Хромая дама: Нерассказанная история женщины – тайного агента периода Второй мировой войны - Соня Пернелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Медленно стекая по ноге теряющей сознание Вирджинии, кровь окрашивала мутные воды дельты, раскинувшиеся вокруг. Ранение было серьезным – выпущенная пуля была крупной и предназначалась для того, чтобы убить птицу мгновенно. Друзья Вирджинии отчаянно пытались остановить кровотечение с помощью импровизированного жгута, пока несли ее к машине и мчались в городскую больницу. Врачи в Смирне сработали быстро, и в течение следующих трех недель Вирджиния, казалось, приходила в себя и выздоравливала. Ее друзьям и коллегам в штаб-квартире Госдепартамента в Вашингтоне сказали, что через пару месяцев Вирджиния вернется к нормальной жизни. Но местные врачи еще не знали, что в открытую рану проникла опасная инфекция. Незадолго до Рождества состояние пострадавшей начало стремительно ухудшаться – пришлось в срочном порядке вызывать главу американского госпиталя в Стамбуле с двумя американскими медсестрами. К тому времени, когда они прибыли после 24-часовой поездки на поезде, ступня Вирджинии распухла и почернела; гниющая плоть источала зловоние, все тело пронзала жгучая боль. Американская команда тут же поняла, что дело приняло худший из возможных оборотов: развилась гангрена, и она быстро распространялась по голени. Без антибиотиков эффективного лечения не существовало, и все внутренние органы Вирджинии были под угрозой поражения. Женщина была уже на грани смерти, когда на Рождество хирурги ампутировали ее левую ногу ниже колена в последней отчаянной попытке спасти ей жизнь. Вирджинии было двадцать семь лет[10].
Ампутация прошла успешно, учитывая все обстоятельства, но, когда Вирджиния пришла в себя, ее охватила неизбывная тоска. Консульство Измира телеграфировало в Вашингтон, что «клерк Холл» «отдыхает с комфортом» и, как ожидается, придет в норму в течение двух или трех недель, хотя возвращение к должностным обязанностям займет гораздо больше времени. Но в те первые дни Вирджиния не могла представить, как она сможет жить дальше. Ее жизнь теперь сводилась к больничной койке и, что было еще хуже, к жалости окружающих. И как она сообщит эту новость матери, которая никогда не хотела, чтобы ее дочь уезжала так далеко, и которая уже потеряла своего любимого Неда? Вирджинии до конца жизни предстояло снова и снова заново проживать события рокового дня, калейдоскопом крови и страданий проносящиеся в ее голове, – она так и не смогла простить себя за эту неосторожность.
Американский консул Перри Джордж телеграфировал в Вашингтон с просьбой «максимально тактично» сообщить миссис Холл о происшествии с Вирджинией. Как и опасалась Вирджиния, получив ужасные новости о дочери, Барбара была безутешна. Вскоре о трагедии сообщили в прессе, но общественное сочувствие не слишком помогло Барбаре, парализованной страхом потерять своего младшего ребенка. Только 6 января она получила новости из Измира, что опасность миновала. Американский врач, наконец, вернулся в Стамбул с чувством выполненного долга – он спас жизнь своей пациентки.
Одиннадцать дней спустя снова зазвенел тревожный звоночек. Возникла новая инфекция – вероятно, сепсис – потенциально смертельное заражение крови. И опять в отчаянной борьбе за жизнь Вирджинии местные врачи вводили ей в колено загадочные сыворотки, пытаясь спасти его, при этом каждый час консультируясь по телефону с американцами в Стамбуле. Даже сегодня, в условиях современной медицины, состояние Вирджинии было бы признано критическим; тогда же ее шансы выжить стремились к нулю. Ежедневная боль при смене пропитанных гноем повязок на культе была почти невыносимой, и часто ее сердце болезненно заходилось.
Однажды ночью, в бреду от инфекции, распространяющейся по всему телу, Вирджиния в холодном поту увидела то, что всю оставшуюся жизнь описывала как «видение». Хотя ее семья осталась за тысячи миль от дома, у ее постели появился покойный отец с простым посланием: она не должна сдаваться. Нед сказал дочери, что «ее долг – выжить», но, если она действительно не сможет больше выносить своих страданий, он за ней вернется. И хотя Вирджиния не была религиозной в формальном смысле этого слова, она искренне верила, что Нед говорил с ней. Его слова остались с ней, придавая сил, и на протяжении многих лет она часто вспоминала о том, как он заставил ее бороться[11]. Так что она продолжила первую, но далеко не последнюю битву за свою жизнь. В одиночестве, если не считать призрака отца. Вирджиния чувствовала, что если после столь ужасных страданий она все-таки оправится, то наверняка сможет вынести все, что уготовит ей жизнь. Она не позволила бы своей Великой Ошибке встать у нее на пути. Ради своего отца.
Чудесным образом Вирджиния выжила, и консул, каждый день преданно навещавший ее, был поражен ее стойкостью. В конце концов Вирджинию перевели в более современную больницу в Стамбуле для реабилитации. За долгие недели восстановления она решила, что не позволит обращаться с ней как с инвалидом. В мае 1934 г. она настояла, вопреки советам врачей и работодателей, что должна вернуться на работу в консульство на следующий день после выписки. Это было ужасным решением. Врачи могли предоставить только самую примитивную и плохо подходящую Вирджинии деревянную ногу, так что ей приходилось пользоваться костылями: после долгих месяцев в постели даже короткие периоды ходьбы быстро утомляли. Ситуация с медицинским наблюдением в Смирне оставляла желать лучшего, а боль от раны все еще приносила ужасные мучения. В кои-то веки Вирджиния почувствовала себя опустошенной так далеко от дома. Результатом этого стал физический и эмоциональный срыв. «Сложилась ситуация, которую я предвидел и которой пытался избежать, но мисс Холл не осознавала, какие трудности ей предстояли, – телеграфировал консул Перри в Государственный департамент в Вашингтоне. – Этот эксперимент был болезненным для всех нас»[12]. Вирджиния исследовала свои пределы, но вместе с этим и глубину решимости выйти за них.
Через несколько дней Вирджиния уже находилась на корабле, плывущем обратно в Соединенные Штаты, а месяц спустя, 21 июня, она прибыла в Нью-Йорк, где встречающая ее на пирсе семья наблюдала, как она осторожно хромает в их сторону. Ее госпитализировали для серии так называемых «восстановительных операций», почти наверняка включающих в себя отрезание большей части ноги, чтобы избежать некротизирующих инфекций, и установку нового протеза. И хотя по меркам 1930-х годов протез был современным, он был довольно неудобным и держался за счет кожаных ремней и корсета вокруг талии[13]. В жаркую погоду эти ремни сильно натирали, а культя покрывалась волдырями и кровоточила. Несмотря на то, что протез был полым, крашеная деревянная нога с алюминиевой ступней весила добрых восемь фунтов
