Оракул петербургский. Книга 1 - А. Федоров

На первые немые вопросы анатома Муза, пошатываясь, но мило улыбаясь, взялась отвечать на чистейшей латыни.

– "Omnia mea mecum porto"! Затем перевела на русский, но с пьяной отсебятиной, – Все свое ношу с собой, Ваше Величество!

Даже в этот, не столь торжественный момент, женщина пыталась вести себя так, словно она Гертруда Великая. Святой образ восстал в помутненной мозгу. Рассказ о Святом Сердце Иисуса услышан был на одной из мужских посиделок. Отличился тогда все тот же Сергеев. Сейчас, находясь под парами чистейшего спирта, ей почему-то казалась, что здесь Гельфский монастырь, в котором она пребывает уже с пяти лет. Будучи огненно рыжей еврейкой, она, наивная, мнила себя белокурой арийкой.

Истоки пламени страстей были у обоих разные: у рожденной в далеком Эйслебене все исходило из религиозной святости и классического немецкого мистицизма; у петербургской пассии – от бурления алкоголя. Муза готовилась произнести самую ответственную в своей жизни проповедь. Войдя в роль основательно, расширив максимально жгуче-черные глаза, мечущие искры, она приближалась к трансу, после которого следует выключение сознания и моментальное падения тела на пол. Для Чистякова такой исход не был откровением.

Музе чудилась ясная цель – объяснение "Божественного Благочестия". Ничто иное, как отповедь любимому отступнику, заблудившемуся в сомнениях, готовилась выплеснуть разгневанная кошка. Но спиртные вихри повели помпадуршу в сторону: взбрыкнув и пьяно мотнув головой, она сместила белый колпак с копны рыжих волос на левый глаз. Рожа бывшей красавицы превратилась в сморщенный помидор, порождающий недоумение. Но весь эпатаж решительно притормозил Михаил Романович:

– За такие штучки, милочка, дают по "пингвину" ногой!

– По какому пингвину? – переспросила Муза.

– По тому, который прячет тело жирное в утесы! Милочка! – попытался Чистяков "ласково" привести в чувство свою помощницу.

Муза, конечно, великолепно понимала, что есть на самом деле "пингвин", но продолжала строить из себя неожиданно проснувшуюся принцессу на горошине. Миша был изыскан и берег чистоту русского языка, – избегал сквернословия. Он давно привык к подобным сценам перевоплощения и считал, что Муза похоронила в себе талант большой актрисы. Сейчас он только выдерживал роль. Челюсти сжимались не от злобы, а от желания сдержать смех.

Муза всегда считала, что актерство в ее жизни ни при чем. В ней погибла преданная жена и возможная мать детей гениального анатома. Для коллег не было секретом, что Муза, закончив с Золотой медалью школу, в возрасте шестнадцати лет поступила в медицинский институт и, играючи, легко сдавая экзамены на отлично, проскочила до четвертого курса на одном дыхании. Но здесь ее ожидал "ссудный час". Легкое дыхание застыло в приоткрытых губах, а в мозгу зазвенело томительное слово – любовь, когда на одном из практических занятий перед ней выросла фигура "невысокого, но гениального", молодого анатома.

Через короткий срок, поздно вечером, при явном попустительстве нескольких трупов, тихо возлежавших по соседству, она отдалась "милому, первому и единственному" – Мише. Трупы через неплотно сомкнутые веки, конечно, кое-что постигали. Но их зрительный анализатор уже был подвергнут безвозвратному разложению, и восприятие шло только через продолжавшие расти волосы, ногти и желтые зубы. Таинство посвящения в женщины произошло прямо на свободном секционном столе. Любовников объединила и породнила профессия. Их первый сумбурный половой акт на всю оставшуюся жизнь ассоциировался со специфическим запахом секционного зала – запахом особым, насыщенным формалином, парами спирта и тлетворным ужасом смерти.

По ее мнению, Миша уже в то время был "с петухами в голове". Доказательства тому очевидны – в столь торжественный момент "преступный сердцеед" лишал ее невинности, никак не соглашаясь выключить яркие софиты. "Во тьме совершаются только порочные дела, мы же творим акт благородного таинства" – мурлыкал он у ее розового ушка. А потом скрипел зубами, мучаясь в борьбе с прочностью девственной плевры, доведенной традиционно жестоким у евреев генетическим отбором до плотности ligamentum (связки) – почти что хряща.

