Героические злоключения Бальтазара Кобера - Фредерик Тристан

На обратной стороне креста, стоявшего на развилке дорог в Плауэне, вестникам рекомендовалось ехать дальше в направлении на Кобург. Наш друг колебался в течение нескольких минут. Разве не говорили, что в Кобурге у власти остались паписты? И тогда он услышал тоненький голосок Гаспара, который ему говорил: «Настоящий вестник не должен останавливаться перед различиями в вероисповедании, под которыми на самом деле прячутся другие интересы. Вперед, к парафии святого Маврикия!»

«Увы! – сказал Бальтазар. – Что ты можешь знать об этих вестниках, ты, который умер, еще не научившись читать?»

«Мой дорогой брат, с тех пор я имел уйму времени, чтобы подучиться. Неужели ты полагаешь, что мы, осиянные светом Божиим, остаемся невежественными? Отправляйся в Кобург».

– В таком случае – на Кобург! – решил Бальтазар и вскочил на осла.

Путешествие по этой местности начинало нравиться ему и было для него настоящим развлечением. Оно напоминало ему те скитания души, о которых рассказывает святой Ансельм, «похожие на странствования человека, ищущего себе друга. Душа, которая замыкается в самой себе, не пребывает в безопасности, как ей, возможно, кажется. Она чахнет. И наоборот, душа, которая бродит и ищет, всегда бодрствует и поэтому готова к моменту своего великого пробуждения, каковое есть встреча с благодатью. Лучше какое-то время блуждать без определенной цели, чем пребывать в неподвижности. Летающая птица переносится ветром Духа. Птица неподвижная обречена умереть. Идите по дороге, потому что нет дороги, если вы по ней не идете».

И Бальтазар отправился в дорогу и передвигался по ней так быстро, что к вечеру следующего дня был уже в Кобурге. Однако, сколько он ни оглядывался по сторонам, он нигде не увидел вывески с Гусем и Рашпером. Он уже начал спрашивать себя, где ему устроиться на ночлег, когда вдруг вспомнил, что Гаспар назвал ему парафию святого Маврикия. Высокая колокольня этой церкви возвышалась над крышами. Вскоре он уже был возле паперти, где уличный торговец, окруженный толпой зевак, зазывал прохожих, предлагая им кружева из Брюгге.

– А ты, малыш, который на осле, не купишь ли чего у старого фламандца?

Бальтазар слез с осла, но не остановился, а обошел вокруг церкви и, поскольку уже стемнело, вернулся к паперти и сел на ступеньке, возле ноги святого Иакова.

– Ты кого-то ждешь? – спросил торговец, подходя к нему с фонарем. – Ты слишком юн, чтобы бродить ночью по улицам. Твои родители живут не здесь?

Бальтазар объяснил, что он сирота и разыскивает своих друзей, актеров, которые должны быть где-то поблизости.

– Послушай-ка, – сказал этот человек, – завтра ты их) без сомнения, найдешь, а сегодня пойдем со мной. Я знаю здесь одно место, где тебя пустят переночевать. Было бы не по-христиански оставить тебя на улице. Тем более, что времена сейчас плохие и схватить тяжелую лихорадку ничего не стоит.

Они долго петляли какими-то узкими улочками, потом вошли под навес, постучались в дверь и оказались в зале, где горели свечи и был накрыт большой стол.

– Кто это? – спросил дюжий парень, одетый в какую-то шкуру.

– Заблудившийся мальчишка, которого я подобрал у церкви святого Маврикия, – ответил торговец. – Скажи матери, что я за него уплачу.

Великан что-то проворчал себе в бороду, усаживаясь перед тарелкой.

– Здесь столько сыщиков рыскают, что лучше не связываться с незнакомыми людьми.

– Он разыскивает Паппагалло… – небрежно бросил фламандец.

– Паппагалло? – Великан одним прыжком вскочил на ноги. – Что ты сказал, торговец? Кто разыскивает Паппагалло?

– Я, – отвечал Бальтазар, став между двумя мужчинами.

– И что тебе известно о Паппагалло? – спросил великан, понизив свой могучий голос.

– Рыжий лис вертит хвостом, я с ним хорошо знаком, – процитировал юноша и тотчас же, к его удивлению, медведь расхохотался, хлопая себя по ляжкам.

– Они уже берут к себе грудных младенцев! – воскликнул он и, подхватив Бальтазара под мышки, поднял его на уровень своего лица и поцеловал ритуальным поцелуем вестников, после чего позвал: – Мать! Мать! Иди посмотри, кто к нам пожаловал!

Вошла женщина лет пятидесяти в сопровождении двух братьев.

– Замолчи, горлан, здесь слышно только тебя.

– Приветствуй мать, – сказал торговец.

