Ампирный пасьянс - Вальдемар Лысяк

Если бы Наполеон послушался, то направленное против него покушение на улице Сен-Никез обрело бы парадоксальный финал – оно вычеркнуло бы из списка живущих оберполицмейстера эпохи. Но, как я уже вспоминал, Наполеон имел привычку в подобных случаях слушать исключительно себя, и Жозеф Фуше уцелел. Уцелел и физически, и политически, поскольку самая мягкая из версий наказания министра, высказанная группой Талейрана, предлагала сменить Фуше кем-нибудь "более деятельным". У Талейрана даже список кандидатов был готов, но Консул прекрасно знал, что от каждого из них он может ожидать столько же, сколько и от черепахи, выступившей в гонках, и отбросил всяческие предложения о смене главного квартиросъемщика в доме на улице Сен-Перес.

"Князь полиции" послушно выполнил данный ему приказ. Уже на следующий день его подчиненные устроили в Париже и в провинции антиякобинскую охоту на ведьм. Революционеров-террористов сотнями запихивали в тюрьмы и готовили списки на депортацию, которые Фуше подмахивал без слова, хотя прекрасно знал, что к "афере Сен-Никез" якобинцы никакого отношения не мимели. Непосредственно репрессиями руководил префект Дюбуа – сам Фуше хотел иметь свободные руки для игры с роялистами. Эта игра должна была стать самой большой полицейской игрой за всю его карьеру, и министр хорошо понимал, что должен одержать в ней верх любой ценой.

Известно высказывание Наполеона: "По настоящему хорошая полиция отличается тем, что не обращает внимание на вещи, знать о которых не должна". То, что Фуше, стоя во главе репрессий, не обращал внимания на очевидную для него невиновность якобинцев, вытекало из своеобразной интерпретации этой, в какой-то мере правильной максимы. Фуше посчитал, что официально и не обязан знать об их неучастии в декабрьском покушении и, согласно собственным привычкам, не обращал внимания на связанные с этим морально-юридические проблемы. С другой же стороны, он просто не мог позволить себе роскоши не знать об истинных авторах покушения.

"Князь полиции" был достаточно интеллигентным человеком, чтобы понимать – если он приостановит следствие против роялистов, то его согласие на уничтожение продлит его карьеру на очень короткий период: вплоть до того дня, когда общественное мнение получит доказательства того, что виновниками массового убийства на улице Сен-Никез были шуаны. Фуше знал, что рано или поздно такой день наступит, и если к тому времени не он представит доказательства, то будет высмеян всей Францией и растоптан группировкой Талейрана. И тогда уже никто не вспомнит, что с якобинцами ошибся Консул, поскольку победителей не судят, зато судят их неудачливых слуг. Фуще прекрасно понимал, что единственным его шансом будет поймать за шиворот устроителей покушения. Вот почему он должен был выиграть в этой игре. Причем быстро, как можно скорее.

Уже 26 декабря всех проживающих в Париже торговцев лошадьми заставили пройти мимо останков гнедой клячи, и тогда-то купец Ламбелль припомнил, что неделю назад продал точно такую же лошадь какому-то "ярмарочному торговцу". Молниеносно были найдены обслуживающие заговорщиков бочар, кузнец,

хозяин каретной и старьевщик, который продал синие блузы возниц. Все они более-менее тщательно описали имевшего с ними дело человека со шрамом возле левого глаза. И тогда-то выяснилось, что в картотеке шефа Отдела Безопасности и тай ной полиции министерства, Демаре, имеется карточка с данными на похожего типа, на которой имелось имя Франсуа Карбона.

Таким вот путем был расшифрован первый из трех убийц. Чтобы захватить его, Фуше бросил на операцию весь свой полицейский аппарат и пообещал 2000 луидоров тому, кто поможет в задержании. Однако, несмотря на огромные усилия, день за днем проходил безрезультатно. Карбон провалился сквозь землю. И в такой вот ситуации министр решился сыграть весьма и весьма – как сам убедился перед самым покушением – рискованно: он воспользовался "оком князя". В безумствующий где-то на побережьях Ла Манша отряд Кадудаля был выслан выдающий себя за шуана агент.

И этот ход принес свои плоды. В скором времени человек, пробравшийся в штаб Кадудаля, доложил, что женщина по фамилии Вайон, проживающая в Париже на улице Сан-Мартин, это сестра Карбона. В ее жилище были найдены бочонки от заграничного пороха, который был использован в "адской машине".