В последствии, только самым близким друзьям, была приоткрыта завеса тайны над ошибками технологии. Оказывается, Миша с Музой изрядно пригубили казенной aqua vitae. Вполне вероятно, что спиртик несколько сместил анатомические макро-образы в помутненном сознании партнеров. На трезвую голову Миша утверждал, что заблудился не в преддверье влагалища, а, скорее всего, по ошибке пытался пройти не тем путем. Муза божилась, что пьяный Мишутка в азарте настойчиво сокрушал ее лобковую кость. Она еще долго хвасталась подругам синяком в области Symphysis ossium pubis, – женщине, по всей вероятности, очень хочется хоть раз в жизни отдаться громиле. Любовники сошлись на том, что в конце концов победила дружба! Победа была успешно выкована только благодаря отменному освещению, да отсутствию внешних помех – больница в то время спала крепким сном.

Уже на следующий день Муза попыталась подвигнуть своего избранника к серьезному шагу – предложила узаконить отношения, безразлично, по иудейскому или христианскому варианту бракосочетания. Но Миша оказался крепким орешком. Он заявил, что является последователем Иоганна Георга Гихтеля – немецкого философа-мистика, категорически отвергавшего земной брак, предпочитая ему только духовный брак со святой Софией.

В те годы Муза обладала очень неразвитым религиозным чувством: она настойчиво пыталась вычислить Софку-сволочь, дабы расцарапать ей рожу и овладеть предметом любви единолично и навсегда. Миша, узнав об этом, долго смеялся, объясняя эгоистической подруге, что его София – это только мифическое существо, богиня мудрости. Тогда он еще уверял подругу, что на свете нет женщины, великолепнее, чем Муза!

Молодой ассистент кафедры патологической анатомии – Чистяков компостировал мозги своей рыжей бестии рассказом о Гихтеле, жившем в Амстердаме в далекие 1638-1710 годы. Пришлось вспоминать почти полностью теории первоучителя-мистика Якоба Беме (1575-1624), который своими трудами надоумил последователей воспринимать Бога, как чистую любовь, а не как гнев.

За все те выкрутасы и отказ от бракосочетания Муза закатала Мишелю ногой по яйцам, не в переносном, а в самом прямом и конкретном смысле. Она с горя бросила институт и даже выпила пузырек перекиси водорода. Токсикологию студентка еще не проходила, яд был выбран не правильно – отравление не состоялось. Муза сумела поступить на работу лаборантом и санитаркой в тот морг, где нарождающийся гений трудился, прорываясь к кандидатской степени. Она, видимо, не желала расставаться с местом своего девичьего позора и стала последовательно "выпасать" своего избранника, исподволь готовя его шею к супружескому хомуту.

Если бы молодая подруга не заявила о своей решимости нарожать кучу наследников, Миша, может быть, постепенно и привык к неотвратимым переменам в своей жизни. Но азарт отпетой духоборки, доходящий до отчаянья, поразил его столь сильно, что молодой ученый моментально сполз в вульгарный гностицизм. Мишины попытки отыскать у решительной женщины "духовное", "душевное" и только потом "телесное", как правило, в нежных и надежных руках Музы меняли последовательность. Все очень быстро закончилось банальной беременностью, за которой, конечно, должен у порядочных людей следовать брак.

К несчастью, одна из комсомольских ударных вылазок на картошку закончилась выкидышем прямо на меже. Муза сперва попыталась повторить ритуал самоубийства, но теперь ее уже стерегли товарищи, родители и Миша. Так началась большая любовь, очень похожая на королевскую охоту. Призом для Музы в ней была желанная беременность, а для Миши – уход от нее. Несложная интрига, но если векторы поступков в ней имеют разные направления, то будет ли толк.

Возможно, причина и следствие были завязаны на другой узелок: Всевышний отвернулся от вероотступницы, ибо браки должны совершаться на небесах и, скорее всего, только между людьми одной веры. Бог или дьявол отобрал у бушующей валькирии талант материнства? Никто не ответит на прямой вопрос. Скорее всего, в свои права вступила всемогущая кара, обозначенная исключительно анатомо-нозологическим шифром.

Именно Всесоюзный коммунистический союз молодежи призывом к ударному труду на сельскохозяйственной ниве разрушил "здоровую советскую семью". Муза нашла в себе силы для жертвенности: она взвалила на спину мучительную участь полу-отвергнутой пассии. Муза служила своему вампиру так, как может служить только женщина или собака, но он не всегда платил ей по достоинству. Иногда Музу прорывало – она выплескивала из себя море негодования и брани. С годами ослепительная, ярко-рыжая масть поблекла, география жировых отложений и формы груди приблизилась к национальным стандартам. Миша ехидничал: дома, в сундуке, у Музы появились три традиционных для еврейки парика. Любовь перешла в привычку, затем в нерасторжимую привязанность.