Бальтазар поклонился, как учил его Паппагалло, – с подскоком.

– Откуда ты приехал? – спросила мать.

– Из Дрездена, где я учил богословие в семинарии доктора Пеккерта.

– А прочему ты оттуда уехал?

Казалось, ее взгляд улавливал малейшее движение век мальчика.

– Из-за печатника, которого ректор Франкенберг хотел приговорить к сожжению на костре… Я помог ему бежать из семинарии, где он прятался.

Изумление отразилось на всех лицах.

– Сколько тебе лет? – спросила мать.

– Скоро пятнадцать, – отвечал Бальтазар.

– Значит, мой юный друг, – сказала женщина, наклоняясь к нему, – ты тот самый юноша, о котором рассказывал нам Валентин. Это ты похитил у привратника ключ от ворот. Как видишь, мы тебя уже знаем. Добро пожаловать в этот дом. А ты, горлан, собери-ка всех. Мы отпразднуем прибытие этого нового брата, как положено!

И в свою очередь она поцеловала Бальтазара троекратным поцелуем, потом распорядилась, чтобы его осла отвели в конюшню, вытерли его там соломой и поскребли чесалкой, пусть и он примет участие во всеобщем веселии, как вполне того заслужил.

5

Бальтазар Кобер, как выяснилось, попал в гости к плотникам. Некоторые из них принадлежали к тайному обществу вестников. Они были потомками тех святых отшельников, которых гражданское и военное правосудие под самыми бессмысленными предлогами удалило из общества и которым по этой причине пришлось скрываться в лесах, где они освоили искусство обработки дерева. Их называли разносчиками чумы, маврами, жидами, детоубийцами, ворами домашней птицы… Они же стали настоящими мастерами плотницкого дела, о чем вскорости стало известно монахам и архитекторам. В описываемую эпоху их уже уважали, хотя и продолжали бояться.

Собственно говоря, Бальтазар сумел проникнуть в таком юном возрасте в закрытый, но огромный мир вестников благодаря особой снисходительности, особо благоприятному для него стечению обстоятельств. Ученик начинал работать у мастера с девяти лет, а иногда и раньше. Но в ремесленное братство его могли принять только после долгих и терпеливо проводимых испытаний, и в большинстве случаев он в течение всей своей жизни даже не догадывался, что такое братство существует. Но Бальтазар очень понравился Паппагалло, общепризнанному вожаку этих «странствующих писцов», как они часто себя называли, и получил посвящение из его собственных рук и уст.

Это мать открыла в тот вечер все секреты нашему другу, ведь до сих пор его просто не успели с ними ознакомить, рассказала она ему и о многом другом, например, о том, как использовать букву «в» в вопросах и ответах, которые помогают собеседникам узнать, что они братья по тайному обществу вестников, и о том, что их святым покровителем является святой Иаков из Компостеллы и что он взял их под свою опеку значительно раньше, чем паломников и рыцарей. Словом, Бальтазар, очарованный, изумленный, пораженный всем услышанным, пришел к выводу, что сегодня за один вечер он узнал больше, чем за полгода учебы в Дрездене.

Поэтому он очень обрадовался, когда на следующий день ему предложили остаться в Кобурге, где и ожидать послания от актеров, ибо пока не было известно, куда в точности они направились – в Мейнинген, то есть на запад, или на юг, в Бамберг. Великан, которого мать называла «горланом», повел Бальтазара на стройку, где он увидел братьев за работой. Они заканчивали строить дом, и юноше показалось, что, занятые обтесыванием брусьев, они не обратили на него ни малейшего внимания, как вдруг из-за штабеля досок он услышал голос, зовущий его к себе.

Сначала ему послышалось, что это голос ребенка, но потом он увидел, что на него смотрит женщина, между прочим, очень красивая.

«Ты Бальтазар, сын Сигизмунда Кобера из Баутцена, не так ли?»

Пораженный красотой незнакомки, юноша что-то пробормотал, начал заикаться и умолк.

«А я тебя сразу узнала, – ласково продолжала она. – Хотя ты еще и не родился, когда я умерла, но мне случалось несколько раз встретить тебя уже после этого тяжелого времени. Ты не догадываешься, кто я? Я – Валентина, первая жена незабвенного Иоганна Сигизмунда, который недавно присоединился к нам».

«Конечно, я вас тоже узнал, – ответил Бальтазар, не испытав, впрочем, особых эмоций от этой неожиданной встречи. – Ведь я помню ваш портрет, когда-то заказанный моим отцом».

Они присели рядом на каменную кладку, она в белом платье в голубую крапинку, он – сутулый и неуклюжий в своих узких, неудобных штанах. Она ласково положила свою ладонь на его руки: