Андрей Белый. Между мифом и судьбой - Моника Львовна Спивак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«За солнцем, за солнцем, свободу любя,
умчимся в эфир
голубой!..»[35];
Летим к горизонту: там занавес красный
сквозит беззакатностью вечного дня.
Скорей к горизонту! Там занавес красный,
весь соткан из грез и огня[36].
Вследствие этого корабль «Арго», предназначенный для того, чтобы перенести символистов-мечтателей к солнцу, оказывается не мореходным судном, но летательным аппаратом. «Арго» — крылатый корабль, и отправляется он в путь не из морской гавани, а, к примеру, с вершины горы:
Все небо в рубинах.
Шар солнца почил.
Все небо в рубинах
над нами.
На горных вершинах
наш Арго,
наш Арго,
готовясь лететь, золотыми крылами
забил[37];
Крылатый Арго ринется к Солнцу сквозь мировое пространство[38];
Арго взмахнул крылами. Арго помчался в голубую вышину[39].
1.3. «Аргонавты идеала»: Андрей Белый — Фридрих Ницше — Семен Франк
Подобная трансформация древнегреческого мифа в миф московских символистов была обусловлена не столько безудержной фантазией юного Белого, сколько кругом его актуального чтения. Из кумиров того времени особенно сильно на создание аргонавтического мифа повлиял Ницше[40]. На это сам Белый указывал в уже цитировавшемся выше письме Метнеру от 26 марта 1903 года:
<…> собираемся учредить некоторое негласное общество (союз) во имя Ницше — союз аргонавтов <…>; цель эзотерическая — путешествие сквозь Ницше в надежде отыскать золотое руно <…> — чувствуете Вы, что звучит в этом сочетании слов, произнесенном в XX столетии русскими студентами, — аргонавты сквозь Ницше за золотым руном!! (Белый — Метнер. Т. 1. С. 218)
Увлечение Ницше Белый датирует рубежом XIX и XX веков: «<…> Ницше влечет меня все сильней и сильней; „Заратустра“ производит теперь лишь головокружительное впечатление (я и прежде читал его, но он не действовал)», — вспоминает он декабрь 1899‐го (МБ. С. 53). В записи за январь — март 1900 года Белый отмечает влияние Ницше на стиль своей первой симфонии и подчеркивает, что Ницше для него «в то время — недосягаемое совершенство». В 1901‐м происходит знакомство Белого с Эллисом, «сходящим с ума при чтении Ницше» (МБ. С. 61; март). «Вторичным увлечением Ницше» ознаменован 1902 год: «<…> я впервые читаю „Заратустру“ в подлиннике; и — упиваюсь ритмами его» (МБ. С. 77; июнь — август).
В «Ракурсе к дневнику» Белый называет конкретные произведения, им прочитанные: «Читаю с бешеным увлечением Ницше („Происхожд<ение> трагедии“, „Заратустру“, „По ту сторону добра и зла“, „Веселую науку“, „Странник и его тень“)» (РД. С. 333; декабрь 1899); «Продолжаю углубляться в Ницше. <…> Пристально изучаю книгу Шестова, посвященную проблеме зла у Толстого и Ницше» (РД. С. 334; март 1900); «Продолжающееся увлечение и чтение Ницше <…>» (РД. С. 334; май 1900); «<…> новый, пристальный пробег по сочинениям Ницше („Генеалогия морали“, „Против Вагнера“, „Помрачение кумиров“ и т. д.)» (РД. С. 336; сентябрь 1900); «<…> новый вспых увлечения Ницше: пристально перечитываю „Also sprach Zarathustra“ (по-немецки)» (РД. С. 343; май 1902), «Новый интерес к Ницше» (РД. С. 344; октябрь 1902).
Из перечисленных Белым книг особого внимания заслуживают «Так говорил Заратустра»[41] и «Веселая наука»[42]. Именно из «Веселой науки», как отмечено А. В. Лавровым, позаимствовал Белый само слово «аргонавты» в актуальном для молодых символистов смысле[43]. Ницше называет так новых людей «еще недосказанного будущего», «чья душа жаждет пережить в полном объеме все те ценности и желания, которые до сих пор были у людей, и объехать все берега этого идеального „средиземноморья“», желающих «почерпнуть знания из приключений своего собственного опыта, как <…> люди, завоевывающие и открывающие идеалы»[44]:
И теперь после того, как мы, аргонавты идеала, были в дороге, <…> несмотря на довольно частые кораблекрушения <…> мы как бы в награду за все перенесенное имеем перед собой еще неоткрытую землю, границ которой еще никто не осмотрел, которая лежит за пределами всех стран и уголков идеала, известных нам до настоящего момента <…>. Перед нами другой идеал, удивительный, искушающий, полный всяких опасностей идеал <…> — идеал духа <…>[45].
В «Веселой науке» Ницше использует выражение «аргонавты идеала» в весьма значимой конечной позиции: перед эпилогом последней, пятой книги. Тем самым весь ход предшествующих размышлений о новых людях приводит автора к выводу о том, что они и есть аргонавты.
Привлечь внимание Белого к этому определению могла не только сама книга Ницше, но и ее разбор в статье С. Л. Франка «Фр. Ницше и этика „любви к дальнему“», где анализируется «совершенно своеобразный смысл ницшевского аристократизма», в котором «„знать“ и противопоставляемая ей „чернь“ <…> суть не социально-политические, а лишь моральные категории»[46]. Для пояснения своей мысли Франк цитирует слова Заратустры:
«Знать» Заратустры — это избранные люди совсем иного рода:
«О мои братья, я освящаю и заповедую вам новую знать…
Не откуда вы происходите, а куда вы идете, да будет впредь вашею честью. Ваша воля и ваша нога, стремящаяся вперед, за пределы вас самих, — это да будет вашею новою честью!..
О мои братья, не назад должна смотреть ваша знать, а вперед! Изгнанниками должны вы быть из страны отцов и матерей ваших.
Страну детей ваших должны вы любить: эта любовь да будет вашею новою знатностью!»[47]
Потом переходит к обобщению, составленному из монтажа цитат:
«Знать» — это все те, кто перерос окружающую среду, кто разорвал связь с «страной отцов своих» и стремится к «стране своих детей», кто освящен любовью к дальнему и смело идет вперед, «расточая великую душу» и распространяя, как дар, свое влияние на людей. Знать — это герои, «высшие люди», которые, «подобно высоко парящему соколу, озираются вниз на толкотню серых маленьких волн и воль и душ» и стремятся к образу сверхчеловека, предвозвестниками которого на земле они являются[48].
И наконец, заключает:
Это — карлейлевские «герои» или, как Ницше их называет <…>, аргонавты идеала. Только моральная оценка их отличается у Ницше от того значения, которое приписывала им
