Стихотворения (1922 - февраль 1923) - Владимир Маяковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
То-то за границей -
за границей культура.
Поэту в России -
одна грусть!
А в Латвии
каждый знает тебя наизусть.
130 В Латвии
даже министр каждый -
и то томится духовной жаждой.
Есть аудитории.
И залы есть.
Мне и захотелось лекциишку прочесть.
Лекцию не утаишь.
Лекция - что шило.
Пришлось просить,
чтоб полиция разрешила.
140 Жду разрешения
у господина префекта.
Господин симпатичный -
в погончиках некто.
У нас
с бумажкой
натерпелись бы волокит,
а он
и не взглянул на бумажкин вид.
Сразу говорит:
150 "Запрещается.
Прощайте!"
- Разрешите, - прошу, -
ну чего вы запрещаете? -
Вотще!
"Квесис, - говорит, - против футуризма вообще".
Спрашиваю,
в поклоне свесясь:
- Что это за кушанье такое -
К-в-е-с-и-с? -
160 "Министр внудел,
- префект рек -
образованный -
знает вас вдоль и поперек".
- А Квесис
не запрещает,
ежели человек - брюнет? -
спрашиваю в бессильной яри.
"Нет, - говорит, -
на брюнетов запрещения нет".
170 Слава богу!
(я-то, на всякий случай - карий).
НАРОДОНАСЕЛЕНИЕВ Риге не видно худого народонаселения.
Голод попрятался на фабрики и в селения.
А в бульварной гуще -
народ жирнющий.
Щеки красные,
рот - во!
В России даже у нэпистов меньше рот.
А в остальном -
180 народ ничего,
даже довольно милый народ.
МОРАЛЬ В ОБЩЕМЗря,
ребята,
на Россию ропщем.
[1922]
БАЛЛАДА О ДОБЛЕСТНОМ ЭМИЛЕЗамри, народ! Любуйся, тих!
Плети венки из лилий.
Греми о Вандервельде стих,
о доблестном Эмиле!
С Эмилем сим сравнимся мы ль:
он чист, он благороден.
Душою любящей Эмиль
голубки белой вроде.
Не любит страсть Эмиль Чеку,
10 Эмиль Христова нрава:
ударь щеку Эмильчику -
он повернется справа.
Но к страждущим Эмиль премил,
в любви к несчастным тая,
за всех бороться рад Эмиль,
язык не покладая.
Читал Эмиль газету раз.
Вдруг вздрогнул, кофий вылья,
и слезы брызнули из глаз
20 предоброго Эмиля.
"Что это? Сказка? Или быль?
Не сказка!.. Вот!.. В газете... -
Сквозь слезы шепчет вслух Эмиль: -
Ведь у эсеров дети...
Судить?! За пулю Ильичу?!
За что? Двух-трех убили?
Не допущу! Бегу! Лечу!"
Надел штаны Эмилий.
Эмилий взял портфель и трость.
30 Бежит. От спешки в мыле.
По миле миль несется гость.
И думает Эмилий:
"Уж погоди, Чека-змея!
Раздокажу я! Или
не адвокат я? Я не я!
сапог, а не Эмилий".
Москва. Вокзал. Народу сонм.
Набит, что в бочке сельди.
И, выгнув груди колесом,
40 выходит Вандервельде.
Эмиль разинул сладкий рот,
тряхнул кудрей Эмилий.
Застыл народ. И вдруг... И вот...
Мильоном кошек взвыли.
Грознее и грознее вой.
Господь, храни Эмиля!
А вдруг букетом-крапивой
кой-что Эмилю взмылят?
Но друг один нашелся вдруг.
50 Дорогу шпорой пыля,
за ручку взял Эмиля друг
и ткнул в авто Эмиля.
- Свою иекончепную речь
слезой, Эмилий, вылей! -
И, нежно другу ткнувшись в френч,
истек слезой Эмилий.
А друг за лаской ласку льет:
- Не плачь, Эмилий милый!
Не плачь! До свадьбы заживет! -
60 И в ласках стих Эмилий.
Смахнувши слезку со щеки,
обнять дружище рад он.
"Кто ты, о друг?" - Кто я? Чекист
особого отряда. -
"Да это я?! Да это вы ль?!
Ох! Сердце... Сердце рапа!"
Чекист в ответ: - Прости, Эмиль.
Приставлены... Охрана... -
Эмиль белей, чем белый лист,
70 осмыслить факты тужась.
"Один лишь друг и тот - чекист!
Позор! Проклятье! Ужас!"
-----
Морали в сей поэме нет.
Эмилий милый, вы вот,
должно быть, тож на сей предмет
успели сделать вывод?!
[1922]
HATE! БАСНЯ О "КРОКОДИЛЕ" И О ПОДПИСНОЙ ПЛАТЕВокруг "Крокодила"
компания ходила.
Захотелось нэпам,
так или иначе,
получить на обед филей "Крокодилячий".
Чтоб обед рассервизить тонко,
решили:
- Сначала измерим "Крокодилёика"! -
От хвоста до ноздри,
10 с ноздрею даже,
оказалось -
без вершка 50 сажен.
Перемерили "Крокодилину",
и вдруг
в ней -
от хвоста до ноздри 90 саженей.
Перемерили опять:
до ноздри
с хвоста
20 саженей оказалось больше ста.
"Крокодилище" перемерили
- ну и делища! -
500 саженей!
750!
1000!
Бегают,
меряют.