Карбон жил у сестры до покушения, но сразу же после него Лимулен переселил его на улицу Касетт, к мадемуазель Цице, которая вела нечто вроде убежища для различных авантюристов, сражавшихся за дело белых лилий. В свою очередь, 30 декабря мадемуазель переправила заговорщика на улицу Нотр Дам-дес-Шампс, в женский монастырь, настоятельницей которого была ее подруга, мать Дьюкесне. Монашкам объяснили, что Карбон – это роялист, который вернулся из эмиграции и требует убежища до того времени, пока получит бумаги, позволяющие ему выйти на свет. Набожные сестрицы все же слыхали кое-что о покушении и со всей простотой спросили Карбона, принимал ли он в нем участие. Тот возмущенно отказался. Тогда они "хитроумно" проверили это, пригласив участвовать в благодарственной мессе с "Te Deum", устроенной в честь "чудесного" спасения Первого Консула. Карбон охотно принял приглашение, что монашки признали неоспоримым доказательством его невиновности.

В монастырских стенах заговорщик ужасно скучал. Он не выдержал даже трех недель и, считая, будто опасность уже прошла, выскочил проведать сестру. Агенты, непрерывно следящие за домом вдовы Вайон, позволили ему войти, выйти и возвратиться в монастырь. Там его и арестовали. Было 18 января 1801 года.

В тот же самый день после очной ставки с бочаром, кузнецом и торговцами, а потом дополнительно прижатый полицией, Карбон "раскололся" и начал всех сыпать. Через час министр знал совершенно все о роялистской конспиративной сетке и о покушении. Теперь у него уже были все необходимые доказательства, и, хотя он добыл их не за восемь дней, как обещал, а затратив в три раза больше времени – все равно это было блестящим достижением.

Когда Фуше предоставил подписанные Карбоном признания Наполеону, тот был вынужден признать, что ошибся, обвинив во всем якобинцев. Только все было уже закончено, поскольку еще раньше, на основании пользующегося поддержкой всего общества распоряжения исполнительной власти, утвержденного сенатом 5 января 1801 года, на Сейшельские острова и в называемую "сухой гильотиной" Гайяну была депортирована вся элита якобинцев – 130 из 223 помещенных в проскрипционных списках лиц, в том числе и прославленный генерал Россиньоль, который хвастался тем, что во времена Конвента собственноручно прикончил 67 священников, отказывавшихся присягнуть революционной конституции.

А Бонапарте и не жалел о случившемся. Якобинцы были инициаторами большинства направленных против него заговоров, так что разгромить их при оказии покушения роялистов было просто как в пословице "вторым жарким" из одного огня, который теперь ожидал шуанов. То, что экс-якобинец Фуше безжалостно преследовал якобинцев, будучи свято уверенным в их невиновности, Наполеон отметил словами:

– Ах, этот Фуше! Всегда он одинаков. Впрочем, это уже не имеет никакого значения, сейчас я уже освободился от них.

Его тоже не волновали моральные аспекты операции, ибо государственная необходимость, освещенная именем Макиавелли [Наполеон был автором снабженного комментариями и до сих пор считающегося лучшим французского перевода "Государя"], была возведена им на алтарь гораздо выше, чем мораль. И если бы в то время кто-нибудь обвинил его в жестокости (историки-роялисты с удовольствием занимались этим в эпоху Реставрации), он, несомненно, ответил бы словами Уайльда: "Жестокость, временами, бывает нашей повинностью, ибо нет ничего более подлого, чем оказывать милость несчастным, осужденным самим Богом".

Чтобы выиграть свою великую игру до конца, Фуше должен был исключить всех остальных участников покушения, а вот это уже было нелегко. Два посланных в Бретань агента, которые должны были отравить Кадудаля, были раскрыты и повисли на дереве. В свою очередь, все парижские конспиративные квартиры, указанные Карбоном, оказались пустыми.

Лимулена, спрятавшегося в заброшенных подземельях собора святого Лаврентия, так никогда и не схватили. Полиции лишь удалось выяснить, что, прежде чем исчезнуть окончательно, на какое-то время он мелькнул в Бретани. В одном из прибрежных монастырей нашли его бывшую невесту, которая, потрясенная ужасами 24 декабря, постриглась в монахини, перед тем вернув обручальный перстень жениху-убийце. Может именно поэтому многие историки и литераторы посчитали покушение на улочке Сен-Никез самым романтическим за всю наполеоновскую эпоху [На мотивах этого покушения было основано множество авантюрно-шпионских книжек. Во Франции самым знаменитым был роман Жоржа Онэ, изданный у нас [в Польше – прим.перев.] под названием "Долой Наполеона" (Варшава, 1926); а в Польше – роман Антони Поплавского "Король шпионов", изданный во Львове (1908) под псевдонимом "Е.Х."].