши лицензии вроде разнарядки, бумажки для отчетности.

- Но е-мое! - Коньков с досады даже вилкой пристукнул по столу. Неужели ты не понимаешь? У них же конфликт был! Зачем же сводить их в тайге один на один? Да еще не на день, на два, а на целый месяц. Зачем ты назначил в проводники Кончугу? Или других не было?

Дункай замялся, потом сказал с тяжелым вздохом:

- Ну что ты привязался? Остальные были на клепке - ясень заготовляли для мебели.

- Дак что ж, нельзя было отозвать кого-нибудь с клепки? Они же всего за шесть верст отсюда работают!

- Ну и прилипчивый ты! - Дункай покачал головой и опять поморщился. Пойми же, здесь нет никакого подвоха. У Кончуги детей много. Панты он не добыл в этом году - не повезло ему на охоте. А на клепке какой заработок? Вот я решил отправить его с Калгановым - проводнику хорошо платят. И потом, Кончуга надеялся, что Калганов разрешит ему убить одного пантача.

- Но нет же лицензии!

- Тогда были.

- И ты дал ему лицензию?

- Зачем? Калганов сам мог разрешить. Мог войти в положение человека. Ведь нуждается Кончуга. За панты много платят. А Калганов был добрый человек.

- Подожди! То Калганов карабин отбирает за браконьерство, то сам вроде бы потворствует. Что-то здесь не вяжется. Ты мне откровенно скажи - в чем дело?

- А дело в том, что порядка у нас нет, - сказал Дункай, выходя из себя и наливаясь фиолетовым багрянцем. - Если хочешь знать - мы сами потворствуем этому браконьерству.

- Как это так? - опешил Коньков.

- А вот так. Ты видел эти заломы? Сколько там одной кеты гибнет? Может, миллион. Видим, но молчим. А мужикам внушаем: не тронь лишней кеты. Она, мол, общее достояние. Значит, одну рыбу не тронь, а миллионы пусть гибнут? Ну, что они, эти мужики, слепые? Или дети неразумные? Как они думают о нас?

- Допустим, ты с рыбой прав. Но ведь зверь - не рыба. Здесь особая статья.

- Да то же самое! - с силой воскликнул Дункай. - Скажи, кто только по нашей тайге не лазает? И леспромхозовские охотники, и райпотребсоюзовские, и наша артель, и любители всякие из отдаленных центров, и просто шалые хищники. Бесхозная она у нас, тайга-то! Вот мы учимся в школах, в институтах, нам внушают: охотничьи угодья должны быть закреплены за артелями, разбиты на таперские участки... А что на самом деле? Тьфу! Бардак! Извини за выражение.

- А что дадут эти таперские участки?

- Как что? Зверь-то, он ведь родные места знает. Небось был бы у того же Кончуги свой таперский участок, он бы на пушечный выстрел не подпустил бы к нему ни одного браконьера. И сам бы не взял сверх нормы ни одной соболюшки, ни одного пантача. Потому что кормился бы с этого участка и нынче, и завтра, и через многие годы.